— Отправь его в огонь лапами вперед, а после девчонку, — приказал Станнер Хок.
У Эффи вырвался звук, такой тихий и бессильный, что ни один человек в кузнице не услышал его. Но Царап услышал и понял, что она здесь. Медленно и с большим усилием он повернул к Эффи свои большие янтарные глаза.
Никогда и ни за что, проживи она хоть тысячу лет, не забудет Эффи Севранс этого взгляда. Ужас, вера и любовь, заключенные в нем, обрушились на нее с такой силой, точно она оказалась у Царапа в голове. Ей даже дышать стало трудно. Шенковы собаки спасли ей жизнь.
— Стойте, — прошелестела она. — Отпустите собаку, и я скажу вам все, что хотите.
Станнер, огладив бледной рукой темную бороду и обменявшись быстрым довольным взглядом с Турби Флапом, снова повернулся к Эффи спиной и сказал:
— Итак, ты признаешься в том, что ты ведьма. Что помогала бладдийцам, убившим Дагро Черного Града на Пустых Землях, и способствовала убийству Шора Гормалина в Клину. Что помогла своему брату Райфу Севрансу покинуть клан, перед чем он сознался тебе, что бежать с Дороги Бладдов его побудила трусость. И наконец, в том, что ты околдовала собак Орвина Шенка и натравила их на невинных людей лишь за то, что те знали, кто ты есть. — Станнер снова стал к ней лицом, замораживая ее своей улыбкой. — Признаешься ли ты в этих преступлениях, Эффи Севранс, перед лицом девяти богов?
«Я не делала этого, батюшка». Эффи взглянула на Царапа и тут же отвела глаза. Не могла она лгать, глядя на него. Станнер Хок — дело иное. Эффи задрала подбородок, глядя прямо ему в глаза.
— Признаюсь перед лицом девяти богов, что я ведьма.
Все в кузнице затаили дыхание, и многие из тех, что постарше, схватились за ладанки со священным камнем. Древний, сгорбленный Эзандер Стро начал перечислять имена богов: Ганнолис, Хаммада, Ион, Лосе, Утред, Обан, Ларранид, Мальвег, Бегатмус.
В печи пылал огонь, наполняя кузницу жаром. Грязь в канаве булькала, лопалась и пускала пар. Станнер, скривив губы, сжимал побелевшими пальцами рукоять меча. Все так же глядя Эффи в глаза, он сказал:
— Кро, отправь собаку в печь.
— Нет, — выдохнула Эффи и повторила погромче: — НЕТ!
— Да, — процедил он. — Я с ведьмами уговоров не заключаю.
— Но ты же сказал...
Турби Флап, шагнув к Эффи, дал ей пощечину.
— Довольно, девочка. Не пытайся околдовать нас своими лживыми речами.
Эффи, обезумевшая от ужаса и бессилия, не почувствовала удара. Где ей взять слова, чтобы спасти Царапа? Ведь они сказали... сказали... Царап не любит огня, он даже свечей боится... «Прости меня, батюшка, я не знаю таких слов».
Кро подхватил собаку на руки. Воздух около топки колебался от жара. Огонь ревел и трещал, стреляя белыми искрами. Двадцать четыре человека застыли в молчании — двигался один только Кро. Высоко подняв руки в кузнецких рукавицах, лучник бросил Царапа в печь.
Тигель так раскалился, что воздух в нем воспламенялся сам собой. Царап визжал и бился, пытаясь вырваться из пут. Эффи знала, что он непременно взглянет на нее, и принуждала себя не отводить глаз.
Глаза Царапа уже тускнели, но она увидела в них то же самое: веру. Он и теперь еще верил, что она его спасет.
Огонь уже охватил его со всех сторон. По лицу Эффи катились слезы. Что-то твердое, страшное нарастало в ней, и она чувствовала первые порывы ярости. Она заново окинула взглядом окружавших ее людей — все они, не отрываясь, смотрели на пожираемую пламенем собаку. Медленно-медленно Эффи ступила два шага в сторону. Наступив ногой на свой кремневый нож, она наклонилась будто бы почесать коленку — и нож оказался у нее в руке. Она выпрямилась. Двое черноградцев, что стояли позади нее, все так же пялили глаза на печь.
Задыхаясь от запаха паленой шерсти и горелого мяса, Эффи зажала в кулаке рукоять. Мужчины оживали и терли себе глаза, точно от сна пробудились. Когда Станнер Хок повернулся к Эффи, она полностью приготовилась.
— Да не пожалеет этот огонь и тебя, ведьма. Свяжите ее, — велел он двум скарпийцам, Урии Скарпу и Ракеру Фоксу. — Пусть она сохранит ясность ума, отправляясь в огонь — авось успеет покаяться.
Эффи выставила вперед нож, описав им полукруг, и сказала дрожащим голосом:
— Назад. Со мной не так легко справиться, как с собакой.
Кто-то позади фыркнул, Урия Скарп растянул губы в ухмылке, Ракер Фокс в притворном испуге отскочил назад.
— Ах ты моя дикая черноградская кошечка. Царапаешься?
— Сжечь ее, да и дело с концом, — угрюмо, не поддаваясь веселью, буркнул Станнер Хок.
— Вот-вот, — поддакнул Турби Флап. — Не позволим ей больше прибегнуть к колдовству.
У Эффи горели щеки. Дура, дура. Как могла она подумать, что они испугаются девочки с каменным ножом? Она заметила, что Урия Скарп снова смотрит на ее амулет. Гранит ходил ходуном под шерстяным платьем. Эффи увидела, как расширились у скарпийца зрачки... и поняла, что надо делать.
Они думают, что я ведьма? Хорошо.
Не опуская ножа, она подняла стоящую на полу чашку с железным соком. На глазах у пораженных кланников она окунула туда клинок. Пористый кремень мгновенно впитал в себя черноту и вышел наружу блестящий и дымящийся, будто осколок морозной ночи. Эффи сама чуть не испугалась: при виде ножа в ней зашевелились воспоминания, о которых она прежде ничего не знала. Но от клинка пахло залежалым ячменем, и почти выветрившимся медом, и горелым торфом — в точности как от батюшки. Это придало Эффи сил и отваги. Когда она заговорила, страх окончательно оставил ее.
— Вот колдовское зелье, сваренное мною. — Она подняла нож повыше, чтобы видели все. — Если хоть одна капля упадет на кожу человека, его душа станет моей. Зубы у него сгниют, правая рука отсохнет, семя почернеет. — Эффи возблагодарила про себя Летти Шенк, просветившую ее относительно такой вещи, как мужское семя. Подражая голосу рассерженной Анвин Птахи, она продолжила свою речь: — Дайте мне выйти отсюда, если вам жизнь дорога, не то клянусь, что кину эту чашу об пол и обрызгаю вас всех, и уведу ваши души за собой в ад.
Тишина. Кто-то кашлянул, Турби Флап начал что-то, но поперхнулся. Те, кто помоложе, потихоньку пятились назад. Урия Скарп прикрыл рукой причинное место. Эффи ждала с ножом в одной руке и чашкой на сгибе другой... и все до одного опускали глаза под ее взглядом.
Лицо Станнера Хока застыло, как маска. Он один из двадцати четырех знал, что она не ведьма. Эффи видела, что он взвешивает разные решения. Если объявить ее обманщицей, то все, что здесь происходило, утратит смысл. Либо она ведьма, либо обманщица — и той и другой она быть не может. Обличив ее, Станнер выскажется против себя самого, и очень может быть, что ему при этом никто не поверит. В кузницу вошел страх — если Эффи это чувствует, то и он наверняка тоже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});