Дементьев мечтал встретиться с теми, кто расписался на щите его орудия, и сказать им пару «теплых» слов, однако сейчас это желание у него пропало. Ребята дорого заплатили за свою ошибку – война ошибок не прощает.
* * *
Запланированное наступление не состоялось. Подули юго-западные ветры, началась оттепель, перешедшая в очень раннюю весну. Снег таял на глазах, превращаясь в огромные лужи, в которых безнадежно вязли танки и тягачи. Однако сосредоточение массы советских войск на Демянском выступе не осталось не замеченным противником, и немцы постепенно отвели свои части из района Демянска, опасаясь окружения на манер сталинградского.
Конец зимы и весну сорок третьего артиллерийский дивизион пережил без каких-либо потрясений, стоя у реки Ловать, а потом в районе озера Селигер. Началась весна, и Павел, как только выдавалась свободная минута, уходил в лес, бродил там среди деревьев, слушая вечную музыку русской природы, не тронутой войной, а потом возвращался в свою штабную полуторку, ставшую для него домом на колесах. Он чувствовал себя неотъемлемой частью того, что называется коротким словом «Русь», и готов был драться насмерть с кем угодно, чтобы слово это не потеряло вкус и смысл и не изгладилось из памяти людской. И лесная Русь приветливо встречала своего сына, поила его ледяной родниковой водой и березовым соком; для него пели птицы, и даже зайцы, менявшие свою белую зимнюю шубку на серую летнюю, смотрели на него без страха. И эти же леса надежно укрывали русских воинов от беспощадных глаз вражеской авиации.
Фронтовая жизнь тем временем шла своим чередом. Удачи, как и неудачи, не приходят поодиночке – получив звание капитана, Павел Дементьев пошел на повышение. Начальник артиллерии корпуса Фролов оценил способности Мироненко и забрал его к себе в штаб, а Дементьев сдал свою вторую батарею старшему лейтенанту Заварзину и принял дела начальника штаба дивизиона.
Повышение радовало, однако Павел опасался, что не сможет сработаться с комдивом, майором Вересовым. Памятуя крестьянскую мудрость: «Водка до добра не доведет», Павел спиртным не увлекался, тогда как Вересов уделял немало времени дрессировке «зеленого змия», выпивая по поводу и без и со штабными офицерами, и с командирами орудий, и с рядовыми. В конце августа сорок второго, после боев под Воронежем, когда дивизион стоял в Ясной Поляне, майор в компании нескольких офицеров отправился проветриться в Тулу. «Проветривание» закончилось устроенной комдивом грандиозной дракой в каком-то кабаке; прибыл военный патруль, и пировавшим артиллеристам пришлось прорываться с «боем». Дело принимало скверный оборот: если бы о художествах Вересова прознал комендант Тулы полковник Чекмазов, комиссар бригады Игнатьев или сам Катуков, то майор «со товарищи» запросто попали бы под трибунал. К счастью для Вересова, комбриг Мельников, будучи сам немало грешен по части выпивки, замял дело, и на этот раз комдив вышел из водки сухим.
Но – сколь веревочка ни вейся, а кончик отыщется. Весельчак-майор допрыгался: в феврале, когда его дивизион шел сквозь пургу по заснеженным дорогам от Оленино в район Демянского выступа, он влип в очередную историю, которая оказалась той самой каплей, которая переполняет винную бочку. В снежной мути дорогу колонне тягачей преградила какая-то «эмка» – ни объехать, ни свернуть. Вересов, будучи как всегда изрядно навеселе, не стал долго думать и гадать, кто там сидит в «эмке», а приказал бойцам: «Убрать с дороги эту мелюзгу! Пушкари едут, а она тут под ногами путается!» Легковушка вместе с пассажирами оказалась в кювете, а дивизион бодро двинулся дальше.
А в злосчастной «эмке», как оказалось, ехал полковник Фролов, непосредственный начальник бравого майора. История умалчивает, как начарт корпуса выбрался из кювета, но через месяц он дознался, кто устроил ему снежную ванну. В итоге Вересов был вызван перед его грозные очи, разжалован до капитана и отправлен в другой корпус командовать батареей. Чужой беде, пусть даже заслуженной, не радуются, но все-таки капитан Дементьев вздохнул с облегчением.
* * *
Мирная лесная жизнь кончилась в конце марта. Пришел приказ о передислокации армии – 1-й механизированной бригаде предписывалось следовать к станциям Осташков и Черный Бор и там грузиться в эшелоны. Куда их перебрасывают, не знали не только бойцы, но и командиры – оставалось только гадать да уповать на привычное «там видно будет».
Эшелон миновал Москву и двинулся на юг. Стало заметно теплее, и днем двери теплушек распахивали настежь, впуская пьянящий весенний воздух. На каком-то полустанке эшелон сделал остановку, и Павел, вышедший размяться, увидел на платформах соседнего эшелона знакомые «турусы на колесах», тщательно укрытые брезентом. Оказалось, что этот состав везет к месту назначения 405-й гвардейский дивизион. Пользуясь случаем, Дементьев разыскал Гиленкова и узнал, что тот тоже получил повышение и стал командиром дивизиона «катюш».
– Вместе будем воевать, Паша, – сказал на прощание Юрий, – станция назначения у нас с тобой одна. А к себе я тебя все-таки перетяну, ты так и знай!
Станция назначения у двух друзей-фронтовиков и в самом деле была одной и той же – миновав Касторную, эшелоны прибыли на железнодорожную станцию «Курск» и, не задерживаясь, проследовали дальше: на Обоянь.
Глава восьмая
Маятник судьбы
(апрель – июль 1943 года)
Тот жалок, кто под молотом судьбы
Поник – испуганный – без боя.
Николай Огарев
Земля курская, граница Украины и России… Степи, помнящие еще скифов и прочих многоразличных конных кочевников, кормившихся «с копья» и не склонных трудиться даже ради собственного пропитания. Если бы эти степи вдруг заговорили, они много чего могли бы порассказать, но они молчат, бесстрастно взирая на людскую муравьиную суету.
Окруженное бескрайними полями село Вознесеновка, что километрах в шести от шоссе Курск – Обоянь – Белгород – Харьков, угнездилось на берегах малой речушки Курасовки, впадающей в Псел, – устроилось основательно, с размахом, широко раскидав по косогорам длинные ряды ладных домов с непременными садами и огородами. Дома здесь, на Курщине, в основном глинобитные, саманные, с земляным полом и крытые соломой. Вокруг каждой хаты, гладко побеленной мелом, – плетень, на деревянных кольях которого торчат – нет, не черепа убиенных неприятелей, – мирно сохнущие глиняные крынки. И народ здесь обитает добротный, основательный, к труду привычный и к гостям приветливый. В одной хате курян говорят по-русски, в соседней – по-украински, в третьей – на суржике, смеси русского и украинского языков. Но все друг друга понимают, и все называют себя русскими. Люди этих мест не докапывались до национальных корней, тянущихся от сотворения мира, не мерились первородством, и не могли даже помыслить, что шесть десятков лет спустя их внуки начнут выяснять крикливо, кто кого угнетал, и кто кого выше, и кто кому чего должен. Ты русский человек, русским укладом-обычаем живущий на земле, издревле именуемой Русью, – о чем тут спорить? Баловство это несуразное…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});