Читать интересную книгу Мое условие судьбе - Евгения Михайлова

– Где?

– Да я забыла уже, Люда. Куда-то меня отвезли. Ты ж понимаешь, светиться мне сильно не надо было. Где зарыли, там зарыли. Какую бумажку дали, такую дали.

– Как ты это сделала?

– Да одеялом своим…

Людмила аккуратно взяла Раису за плечи, прислонила к стене. И точно, безошибочно, сознательно и беспощадно стала уничтожать ее толстое лицо железными кулаками. Коленом она не давала женщине сползти на пол, пока не закончила эту работу. Лицо превратилось в кровавый блин – без глаз, носа, рта, зубов… Потом она дала ей упасть. И массивные ботинки месили это рыхлое тело, пока Людмиле не показалось, что у нее под ботинками жидкая грязь… Примерно так это и выглядело.

Закончив свое дело, Людмила вошла в кухню, подняла по очереди ноги в раковину, вымыла ботинки. Затем тщательно помыла руки. Переступила в коридоре через то, что было Раисой, и вышла на террасу. Масса на полу за ее спиной хлюпала и хрипела. Людмила постояла на террасе, выравнивая дыхание, посмотрела на алое пуховое одеяло. Взяла его, вернулась и набросила на Раису.

– Одеялом, говоришь?

Люда расхохоталась. Хохотала и хохотала, пока ей не показалось, что у нее лопаются глаза, пока уши не зазвенели, оглохли, а затем услышали то, чего нет. Детский плач, детский зевок, детское чмоканье у груди. И вдруг согнулась от резкой боли внизу живота. Кажется, по ногам потекла то ли кровь, то ли воды, как тогда… Господи, она же сошла с ума. Ей кажется, что она рожает Виту опять… Людмила упала в лужу Раиной крови. Ох, сколько в этой корове кровищи. Море… Хватит, чтобы утонуть обеим.

Глава 9

У Ани все получилось. Той ночью, когда Артем сам ее вызвал, она не спала, когда он уснул. Она думала. Так напряженно, что голова разболелась. Задача была тяжелая: как здесь остаться. Хоть на пару дней. Создать прецедент, как говорят умные люди. Один раз пара дней, другой раз – неделя. А там, глядишь, Артем привыкнет, что она здесь. Когда разболелась голова, пришло и решение. Она вспомнила, как в детстве обманывала маму и прогуливала школу. Жаловалась на высокую температуру, перед этим прикладывала грелку ко лбу и раздирала нос и глаза жестким полотенцем. После чего насморк действительно начинался, от безысходности, что ли, чтобы хуже с носом не поступили. Мама озабоченно бежала к аптечке за градусником, заваривала крепкий чай с лимоном, ставила кружку на тумбочку, сама она ни на секунду не могла зафиксироваться, столько дел везде. Дальше – вопрос техники. Градусник к грелке или в чай. Если зашкалит за сорок, надо сбить, а то «Скорую» вызовет. Тридцать восемь с копейками – самое оно, чтобы тебя не пустили в школу и оставили досыпать.

В аптечке Артема градусника не оказалось. Здоровый он, наверное, никогда не болел. Там и из лекарств – только бинты да йод. Да что он, лечиться сам будет, даже если заболеет… Свистнет, прибегут придворные врачи, наверное. К Ане он никого не вызовет точно. Он не хочет, чтобы ее видели в его доме слишком часто, постоянно – исключено. Ну нет градусника, тем лучше. Нос и глаза она натерла до цвета свеклы. Не за красоту он ее… как бы выразиться цензурно. Лучше не выражаться, а то самой обидно станет. Проехать. Она лежала и смотрела, как он начинает просыпаться. Это интересно. Вот спит человек, глубокое, ровное дыхание, крепко закрыты глаза, вдруг глаза открываются – и сна, что называется, ни в одном из них. Взгляд сразу серьезный, проницательный, жесткий. Тут она достала его же большой носовой платок, который заранее принесла из шкафа в ванной, и стала сморкаться, чихать и даже издавать сдавленные звуки, как будто дышать не дают воспаленные миндалины. Когда-то у нее так было, она знает, как выглядит. Но миндалины удалили еще в школе. А навык остался.

– Что с тобой? – безразлично спросил он. – Простудилась, что ли.

– Не то слово, – натурально прохрипела Аня. – Дышать нечем: нос заложен, а горло… У меня эти, миндалины.

– Надо же. Вечером была совершенно здоровой. Но бывает, конечно. Инфекция, инкубационный период. У меня лекарств нет, к сожалению. Приедешь домой, закажи что-то по интернету. Есть такие препараты, которые тремя таблетками все снимут.

– Да, обязательно, – задумчиво сказала Аня. – А сейчас пойду, наверное, ноги попарю, так мама мне делала, когда я болела.

Аня хотела добавить, что после этой процедуры обязательно нужно лежать в тепле, ехать никуда нельзя, но посмотрела на отстраненное лицо Артема и промолчала.

