В-третьих, можно пойти дальше и расклассифицировать на индивидуальные символы все возникающие в воображении образы. Образ, как мы теперь знаем, не является ни неким элементом самого мышления, ни прямым продолжением восприятия: он – символ предмета, и еще не возникает на уровне сенсомоторного интеллекта (иначе решение многих практических задач было бы значительно более легким). Образ может быть понят как интериоризованная имитация: звуковой образ есть лишь внутренняя имитация соответствующего звука, а зрительный образ есть результат некоторой имитации предмета или человека всем телом или движением глаз, если речь идет о форме маленьких размеров.
Итак, три типа индивидуальных символов, которые мы только что назвали, являются производными от имитации. Имитация выступает, следовательно, одним из возможных переходных явлений между сенсомоторным поведением и поведением, основанным на представлении, и она, естественно, не зависит от языка, хотя служит именно для овладения им.
Таким образом, мы можем принять, что существует некая символическая функция, более широкая, чем язык, охватывающая, кроме системы вербальных символов, систему символов в узком смысле этого слова. Поэтому можно сказать, что источник мышления надо искать в этой символической функции. Но столь же законно будет утверждать, что и сама символическая функция объясняется формированием представлений. Ставить же вопрос, символическая ли функция порождает мышление или мышление делает возможным возникновение символической функции – это все равно, что спрашивать, река дает направление берегам или берега реке.
Но поскольку язык – лишь особая форма символической функции и поскольку индивидуальный символ несомненно проще, чем коллективный знак, позволительно сделать вывод, что мышление предшествует языку и что язык ограничивается тем, что глубоко преобразует мышление, помогая ему принять устойчивые формы по средством более развитой схематизации и более гибкой абстракции.
Язык и «конкретные» операции логики
…Анализ формирования логических операций у ребенка показал, что они не возникают одновременно, образуя некоторый блок, а вырабатываются в два последовательных этапа. Пропозициональные операции (логика высказываний) с их особыми структурами целого, т. е. структурами решетки (матрицы) и группы из четырех преобразований (идентичность, инверсия, взаимооднозначное соответствие, соотносительность) в действительности появляются лишь к 11–12 годам и систематически организуются только между 12 и 15 годами. Начиная же с 7–8 лет можно наблюдать образование систем логических операций над самими объектами, их классами и отношениями, не касающихся пока пропозиций как таковых и образующихся только по поводу реального или воображаемого манипулирования с этими объектами. Этот первый комплекс операций, которые мы называем «конкретными операциями», состоит лишь из аддитивных и мультипликативных операций классов и отношений: классификаций, сериаций, соответствий и т. п. Но эти операции не покрывают всю логику классов и отношений и образуют лишь элементарные структуры «группировок», состоящих из полурешеток и несовершенных групп.
Таким образом, проблема взаимоотношения языка и мышления может быть сформулирована в связи с этими конкретными операциями в следующем виде: является ли язык единственным источником классификаций, сериаций и т. д., характеризующих форму мышления, связанную с этими операциями, или же наоборот, эти последние относительно независимы от языка?
Вот очень простой пример: все Птицы (= класс А) являются Животными (класс В), но не все Животные являются Птицами, поскольку существуют Животные не-Птицы (класс А′). Проблема заключается в том, чтобы выяснить, является ли язык, позволяющий группировать объекты в классы А, А′, В, единственным источником операций А + А′ = В и А = В – А′ или у этих операций более глубокие корни, чем язык. Можно задать аналогичный вопрос по поводу сериаций А < B < C <… и т. д.
