— По вас наверно стреляли, — расхохотался штатский.
— Да ну вас! Кому это надо по нас стрелять? Мы сам подстрелим, если захотим, — кокетливо играя глазками, возразила Зинаида Рафаиловна. — Все рабочие забастовали, гвардейский полк, говорят, перешел на их сторону.
— Почему же здесь до сих пор ничего не известно?
— Газет вчера не было, — торжествующе развела руками Зинаида Рафаиловна.
— Теперь, положим, часто газеты не выходят, — буркнул чиновник. — Избаловали больно народ. Стали им платить больше раз в пять, чем в мирное время получали, вот и зазнались.
— Не говорите, что избаловали, — в Питере хлеба нет, ни к чему не приступишься. Куда ни взглянешь: солдаты, солдаты и солдаты…
— А солдаты чего ни сожрут, — смеясь подтянул ей Виталий Осипович.
— Господа, — вполголоса, таинственно заговорила девушка, — я вас уверяю совершенно серьезно, что в Питере самая настоящая революция, и, говорят, царя свергнут.
— Ну, голубушка, вы такие страхи да еще к ночи рассказываете, что не заснешь. Лишнего хватили, вот и кажется вам бог знает что.
— И вовсе не лишнее! И если хотите, еще могу выпить. Налейте! — капризно топнула она ножкой, обращаясь к Виталию Осиповичу.
Тот услужливо налил ей полстакана. Девушка залпом осушила коньяк, вытерла изящным кружевным платочком губки и, повернувшись ко мне, снова затараторила:
— Я не знаю, может быть и врали, но все, что я сама видела, дает мне основание думать, что слышанное не вранье. Говорят, Думу царь распустил, а Родзянко не захотел распускать. Штюрмеру не доверяют. Солдаты на их стороне. И пошло…
— Действительно стрельба была? — спросил я.
— Честное слово, ей-богу! — и она опять перекрестилась. — Своими ушами, собственными ушами слышала пулеметную стрельбу, а когда села в поезд, пушки стреляли, — горячилась девушка.
— Поручик, выпьем! — еще раз обратился ко мне штатский. — А то спать будете плохо.
— Сон-то у меня, положим, хороший, но раз так уговариваете, давайте выпью, — соблазнился я.
Выпил несколько глотков обжигающей жидкости. Стало клонить ко сну.
— Извиняюсь, что не могу поддерживать столь интересную беседу, очень устал, хочется спать.
С этими словами забрался на верхнюю полку, но заснуть сразу не смог.
Наконец-то революция! С ней конец войне! Конец нашим мытарствам! А может это скверно? Враг на подступах к России. В армии и так со снабжением скверно, а революция внесет еще большие перебои.
Курск. Поезд на Киев пойдет лишь в двенадцать.
Никаких признаков событий в Петрограде.
«Наврала девушка», — думал я, смотря на спокойно работающих железнодорожников.
Хотя и «товарная неделя», т.е. все поезда под товарными перевозками, хотя разрешения на проезд в пассажирских вагонах выдаются только через военное начальство, тем не менее поезд на Киев забит до отказа.
Киев. На вокзале среди железнодорожников заметно оживление, подъем, порывистость в движениях, действиях и разговорах. В комнате дежурного по станции случайно подслушал разговор, что в Питере революция почти восторжествовала.
От Киева к фронту народа едет немного. В моем купэ несколько штабных офицеров, знакомые между собой, разговаривают о перспективах весенней боевой работы.
— У нас в штабе, — говорил один из них, — производится интенсивная разработка плана генерального наступления, чтобы с весны одновременно с союзниками ударить по немцам на всех фронтах.
— Солдаты, — говорил другой, — будут вполне подготовлены к этому времени. Выступят на позицию новые корпуса. Немцы истощены, а армии союзников и их боевые запасы растут с каждым днем. Вступление Америки в войну обеспечивает нам полную победу. Еще несколько месяцев — и победный мир.
В Каватине офицеры сошли с поезда. В купэ я остался один.
На каждой большой станции я выходил из вагона в надежде услышать от железнодорожников о последних новостях из Петрограда.
На станции Жмеринка услышал разговор машиниста нашего паровоза о новой кондукторской бригаде.
— Значит крышка? — спрашивал машинист.
— Крышка, — ответил старший по бригаде.
— Что же говорят они?
— Скрывают.
— Чего же скрывать, когда не сегодня-завтра все будет известно?
— Черт их знает почему. Может, думают задушить.
— Не удастся! — энергично тряхнул головой машинист.
* * *
После третьего звонка почти на ходу поезда в наш вагон вскочил молодой прапорщик в форме железнодорожных войск.
— Ух! Еле поспел! Еще полминуты — и жди следующего дня! — тяжело дыша, заговорил прапорщик, войдя в мое купэ. — Ну и дела, ну и времена! Вы слышали? Знаете о революции?
— Мельком слышал. В Питере забастовки.
— Какое там забастовки! Революция, самая настоящая доподлинная революция! Ах, как прекрасно!
Я выжидающе посмотрел на прапорщика.
— Мой отец заведует телеграфом в Жмеринке. Через него идут все депеши. Я читал каждую телеграмму и из-за этого чуть не опоздал на поезд.
— Что же сообщают?
— Погодите, дайте отдышаться. Сейчас все расскажу по порядку.
Прапорщик поставил на полку свои вещи, устроился поудобнее на диване и, улыбаясь радостной улыбкой, заговорил:
— Царь приказал распустить Думу. Правительство Штюрмера подготовило сепаратный мир. Дума об этом прослышала, Родзянко собрал лидеров партий, которые решили Думу не распускать, продолжать вести заседания. Вы понимаете? Дума решила не подчиняться царскому указу!
— Выбрали специальный Комитет под председательством Родзянко. Комитет предложил царю назначить новое правительство. Тот не согласен. В Питере забастовки. Войска переходят на сторону рабочих. Дума рекомендует его брата Михаила Александровича. Избрано Временное революционное правительство. Рабочие Питера организовали Совет рабочих депутатов. К рабочим присоединились солдаты. Даже гвардия перешла на сторону Думы. Родзянко с Милюковым поехали в ставку к царю требовать отречения. Сейчас только была депеша ко всем главнокомандующим фронтов, что Николай второй отрекся за себя и за сына в пользу брата Михаила. В Питере войска присягают Временному правительству.
* * *
Тарнополь. На станции спокойно. Никаких признаков революции нет. На вокзале встретил повозку обоза 2-го разряда нашего полка. Ездовой с охотой согласился довезти.
По дороге он рассказывал, что полк уже дней десять как отошел в резерв, а его позицию под Манаювом и Хокулиовцем заняла финляндская дивизия.
— Говорят, месяца два в резерве простоим, — говорил Селин. — Идут усиленные занятия. Готовятся с началом весны к большому наступлению. Что в Туле нового, ваше благородие? Насчет мира что слышно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});