– Давай, – сказал он, уже встав. Он явно думал о чем-то очень от нее далеком. Будем считать, о делах. – Я приму душ в тренажерном зале. Кстати, сварю тебе кофе по особому рецепту. Как говорят африканцы, мертвых поднимает.

– Ты? Мне? – Ресницы Ани взлетели так высоко и счастливо, что Артем отвел глаза.

Эту девочку он может осчастливить любой ерундой. Но что же делать, если эта девочка по большому счету ему не нужна. Может, она хороший человек и была бы кому-то прекрасной женой. Это ее проблема. Он понятия не имеет, что она за человек. Он очень экономит свои серые клеточки, думать о чем попало ему не приходится. Он знает, что у Ани в физиологическом плане все на месте. Она чистоплотная и, возможно, даже верна ему. Второе не так важно. Ее эмоции не должны ему мешать. И, кстати, она с ними не лезет особенно. Что большой плюс. Он не одну девушку выбрасывал из своей жизни из-за того, что наутро после совместно проведенной ночи она начинала ворковать «миленький» да «дорогой». Это значит, места своего не поняла.

«Дорогой»… Так по-прежнему его называет Дина. У нее это слово ничего не значит, кроме того, что она признает его право быть рядом с ней в таком казенном качестве. Она и с микрофоном, и с наушниками иногда нежно разговаривает. Не говоря об операторе, гримере… У Артема есть свое место на этой ее лестнице обязательных предметов и людей. Он часто остается с ней наедине в своем кабинете, никогда не позволит себе ее поцеловать, несмотря на нестерпимое иногда желание. Нет ее зова, значит, это может быть для нее пыткой, потому что оттолкнуть она не сможет по своей деликатности. Плохо, что он с утра вспомнил о Дине. Да еще не в контексте дела. Он избавился от брака с ней – да, он избавился, даже если ей кажется, что это она от него избавилась, потому что ему не нужна кабала под названием «любовь». Он – человек дела. А дело и любовь – вещи враждебные совершенно точно. Он это понял окончательно в вечер того покушения. Когда на него шли потенциальные убийцы с ножами – он пошел на них уверенно. Это спасло его жизнь. А если бы они схватили Дину, стали ее мучить или насиловать на его глазах, они добились бы всего. Отдал бы бизнес, дело жизни, все деньги, квартиру, дом и машины, не задумываясь. Идиот посылал тех налетчиков, не так проинструктировал. Потом были другие. Но он уже избавился от ахиллесовой пяты – брака с Диной, от родства с ней – потому и приобрел репутацию заговоренного, отчаянного, непобедимого… Охрана ему не нужна.

Артем отправился в тренажерный зал. Вытеснил дурь из головы самыми тяжелыми и сложными упражнениями. Аню он не вытеснял. О ней он уже забыл.

Но когда спустился в кухню после душа, вспомнил, что обещал кофе по особому рецепту. Сварил его. Он любил и этот процесс, и запах, и начало своего сложного дня. Аня приплелась в кухню в его банном халате, больших носках из верблюжьей шерсти, которые у него лежали, – чей-то подарок, пар пятьдесят, – но он их никогда не надевал.

Она продолжала тереть нос и глаза платком, изображать затрудненное дыхание. Артем на нее больше не смотрел. Придвинул кофе, жестом показал на холодильник, чтобы взяла там чего-то поесть, сам он никогда не завтракал, и продолжал разбираться в своем айфоне, проверять пропущенные звонки и сообщения. Аня пила кофе ровно до момента, пока он не встал из-за стола. Легко просчитывать мужчину, который построил свой распорядок по минутам.

Потом они оказались в одно время у выхода из кухни, и она стала терять сознание. Падала, цепляясь за косяк двери, глаза закатились, вроде даже черты лица обострились.

– Черт, – выругался Артем от неожиданности.

Он легко подхватил ее на руки, внес в гостиную, положил на диван, похлопал по щекам, потряс. Она медленно стала открывать глаза, ловить ртом воздух.

– Ну, что? – спросил он уже нетерпеливо. – Как ты? Давай заброшу по дороге в какую-то клинику. Я должен уже выбегать.

– Не нужно, – слабо проговорила Аня. – Ничего страшного. Дистония. – Она вспомнила еще один детский диагноз, возникший из-за слишком быстрого роста. – Мне нужно просто полежать несколько часов. Это скажет любой врач. Даже не знаю, что делать. Я домой не доеду.

– Да господи, раз у тебя такое бывает, лежи тут, спи. Я сегодня допоздна. Если что, звони. Кого-нибудь пришлю. Да, – сказал он уже от порога, – если что, то запасные ключи от квартиры висят в ключнице в прихожей.

И он ушел. Хлопнула входная дверь. Аня лежала, не меняя страдальческого выражения лица, до того момента, пока не услышала, как завелась и выехала его машина. После этого она вскочила и запела, затанцевала по всей квартире. Схватила со стола какие-то бумаги, подняла над головой в качестве японского веера и попала в брызги причала, в морской кабак и туда, где цветет сакура: «Кораллы, алые, как кровь, и шелковую блузку цвета хаки, и пылкую, и страстную любовь привез он девушке из Нагасаки».