Изучение развития операций у ребенка позволяет сделать весьма поучительное заключение: операции по объединению (+) или разделению (—) классов или отношений являются собственно действиями прежде, чем становятся операциями мышления. До того, как ребенок научится объединять или разделять относительно общие и относительно абстрактные классы – такие, как класс Птиц или Животных, – он может классифицировать лишь наборы объектов, представленных в одном перцептивном поле, объединяемых или разделяемых посредством манипуляции, до того, как это делается посредством языка. Точно так же, прежде, чем ребенок сможет располагать в серии объекты, воспроизводимые только с помощью языка (например, в тесте Берта: «Волосы у Эдит светлее, чем у Сюзанны, и одновременно темнее, чем у Лили; у кого из троих волосы самые темные?»), он будет способен строить серии только в форме пространственных конфигураций, таких, как палочки возрастающей длины и т. п. Операции соединения, разделения и т. д. представляют собой, таким образом, координации между действиями, прежде чем они смогут быть преобразованы в вербальную форму, и не язык является причиной их формирования: язык бесконечно расширяет их власть, придает им «подвижность» и универсальность, которых бы они не имели без него, это очевидно, но он ни в какой степени не является источником этих координаций…
Язык и логика высказываний
Теперь понятно, что конкретные операции классов и отношений ведут свое происхождение от собственно действий по объединению или разделению, но нам могут возразить, что пропозиционные операции (т. е. те, которые характеризуют «логику высказываний» с точки зрения современной логики) образуют, в противоположность этому, некий подлинный продукт самого языка. Действительно, импликация, дизъюнкция, несовместимость и т. д., которые характеризуют эту логику, появляются лишь к 11–12 годам, на таком уровне развития, когда рассуждение становится гипотетико-дедуктивным и освобождается от своих конкретных связей, приобретая всеобщность и абстрактность, необходимые исходные условия для которых нам может обеспечить, по-видимому, только вербальное мышление.
Мы нисколько не умалим той важной роли, которую язык фактически играет в формировании таких операций, но вопрос заключается не только в том, составляет ли он необходимое условие такого формирования, что мы, естественно, принимаем. Вопрос в том, является ли это условие одновременно и достаточным, т. е. обстоит ли дело так, что язык или вербальное мышление, достигшее некоторого достаточного уровня развития, порождают эти операции из ничего или же, напротив, они ограничиваются тем, что позволяют завершить некую структурацию, которая ведет свое происхождение от системы конкретных операций, и как следствие, через эти последние, от структур самого действия.
Если представить психологию операций, соответствующих логике высказываний, следует обращаться не к их логистической аксиоматизации и не к их простому перечислению в качестве операций, допускающих изолированное рассмотрение каждой; основная психологическая реальность, которая определяет психологический аспект таких операций, – это структура целого, объединяющая их в одну систему и характеризующая их алгебраическое использование («исчисление» высказываний).
В случаях, когда структура целого является сложной, она с необходимостью привязывается к операциональным структурам, свойственным уровню 7—11 лет (конкретные операции). В самом деле, эта структура состоит из некоторой «решетки» (матрицы) в том смысле, как это понятие определяется в общей алгебре. Психологическая проблема образования пропозициональных операций состоит, таким образом, в том, чтобы определить, как индивид переходит от конкретных элементарных структур (классификаций, сериаций, матриц с двойным входом и т. д.) к структуре решетки. Ответ на этот вопрос дать нетрудно: именно введение операций комбинаторики отличает некоторую решетку от простой классификации (такой, например, как зоологическая классификация)…
Вопрос, таким образом, состоит в том, чтобы выяснить, язык ли делает возможным операции комбинаторики, или же эти операции возникают независимо от языка. Данные генетической психологии не оставляют никаких сомнений на этот счет: эксперименты м-ль Инельдер и наши собственные, касающиеся развития операций комбинаторики (Пиаже, Инельдер, 1951), показывают, что эти операции складываются к 11–12 годам во всех областях сразу, а не только в вербальном плане. Так, например, попросив испытуемых сделать все возможные комбинации 3-х или 4-х жетонов разных цветов, констатируем, что до 11–12 лет комбинации остаются неполными и строятся бессистемно, тогда как после этого возраста испытуемый выполняет задание полностью, используя при этом определенную систему. Следовательно, было бы весьма трудно утверждать, что эта система есть некий продукт эволюции языка: наоборот, именно законченность операций комбинаторики позволяет субъекту дополнить свои вербальные классификации и привести их в соответствие с системой общих связей, образуемых пропозициональными операциями.