я и Улав у поручней на пароходе «хуртигрутен» после выхода из Бергена, всего за несколько дней до крушения. Я подношу снимок к свету. Много ли от сути человека сохраняется на всю жизнь? Сколько осталось от Улава и от меня самой?
Тебе надоело это слышать, Саша, но ты так похожа на ту меня, с фотографии. Единственная в семье ты унаследовала интерес к литературе. Когда была маленькая, ты могла часами сидеть и слушать северные истории о привидениях, которые я тебе рассказывала.
Но пишу я тебе не ради воспоминаний. По моему разумению, семья под руководством Улава деградировала. Достаток, пожалуй, стал больше, чем когда бы то ни было, но морально мы банкроты.
Я могла бы привести множество примеров, и в политическом плане, и в личном, но, с твоего позволения, скажу только, что изложила все куда подробнее и лучше в другом месте. Не секрет, что восходит это к событиям времен войны, в частности связанным с крушением «Принцессы Рагнхильд». Эта беда – раковая опухоль, и она никуда не делась. В значительной мере виновата я сама. Хотя у меня были свои причины.
Семья сейчас на распутье, Саша. Ты можешь и дальше жить согласно девизу на гербе Фалков: Familia Ante Omnia. Семья превыше всего, даже когда правда и лояльность противоречат друг другу.
Властные мужчины семьи слишком долго ставили лояльность превыше правды. Ради семьи и ради определенного представления о Норвегии и норвежской истории. Они сумели навязать всем свои басни, а стоит кому-нибудь заикнуться об этом, приходят в ярость, что вполне естественно для людей, облеченных властью и уверенных в незыблемости своих привилегий.
Надеюсь, ты рискнешь бросить им вызов. Если хочешь отыскать правду – рискнешь. Но тогда приготовься к тому, что правда причинит тяжкую боль.
Вообще-то мне следовало бы рассказать обо всем прямо сейчас, но у меня нет сил. Или мужества. Смерть меня вовсе не пугает. Она всего лишь боль, причиненная близким, а скорбь с годами слабеет. Парадоксальным образом, наступая, смерть прекращается. Смерть существует лишь для живых.
В.Л.
Часть 2. Окно-розетка
Глава 11. Самое трудное – вернуться домой
Через несколько дней после разговора с Хансом Джонни Берг пересек в центре Осло красивую, мощенную брусчаткой площадь с фонтаном, отыскал латунную табличку с гравированной надписью «Издательство Григ», открыл тяжелую стеклянную дверь – бронированное стекло, отметил он, – и остановился в вестибюле, рассматривая фотографии покойных писателей, своего рода издательский пантеон.
Фото Веры Линн, вероятно, было сделано в шестидесятые годы – взгляд бодрый, молодой, в уголках рта легкие морщинки, обычные у женщин в тогдашнем ее возрасте, а было ей уже сорок пять с лишним.
– Ты тоже очарован Верой Линн? – послышалось за спиной.
Ханс Фалк быстрым энергичным шагом подошел к нему, обнял.
– Хорошо, что ты смог прийти, у меня всего несколько дней перед отъездом, пора опять в Курдистан.
– Я отдыхаю, – отозвался Джонни.
Последние дни он бродил по городу, исходил его вдоль и поперек, прошел и мимо квартиры в Бьёльсене, где вырос, и мимо мужской парикмахерской в Сагене, где работал футбольный тренер Золли, название сохранилось, но парикмахерская стала хипстер-баром. На первом этаже старого доходного дома в Лёкке – он перебрался туда в шестнадцать лет явочным порядком, как «сквоттер», читал там классиков-радикалов и планировал, как бы намять холку неонацистам, – располагалась теперь риелторская контора. Наверно, это неизбежно: город наводил на него грусть, ничего не поделаешь – малая родина, где места и воспоминания сливаются воедино и уже невозможно отделить одно от другого.
Он был свободен, он вышел на волю из самой ужасной тюрьмы на свете и должен бы ликовать от счастья. Но почему-то не испытывал ни ликования, ни счастья. Даже вроде как тосковал по времени, проведенном в застенке. Разумеется, не по болезням, побоям и пыткам. Нет, ему просто недоставало мечтаний о свободе. Все на свете тюрьмы полны мечтателей. Это единственная роскошь, какую у заключенных не отнимет ни одна тюрьма. Сейчас мечтаний нет, осталась только реальность.
Заняться было нечем, и потому он бездельничал. Но в этот день Ханс вызвал его на встречу в издательстве.
– Ты связался с главным врачом ВС? Хороший мужик.
Джонни кивнул, накануне он прошел тесты и собеседование.
– После встречи пойду узнать результаты.
Разговор прервался, так как подошел шеф издательства Педер Григ – статный худощавый мужчина лет сорока с массивным подбородком, свидетельствующим об энергии и решительности. После той прогулки с Хансом на катере Джонни кое-что выяснил в интернете о семействе Григ. Нынешний шеф издательства был начисто лишен шарма, каким прямо-таки лучился его отец Юхан, но, по отзывам, с делами управлялся гораздо лучше.
– Ханс! – воскликнул он тем нарочито приветливым тоном, который большей частью вызывает лишь неловкость. – А это, наверно, Джон О. Берг? За мной, парни.
Они прошли в должным образом обставленный кабинет, где главное место занимали честерфилдовские диван и кресла и большой лакированный письменный стол. Педер предложил гостям сесть на диван, а двое сотрудников издательства – женщина и мужчина, явно целиком поглощенные культурой, – принесли договоры.
Ханс Фалк задержался возле графических портретов всех издателей из семейства Григ.
– Юхан и Педер поочередно в каждом втором поколении с девятнадцатого века, верно?
– С тысяча восемьсот сорок второго года, – уточнил Педер.
– Юхан Григ разбазаривает издательские денежки, а Педер в следующем поколении снова их зарабатывает, чтобы Юхан-младший мог снова пускать их на ветер, а Педер-младший спасать остатки, – подмигнул Ханс. – Когда говорят об «Издательстве Григ», непременно вспоминают о «проклятии Юхана».
– Н-да, – кисло отозвался Педер, – но отрасль постоянно меняется, мы изо всех сил стараемся быть в первом ряду. Кстати, у меня сыновей нет, так что в следующем поколении «Юханова проклятия» не будет.
Он уселся поудобнее.
– Как тебе известно, Ханс, идея поручить твою биографию автору со столь ограниченным опытом, как Берг, вызывает у меня большие сомнения.
– Если б мои давние наставники на Ближнем Востоке думали так же, когда я был начинающим врачом общей практики, тысячи искалеченных войной детей погибли бы, – лукаво улыбнулся Ханс. – У Джона есть то, чего нет у большинства опытных авторов, – талант, воля и желание.
– Ну что же, – сказал Педер, – как издательство мы – это наши авторы. И мы хотим издать твою биографию. – Он повернулся к Джонни, смерил его пристальным, критическим и чуточку снисходительным взглядом. – Можно спросить, как ты начнешь книгу?
– Можно. – Джонни откашлялся, он сразу смекнул,