Читать интересную книгу Ересь - С. Пэррис

— Так где нам закопать этого пса, приятель?

Глава 5

Наконец пришел коронер, освободивший меня от обязанности караулить тело Роджера Мерсера, а вместе с ним явился преисполненный важности доктор Джеймс Ковердейл, — как же, ему поручили вынос тела покойного соперника. Я с облегчением покинул сад через внутреннюю калитку и вышел во двор колледжа.

Служба закончилась, студенты в раздуваемых ветром мантиях толпились у входа в часовню, оживленно сплетничали и явно были в восторге от происшествия, хотя и делали вид, что страшно напуганы.

Было семь утра, но, поскольку мой ночной сон был прерван, мне хотелось поскорее вернуться в комнату, переодеться и еще немного поспать. А затем нужно было привести мысли в порядок перед вечерним диспутом, хотя нельзя сказать, что этот диспут интересовал меня по-прежнему.

На моей рубашке и штанах остались пятна крови, на что Ковердейл довольно ехидно указал мне, когда я прощался с ним и коронером.

— Вам бы лучше переодеться, доктор Бруно, — с издевкой посоветовал он, — а то, чего доброго, вас за убийцу примут.

Возможно, его разозлило, что я, а не он оказался в центре событий. Пусть, дескать, чужак не считает себя чересчур важной персоной. Поглядывая на взволнованных студентов, я пытался понять, как мог Ковердейл даже в шутку заговорить об убийстве, если ректор официально всех уведомил, что произошел несчастный случай. Впрочем, быть может, я слишком много значения придавал случайно вырвавшимся словам.

Однако действительно следовало переодеться. Стягивая штаны, я вдруг что-то нащупал в кармане. Ба, да это же ключи Роджера! Видимо, я машинально сунул их к себе в карман.

Я внимательно рассмотрел ключи. Меньший, по-видимому, был от двери в комнату Роджера: похожий выдали мне от моих комнат. Я кинул взгляд в окно на двор колледжа. Студенты постепенно расходились; у каждого книги под мышкой или в руках; кто спешит в библиотеку, кто-то направляется к главным воротам; на меня никто и не взглянул.

Я все смотрел на ключи. Что, если в комнате Роджера удастся найти какую-то подсказку или улику? Кого это, интересно, он ждал в саду и зачем взял с собой деньги? Я мог бы наскоро осмотреть его комнату, пока студенты заняты своими делами, а чуть попозже вернуть ключи ректору. Скажу, что по рассеянности сунул их в карман. Тем более, это чистая правда.

Роджер упоминал, что живет в башне над главным входом. Я глянул на высокие сводчатые окна первого этажа, прикидывая, где могут находиться его комнаты, а затем уверенно ступил на лестницу, ведущую через западную пристройку в башню.

На первой же площадке была невысокая деревянная дверь с надписью: «Доктор Р. Мерсер, заместитель ректора». Воровато оглянувшись по сторонам, я сунул ключ в замок, без усилия повернул его и скользнул внутрь. Всего два часа тому назад Роджер покинул эту комнату, даже не подозревая о том, что ему уже не суждено вернуться. На миг мне послышались над головой легкие, частые шаги. Я замер, насторожился, но скоро все стихло.

Я никак не ожидал увидеть того, что предстало моим глазам: комната была разгромлена, книги и карты сброшены с полок и раскиданы по полу, одежда выброшена из сундуков и ящиков и тоже валяется на полу. Толстый ковер скатали и оттащили в сторону; судя по следам, кто-то пытался вырвать доску из пола. Одно из двух: либо Роджер покидал комнату в страшной спешке и перед уходом что-то лихорадочно искал, либо кто-то другой прежде меня обыскал его комнату.

Комната была длинная, с высоким потолком; узкие окна в одной стене выходили на квадратный двор, другие — на улицу. В этой стене был еще широкий камин, выложенный кирпичом, напротив которого стоял массивный дубовый стол с красивыми резными ножками. С противоположной от входной двери стороны виднелись три ступеньки и распахнутая дверь. Ладони у меня вдруг вспотели, и биение собственного сердца буквально оглушило меня: я вспомнил услышанные ранее шаги. Что, если доносились они вовсе не сверху, а из соседней комнаты, где притаился злоумышленник. Я прихватил единственный предмет в комнате, годившийся в качестве оружия самозащиты, — кочергу с каминной решетки — и, крепко сжимая ее обеими руками, на цыпочках двинулся к раскрытой двери. Зашел, занес кочергу… В маленькой комнате не было никого. Только простая кровать на колесиках (из тех, что можно днем закатывать под более высокую), рукомойник и тяжелый дубовый шкаф с резными дверцами. Эта маленькая спальня тоже подверглась обыску: простыни были грубо сорваны с кровати, глиняный кувшин сброшен с умывальника и разлетелся на куски. Подойдя ближе, я увидел, что соломенный матрас вспорот в нескольких местах. В углу комнаты обнаружилась еще одна дверь — маленькая, утопленная в стене. Я подергал ручку, но дверь была заперта. Когда я постучал по ней, то, судя по гулкому эху, пришел к выводу, что за ней скрывается лестница, ведущая в верхние этажи башни. С кочергой наготове я заглянул за тяжелые оконные портьеры и под кровать, но и там никого не обнаружил.

