субъектам. – Ваша рука настолько хрупкая, что может сломаться от еле заметного пожатия? – спросил лорд Сеймурский у ошарашенного джентльмена. – В таком случае недорого же стоят ваши охотничьи подвиги. Вы пустозвон, мистер. Но не переживайте, таких в этом зале большинство.
Шокированный подобным поведением, а еще тем, что хрупкая девушка вдруг начала вести в танце, Дэниел споткнулся и чуть не растянулся на полу, но Джеймс с готовностью его подхватил.
– Ну все, довольно. Вы отвратительный танцор и вот-вот оттопчете мне ноги. Ступайте прочь!
Граф, вальсируя, вывел Дэниела за пределы танцевального круга и, бросив его в толпе, отправился на охоту за новым бокалом игристого.
Пузырьки щекотали нос. Немного кружилась голова. И шутка, разыгранная с незадачливым охотником на лис, казалась намного смешнее, чем была на самом деле. Да и вообще все происходящее Джеймса скорее веселило… а Франческу – злило.
Ричард улыбался мисс Тальбот и о чем-то мило с ней беседовал. Так и не скажешь, что ему не по душе эта помолвка. Лжец! Фрэнни сжала кулаки, вновь увидев Дика. Тот вел свою невесту куда-то в сторону, к огромным окнам, вдоль которых стояли гости, решившие отдохнуть от танцев.
– Джейн, вот вы где…
К ней спешил Герберт – баронет, которому она обещала следующий танец. Распорядитель объявил полонез. Заиграла торжественно-неспешная музыка. Франческа подала руку Герберту и покорно пошла с ним танцевать, с тоской ощущая, как спадает кураж, как исчезает непродолжительное лихорадочное веселье, вызванное игристым вином.
А Ричард все разговаривал со своей невестой и даже не смотрел в сторону Джейн. Так правильно. Так и должно быть. На что она рассчитывала? Живые не могут любить мертвых.
– Вы плачете, Джейн? – изумленно спросил Герберт.
– Плачу? Нет, вам показалось. Простите, мне очень душно. Нужно выйти.
– Я провожу вас.
Молодой человек осторожно отвел девушку в сторону, а затем они подошли к длинному столу, где на специальном подносе стояла ледяная скульптура, изображающая орла.
– Вас что-то расстроило?
Леди Кавендиш покачала головой.
– Нет.
Тонкая нить, натянутая над пропастью, опять норовила ускользнуть из-под ног. Целых два года Фрэнни жила в покое и тишине. И ей стало казаться, что так будет всегда. Но равновесие нарушено. Ричард помолвлен с другой, и непохоже, будто он о чем-то жалеет.
– Мне нужно идти, – сказала решительно девушка. – Спасибо за танец.
– И вам точно не нужна моя помощь? – уточнил Герберт, не сводя с нее встревоженного взгляда.
– Не нужна.
Слегка поклонившись, молодой человек оставил наконец ее в покое. Когда он ушел, девушка поспешно направилась прочь из зала. Она хотела как можно быстрее покинуть дворец. Здесь, среди веселящихся живых людей, ей вдруг стало холодно, темно и страшно. Зубы отбивали мелкую дробь, которую лишь с трудом удавалось скрывать.
Нет, ей оказалось слишком тяжело вспоминать жизнь. Мертвой быть проще. Мертвые не любят, не страдают, не испытывают боли, не боятся.
Смех, веселье, звуки музыки. В коридорах полно народа… Франческа почти бежала к огромным дверям. Прочь, прочь, как можно быстрее прочь отсюда!
Вырвалась. Холодный ветер ударил в лицо. Девушка замерла, тяжело дыша, прижимая руку к груди.
Свет фонарей отгонял сгустившуюся мглу от ярко горящих окон герцогского дворца. Шел дождь. В воздухе пахло сыростью, прибитой пылью, мокрой травой и… ночью. Падающие капли мельтешили в ярких лучах светочей, и казалось, будто пошел снег. Холодно. Как же холодно и пусто!
Выскользнув на мраморные ступени парадного входа, Фрэнни вышла под дождь и подняла голову к небу. Расшитая бисером и блестками маска мешала. Девушка сняла ее и отшвырнула прочь. Как жаль, что с остальными масками так не справиться – слишком сильно они приросли к душе.
Игнорируя удивленные взгляды стоящих у входа лакеев, она спустилась по лестнице, перешла через подъездную дорогу и углубилась в небольшой парк. Красивая прическа и платье… зачем они той, что умерла много лет назад? Испортятся – и не жалко.
Капли больно хлестали по лицу. Ветер, сначала совсем незаметный, сделался ледяным, стоило одежде намокнуть. Ну и что? Джеймс, ее умерший брат, ее дух-хранитель, не даст погибнуть своей проклятой сестре. Вот разве что поступить как дядя – заплыть далеко в море и броситься в волны. Нырнуть, задержав дыхание, и погружаться ниже, ниже и ниже. Пока не захочется сделать вдох… Может, это выход?.. Но не сейчас. Позже. А пока… девушка обхватила себя руками, пытаясь унять озноб. Впереди мелькнули белые колонны – беседка-ротонда. В другое время в парке было бы много людей, но сейчас… кому охота под дождь?
С непонятным ей самой ожесточением Франческа принялась разбирать прическу, без жалости бросая в траву украшенные крошечными бриллиантами шпильки. Тяжелые локоны рассыпались по плечам и мгновенно намокли и отяжелели. Наверное, сейчас она выглядела жалко и нелепо в своем роскошном платье и с растрепанными волосами. Жаль, что на ней не саван, ведь она – Белая Леди. Только не та, что прокляла род графов Сеймурских, а та, что будет последней проклятой из этого рода.
Забежав в беседку и спрятавшись за колонной, девушка села прямо на пол, обхватила колени руками и замерла, глядя в одну точку. Она больше не плакала. Почти не дышала. Лишь изредка судорожно всхлипывала. Мыслей не было, а из всех чувств – только отчаяние, черное, безысходное.
Целых два года память о Ричарде была ее путеводной звездой. Память о его словах, о его поцелуях и прикосновениях. Она думала, что эту память никто и никогда не отнимет.
Не отнимет, все верно. Только наивная Фрэнни и предположить не могла, что память о крошечных проблесках счастья однажды может превратиться в бритвенно-острое лезвие, уродующее душу, наносящее незаживающие раны.
Джеймс может нанести оскорбление Ричарду и на сей раз принять вызов. Тогда Дик уже больше никогда не сделает Фрэнни больно, никогда не будет обнимать другую. Он будет мертв, так же как и Франческа Кавендиш. Она почти приняла эту мысль, почти решилась, но потом… стоило только подумать о холоде подземелий и склепов… сделалось страшно. Смерть уродует лица, закрывает глаза печатью вечной ночи. И в этой смерти они с Ричардом никогда не будут вместе. Смерть не спасет и не поможет.
Стянув с себя противно намокшие длинные перчатки и отбросив их в сторону, Фрэнни уставилась на многочисленные белые шрамы, покрывающие ее руки. За два года они стали не такими заметными, но не исчезли. И никогда не исчезнут. Вцепившись ногтями в плечи, девушка тихонько завыла, не в силах молча терпеть эту муку. Там, в маленькой дамской сумочке, по-прежнему лежал небольшой острый нож. Когда-то