Гласс оглянул собравшуюся вокруг толпу. В самом центре, возле погребального костра, стояли четыре кресла, сплетённые из прутьев ив. Очевидно, это были первые места на представление по его ритуальному сожжению. Он прохромал к одному из кресел и опустился в него. Вождь что-то произнес, и две женщины поднялись, принеся воду и еду. Затем он обратился к индейцу с киноварным отпечатком руки на груди. Индеец сорвался с места, вернувшись с Анстадтом, который положил подле Гласса.
Вместе с Волками Пауни Гласс прожил почти год на равнинах между реками Арканзас и Платт. Преодолев привычную сдержанность, Брыкающийся Бык усыновил Гласса. Те знания, которые Гласс не успел приобрести, пока выживал в глуши после побега из Кампече, он перенял от пауни за один год.
К 1821 году на равнинах между Платтом и Арканзасом начали появляться, путешествовавшие в одиночку, белые. Летом того же года, когда Гласс охотился вместе с отрядом из десяти пауни, он натолкнулся на двух белых людей с фургоном. Попросив своих друзей пауни подождать его, Гласс медленно выехал вперед. Это оказались федеральные агенты, посланные Уильямом Кларком [28], суперинтендантом бюро по делам индейцев. Кларк приглашал вождей всех ближних племен в Сент-Луис. В знак добрых намерений государства фургон был забит дарами - одеялами, штопальными иглами, кожами, железными котелками.
Три недели спустя Гласс прибыл в Сент-Луис в сопровождении Брыкающегося Быка.
Сент-Луис лежал на перепутье двух сил, притягивавших Гласса. С востока он по-новому почувствовал крепкие узы с цивилизованным миром - с Элизабет и своей семьей, со своей профессией и прошлым. С запада он чувствовал волнующую тягу к неизведанным землям, к бескрайней свободе, к новым истокам. Гласс отправил в Филадельфию три письма - Элизабет, матери и "Роусторн и Сыновьям". Он устроился клерком в "Миссисипскую судоходную компанию" и стал ждать ответа.
Он пришел через шесть месяцев. В начале марта 1822 года прибыло письмо от брата. "Наша мать умерла, лишь на месяц пережив отца", - писал он.
Но на этом дурные вести не кончались.
"С сожалением также вынужден сообщить тебе, Хью, о смерти дорогой тебе Элизабет. Она подхватила лихорадку прошлым январем, и хотя и боролась, но не сумела оправиться".
Гласс упал в кресло. Кровь отхлынула от его лица, Хью думал, сможет ли это перенести. Он продолжил читать.
"Надеюсь, тебя утешит, что она была погребена рядом с нашей матушкой. Ты также должен знать, что её верность тебе оставалась неизменной, даже когда мы все считали тебя погибшим".
Двадцатого марта, прибыв к конторе "Миссисипской судоходной компании", Гласс обнаружил группу людей, собравшуюся возле объявления в "Миссури Репабликан". Уилльям Эшли набирал отряд охотников за пушниной, направляющийся в верховья Миссури.
Неделю спустя прибыло письмо от "Роусторна и Сыновей" предлагавшее ему новое назначение капитаном куттера по маршруту Филадельфия - Ливерпуль [29]. Вечером четырнадцатого апреля он в последний раз перечитал предложение и затем выбросил его в огонь, наблюдая, как пламя пожирает последние остатки прошлой жизни.
На следующее утро Гласс отплыл вместе с капитаном Генри и трапперами "Пушной компании Скалистых гор". В свои тридцать шесть лет Гласс уже не считал себя молодым. И в отличие от юнцов, Гласс не считал себя человеком, которому нечего терять. Его решение отправиться на запад не было ни скоропалительным, ни вынужденным, а тщательно обдуманным, как и любой другой поступок в его жизни. Однако вместе с тем он не мог изложить причины, сподвигшие его на этот шаг. Поступок был скорее продиктован чувствами, нежели расчетом.
В письме брату он написал следующее:
"Это дело меня влечёт сильней, чем что-либо и когда-либо в моей жизни. Уверен, я поступаю правильно, хоть и не могу тебе объяснить почему".
Глава восьмая
2 сентября 1823 года, день
Гласс опять бросил пристальный взгляд на гремучую змею, которая неподвижно лежала, переваривая свою добычу. Змея не сдвинулась ни на дюйм с того момента, как Гласс пришел в себя. Еда.
Утолив жажду из струившегося родника, Гласс неожиданно почувствовал щемящий приступ голода. Он и представления не имел, сколько времени прошло, с тех пор как он в последний раз ел, но его руки дрожали от истощения. Когда Хью поднял голову, поляна медленно закружилась перед ним.
Гласс осторожно пополз к змее; картины пережитого им кошмара всё ещё были свежи. Он подобрался к ней на шесть футов, остановившись, чтобы взять камень размером с грецкий орех. Левой рукой он толкнул камень, который покатился к змее и стукнулся об нее. Змея не пошевелилась. Гласс подобрал камень размером с кулак и подполз поближе. Змея слишком поздно сделала вялую попытку скрыться. Гласс ударил змею по голове, и не останавливаясь молотил гадину, пока не убедился, что та мертва.
Покончив со змей, Гласс столкнулся с другой проблемой - как её освежевать? Он осмотрел лагерь. Его ягдташ лежал на краю поляны. Он подполз к нему, вывернув содержимое на землю. Оттуда вывалилась ветошь для чистки винтовки, бритва, бисерное ожерелье с лапами ястреба и шестидюймовый коготь гризли. Гласс подобрал коготь, нащупав сгусток запекшейся крови на кончике. Он забросил его обратно, гадая, как он там оказался. Гласс подобрал тряпки, с горечью подумав, что теперь, когда они уже не пригодятся для своей изначальной цели, то пойдут на растопку. Единственной подходящей находкой оказалась бритва. Чтобы служить оружием, её лезвие было чересчур хрупким, но могло пригодиться для разных нужд. Сейчас он использует её, чтобы освежевать змею. Хью забросил бритву в ягдташ, закинул его на плечо и пополз назад, к змее.
Над окровавленной головой змеи уже роились мухи. Гласс оказался более почтителен. Он однажды видел, как отделённая голова змеи вцепилась в нос смертельно любопытной собаки. Помня о незадачливой собаке, он положил длинную ветку на голову змее и придавил её левой ногой. Правую руку он не мог поднять, не ощутив резкой боли, но рука действовала нормально. Зажав в ней бритву, от отпилил змее голову. Палкой отбросил голову к краю поляны.
Затем от основания шеи он сделал разрез до живота. Лезвие быстро притупилось, теряя остроту с каждым дюймом. Но ему всё-таки удалось сделать на змее, которая была длиной почти в пять футов, продольный разрез. Вспоров змею, он извлек внутренности, отбросив их в сторону. Начав с шеи, он принялся отделять бритвой чешуйчатую шкуру от мышц. Теперь перед голодным Глассом соблазнительно поблескивало мясо.
Он впился в змею, вгрызаясь в неё, словно перед ним был початок кукурузы. Наконец ему удалось оторвать кусок. Он жевал упругое мясо, но не мог разжевать. Не замечая ничего, кроме голода, Гласс сделал ошибку, проглотив мясо. Большой кусок сырого мяса камнем прошел по раненому горлу. От боли Гласс едва не задохнулся.