Итак, я был один. Успокоившись на этот счет, я вернулся в кабинет и аккуратно запер за собой дверь, чтобы без помех обыскать его. Но с чего начать в таком хаосе? Комната была набита самой разнообразной мебелью из крепкого дуба. Тот, кто обыскивал кабинет до меня, перевернул стулья, проволок по полу сундук и взломал его, выставив напоказ хранившиеся в нем книги. Этот человек рылся в вещах Роджера торопливо и с такой настойчивостью, что было ясно: он твердо рассчитывал найти здесь нечто весьма ценное. Но вот удалось ему это или нет?.. И если нет, смогу ли я найти? И если найду, пойму ли, что это именно то, что мне нужно?

Красивый письменный стол был весь завален бумагами и перьями. Небольшую бронзовую астролябию сбросили на пол. Я наклонился, чтобы поднять ее, и увидел, что стрелка погнулась. Рядом с астролябией под столом валялся еще какой-то темный, свернувшийся спиралью предмет. Заинтересовавшись необычной формой, я вытащил его на свет и понял, что это просто-напросто длинная полоска давно уже засохшей апельсиновой кожуры. Затем я торопливо просмотрел бумаги на столе, но если в них и таилась разгадка смерти хозяина кабинета, то, чтобы разобрать все эти рукописи и прочесть их, требовалось чересчур много времени.

Из стола были вытащены все ящики. Я проверил каждый — нет ли двойного дна, — однако ничего не обнаружил. Я даже высыпал на пол содержимое этих ящиков, благо все и так было перемешано. В конце концов я почувствовал усталость и отвращение к этому занятию. Что я здесь делаю? Я же понятия не имею, что надо искать.

В верхнем левом ящике мне попался небольшой кожаный бювар. Я открыл его в надежде, что там, возможно, хранятся письма или какие-то записки за последние дни, которые могут пролить свет на происшествие. Освободил место на столе и раскрыл бювар. Из него выпала тонкая книжица в кожаном переплете. Я пролистал ее: это был календарь-ежедневник на 1583 год. Страницы размечены по дням недели, наверху каждой страницы обозначен месяц и выписаны соответствующие астрологические прогнозы. Сердце у меня колотилось, я лихорадочно переворачивал страницу за страницей к последней дате: быть может, Роджер записал, с кем назначил встречу в саду?

Пока я искал страницу с датой двадцать второе мая, я отметил одну особенность этого календаря: на каждый день были проставлены две даты, одна черными типографскими чернилами, другая — красными от руки. Красная дата на десять дней опережала черную. Я сразу понял, что это такое, потому что видел то же самое в календаре у французского посла: красная дата проставлялась по новому стилю, который с прошлого октября был введен во всех католических странах буллой папы Григория Inter gravissimas. Англия и другие реформаторские государства нововведение не приняли, так как не подчинялись авторитету папы, и я слышал, как посол жаловался: мол, теперь переписка между послами в разных странах и чиновниками на родине превратилась в сплошную головоломку, ибо никто не знает, где дата по старому стилю, где по новому. Сам он для верности проставлял обе даты. Но зачем, спрашивается, понадобился григорианский календарь английскому протестанту Роджеру Мерсеру?

Вот и сегодняшняя страница: двадцать второе мая (первое июня). Красивым почерком, с легким наклоном, Роджер вписал время и место диспута: «Дж. Бруно пр. Андерхилла Шк. бог. 5», гласила запись. Я присмотрелся и увидел еще одну запись под той же датой: в левом верхнем углу стояла пометка «Дж». Я даже заморгал, так пристально я всматривался. Что это — имя человека, с которым Мерсер должен был встретиться? Если «Дж» — первые буквы имени, область поисков заметно сужалась. На предыдущей странице, 21 (31) мая, имелся лишь какой-то причудливый символ, кружок, пересеченный линиями, вроде колеса со спицами.

Пролистывая книжку в обратном направлении, я регулярно обнаруживал этот знак примерно раз в десять дней, в разные дни недели. Явно какой-то секретный код, но мне не разгадать его. Инициал «Дж» казался мне более существенным намеком. Я подносил дневник все ближе к носу и учуял, наконец, странный аромат: апельсин. Сперва я подумал, что запах исходит от моих пальцев — я же поднимал с пола корку, — однако, понюхав пальцы и книжку, убедился, что запах исходит от страниц календаря. Впрочем, не так уж странно: если Роджер Мерсер любил полакомиться апельсинами, то мог вполне брызнуть соком на свой календарь — вчера я имел возможность убедиться, что ест он не слишком аккуратно. И все же какая-то мысль крутилась у меня в мозгу, когда я принюхивался к календарю. И вдруг меня осенило. Я даже выругался: надо же быть таким ослом!