Жар камина обжигал ему бок. Серебряные Иринины браслеты сыпались на пол, заставляя вздрагивать. Дыхание, тяжелое и хриплое, разрывало грудь…
Ирина вдруг закричала, и ее вопль ударил Шибаева. Он впился в ее губы в последних содроганиях, предвкушая и предчувствуя скорый взрыв, ослепительную вспышку огня, бешеное вращение разноцветной карусели…
– Идем в спальню, – пробормотала она. – Здесь тесно. Я хочу тебя видеть…
Знакомый деревянный человек потерянно смотрел со стены. Шибаеву казалось, что он плачет, ему чудилось, что он рассмотрел дорожки от слез на набеленных худых щеках. Впалый живот, громадные ступни, терновый венец и вишневые капли, как живые…
– Мы просим о спасении, – сказала вдруг Ирина, – а он даже своего сына не спас. Почему он не спас его?
– Не знаю, – ответил Шибаев. – Может, не верил до конца, что они это сделают. А потом уже было поздно.
– А потом уже было поздно… – повторила она задумчиво, и его поразил этот новый ее тон – невыразительный и угасший. – Ты философ, Саша. Мне никогда бы не пришло в голову, что он просто опоздал. Это ведь так по-человечески. А может, это испытание, посланное нам. Он хотел узнать, до чего мы можем дойти в подлости и предательстве… Испытание, а не спасение. Он умер вовсе не за наши грехи, мы просто убили его, а потом испугались. И получается, что испытание мы провалили.
– Не знаю, – отозвался Шибаев, недоумевая, не умея говорить на подобные темы. – Никогда об этом не думал. Кто-то провалил, кто-то выдержал. Не знаю, каждый решает сам. Всегда есть выбор… – Он запнулся, ему вдруг показалось, что она говорит о нем, Шибаеве, что знает о нем. Помолчал немного и сказал: – Я должен рассказать тебе кое-что…
– Ищу лик Бога, хочу погладить его щеку… – вдруг произнесла Ирина нараспев. – Осенними аллеями, в пурпур одетыми, прохожу рассеянно в поисках Бога… творю молитву ему… – Она положила теплые пальцы на его губы. – Из праха земного еще не возносилась такая… Мне ничего от тебя не надо, Боже! О да, ты велик, но душа у тебя больная…
– Что это?
– Стихи одной чилийской поэтессы, некрасивой и одинокой[4]. Говорили, что она отравила своего молодого любовника…
– Я должен тебе кое-что рассказать… – повторил он, но Ирина закрыла ему рот ладонью.
– Потом! Потом расскажешь. Иди ко мне…
Глава 10
Деловое предложение
– А дело, Василек, тут такое… – начал Сэм Вайнтрауб, испытующе глядя на художника. – Ты вообще как, готов к труду и обороне или будешь и дальше сидеть свесив ноги в овраг? Возвращаться собираешься?
– Не знаю, – понурился Вася. – Иногда думаю – да я сейчас, да я сию минуту! И перед глазами эти цветочки белые на сочном зеленом лугу, душа рвется, какой-то восторг бешеный накатывает, рука чувствует кисть… Даже дом этот, развалюха, ты только посмотри на него, так и просится на холст! Какие краски! Воздух какой! И эти черные скрюченные деревья… Даже Кубик! Смотри, какая морда! Просто человеческая рожа, только говорить не умеет. А потом порыв проходит, и я, как шкурка от гусеницы… сверху вроде живая, а внутри пусто, высохла давно.
– Это все лирика, – перебил его Сэм. – И много лишних слов. Ящерица, гусеница… с воображением у тебя все в порядке. А я человек дела, Василек. Или ты со мной, или… нет.
– Я всегда с тобой, Сем… Если бы ты только знал, что я почувствовал, когда увидел тебя! Стою, глазам своим не верю. Батюшки-светы, думаю, неужели Сема?
– Ну, если ты со мной, тогда слушай. И внимай. История эта просто фантастическая, о таком и в романе не прочитаешь! А если прочтешь, то не поверишь. И в том, что она произошла именно со мной, а я знаком с тобой, есть направляющая рука провидения. И целила эта рука именно в тебя, Василек. Через меня. Сам знаешь, какие оно иногда выбирает извилистые дорожки, чтобы донести до нас свой суд. Провидение то есть. Нужно только уметь читать знаки.
Говорю это исключительно для тебя, потому что сам в эту галиматью никогда не верил, не верю и считаю, что всяк делает свою судьбу сам. Но это такие, как я, делают сами, а с такими, как ты, она играет – то высунется, то спрячется, то ухмыльнется лукаво. Извини за излишнюю образность – «хотелось болтать», как сказал однажды классик. И всюду провидение расставляет эти самые знаки, как дорожные вехи. Иногда мы читаем правильно, иногда нет и тогда сбиваемся с пути, теряемся в лесу и можем запросто потонуть в трясине. Вот ты женился на своей воспитательнице, а я уверен, были предупреждающие знаки, какие-нибудь красные флажки, сны, взгляды, словечки, случайно оброненные, которым ты не внял. Когда-нибудь сядешь и вспомнишь, если захочешь. Но это так, между прочим, лично я думаю, что это дело прошлое, ни к чему его ворошить…
Психолог Вайнтрауб, покривив душой, выдал этот душещипательный текст специально для Васи, который был внушаем, как многие талантливые люди, и жил образами в большей степени, чем разумом, и сейчас, оказавшись на распутье, вполне мог откликнуться на зов судьбы в лице его, Сэма. Сейчас главное, считал он, заинтересовать Васю, пробудить и столкнуть с насиженного места. Дать пинка и заставить действовать. Ввязаться, а там посмотрим, как карта ляжет.
– Так вот, слушай, Василек, – продолжил он бодро, – и суди сам, что это было. – Как опытный интриган, Сэм сделал длинную паузу. Вася напряженно смотрел на него, ожидая чуда. – Как-то в январе, сразу же после Нового года, позвонил мне незнакомый человек, назвался Гемфри Блейком и сказал, что хочет обсудить со мной некий бизнес. Случайно наткнулся на мой сайт, увидел картины художников из бывшего Союза – была у меня когда-то в незапамятные времена такая выставка – и решил, что я именно тот, кто ему нужен. Попросил приехать к нему на Сити-Айленд, так как уже некоторое время прикован к постели и не поднимается. Сити-Айленд недалеко от Нью-Йорка, миль тридцать или сорок. Чем-то он меня заинтересовал, этот Гемфри Блейк. А кроме того, бизнес есть бизнес. Ну, взял я его координаты, поехал. Приезжаю и вижу – здоровенный домина на самом берегу залива, вода плещется чуть ли не у порога. Пахнет морем. Рядом верфь, торчат мачты парусников, звенят. День солнечный, ветреный. Чувствуешь колорит?
Звоню. Динамик над дверью говорит: «Заходите, пожалуйста. Открыто». Вхожу. «Сюда!» – кричит кто-то из гостиной. Иду на голос. И вижу – громадная комната, телевизор во всю стену, на стеклянном столе плоский компьютерный монитор последней модели, в углу стереосистема и стояки с десятками компактов. Картины на стенах. Камин, не фальшивый, электрический, а настоящий, с копотью и дровами. – Сэм красочно выписывал детали обстановки, создавая словесную картину, и Вася даже рот приоткрыл, боясь пропустить хоть слово, как ребенок, слушающий сказку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});