Читать интересную книгу Главная тайна Библии - Том Райт

Многие христианские мыслители также приняли участие в этом «прогрессивном» направлении мысли, которое набирало силу. Многие с энтузиазмом использовали идеи Дарвина, чтобы решить (например) некоторые проблемы, которые возникали при чтении Ветхого Завета. Другие проповедовали социальный дарвинизм, который указывал миру его путь, так что кое–кто даже радовался войне, которая позволяет испытать, какие люди лучше всего адаптируются, а потому достойны выживания. Многие христиане с радостью приняли так называемое социальное Евангелие, пытаясь внедрить в общество обетования Нового Завета. Это породило огромное количество добрых начинаний, хотя через сто лет мы можем видеть, что это не было полноценным ответом на все проблемы.

Но самое известное развитие мифа о прогрессе в христианской версии дал Пьер Тейяр де Шарден — иезуит, родившийся во Франции в 1881 году, выдающийся специалист по происхождению человека и пламенный мистик. Он верил в то, что присутствие Бога можно открыть в любом явлении естественного мира, что живой мир раскрывается перед нами как всеобъемлющая «вселенская христоцентрическая и Божественная среда», несмотря на всю суматоху и страдания мира, что мир «одушевлен Богом и тянется к Нему». Он полагал, что в эволюции на каждом ее этапе участвует Божественный дух, так что «эволюция вселенной и человечества продвигается ко все более полному раскрытию Духа, достигая своей кульминации во Христе–Омеге».[98] Вся история движется к точке Омега, к явлению Христа, она приближается к завершению и конечной цели, когда все творение обретет в нем свою полноту. Самая известная книга Тейяра де Шардена «Феномен человека», написанная перед Второй мировой войноы, но опубликованная лишь после его смерти в 1955 году, стала бестселлером и оказала влияние на целое поколение людей, желавших соединить христианское благочестие с научным мышлением. Недавно один автор, исполненный энтузиазма, написал, что «его мощное утверждение Воплощения и видение вселенского космического Христа в контексте эволюции» может сегодня «утвердить суть христианской веры в наш век науки».[99] Возможно, идеи Тейяра де Шардена стоят за популярной молитвой, где говорится: «Все вернется к совершенству через того, от кого все получило начало».[100]

Идеи Тейяра де Шардена многогранны и изысканны, и мы здесь не будем их излагать или критиковать. Некоторые утверждают, что он — один из первых пророков духовности New Age, но просто карикатура на мыслителя. Похоже, что в его представлениях есть элементы пантеизма, но было бы несправедливым назвать самого Тейяра де Шардена пантеистом. Тем не менее слабость его идей в том, что он разделял представления об эволюционном оптимизме, свойственные его эпохе. Это привело, в частности, к тому, что в его системе не нашлось места для чистого зла (любопытно, что именно его ранняя работа о первородном грехе — точнее, об отсутствии греха — заставила церковь, к которой он принадлежал, с подозрением относиться к его мыслям). Тейяр и его сторонники ссылались на идею «космического Христа», отраженную, например, в Послании к Колоссянам 1:15–20; однако мысли Павла — как здесь, так и в других местах — вряд ли можно положить в основу системы, созданной Тейяром. В конечном счете (а сам он также постоянно думал об итоге) можно сказать, что Тейяр отражает расцвет христианской версии эволюционного оптимизма, к которому наша посленаучная эпоха относится все с большим скепсисом. Нам еще придется вернуться к этому вопросу.

Проблема мифа о прогрессе состоит в том, что (как я уже косвенно говорил) он не дает нам «подхода» ко злу. И когда я говорю о подходе, я имею в виду не только интеллектуальную оценку (хотя и тут также проблемы), но и практику. Вера в прогресс не предусматривает стратегии решения проблемы зла в нашем мире. Вот почему любые формы эволюционного оптимизма двух последних столетий бессильны при столкновении с такими явлениями, как мировая война, торговля наркотиками, Освенцим, апартеид, детская порнография и тому подобное — со всеми этими «побочными ветвями эволюции», появившимися в XX веке, о которых нам приходится думать. Их невозможно объяснить в свете мифа о прогрессе и тем более искоренить. Маркс считал, что надо не объяснять все, что происходит в мире, но переделывать его, — однако эта программа так и осталась неосуществленной. Разумеется, XX век вынес свой недвусмысленный приговор идее прогресса, и многие люди (например, Карл Барт) это понимали еще во время Первой мировой войны, но удивительно, что множество других людей продолжают держаться этой идеи и пытаются ее распространять. Сам Тейяр работал санитаром на Первой мировой, и это повлияло на его мышление: он не отказался от веры в эволюцию, но попытался включить в свою схему страдания человека. Когда сегодня мы обсуждаем проблемы тех, кто ищет политического убежища, или ситуацию на Ближнем Востоке, этому мешает, среди прочего, утопическая мечта наших политиков о прогрессе, постепенном движении вперед к золотому сну «свободы», но, когда на нас обрушивается волна человеческих бедствий или когда люди иной культуры не желают такой «свободы», о которой мы мечтаем, это рождает у нас тревогу — не только как социальная проблема, но и как проблема идеологическая. Политики сталкиваются с тем, что в их мышлении есть «белые пятна», а мир остается местом печали и жестокости, а отнюдь не движется к свету.[101]

Миф прогресса неспособен найти подход ко злу по трем причинам. Во–первых, он не может остановить зло: если эволюция дала нам Хиросиму и ГУЛАГ, значит, она несет не только добро. Притом ни наука, ни философия, ни искусство, ни еще какая–то сфера не дают нам никаких разумных оснований думать, что, если мы будем следовать мечте Просвещения, эти сложности исчезнут и мы наконец обретем свою утопию. Более того, сегодняшние ученые все яснее понимают, что — независимо от того, насколько верна идея биологической эволюции, — вселенная вовсе не движется к золотому веку. Мир, появившийся в результате «большого взрыва», ждет «большое похолодание»: его энергия постепенно иссякает, во вселенной нарастают холод и мрак. Иные же думают о «большом столкновении», когда сила тяжести снова покажет свою мощь, все развитие замедлится, затем остановится, и мир вернется на свою исходную позицию. Нельзя также исключить, что прежде реализации этих страшных сценариев земля столкнется с гигантским метеоритом, подобным тому, который, вероятно, уничтожил динозавров, и будет опустошена. Каждая из этих возможностей лишена смысла в контексте мифа о прогрессе.[102]

Во–вторых, даже если бы «прогресс» привел нас в конце концов в царство утопии, это не решило бы нравственную проблему всего того зла, которое происходило в мире ранее. Допустим, завтра утром наступит золотой век: но что это значит для людей, замученных пытками до смерти сегодня? Разве это будет достойным ответом на все невыносимые массовые злодеяния XX века, не говоря уже обо всей мировой истории? И если, в духе Тейяра де Шардена, мы станем верить, что в этом процессе участвует Бог, — то что же это за бог, который строит свое царство на костях и пепле тех, кто пострадал по дороге к светлой цели? Это напоминает мне историю одного преподавателя из Оксфорда: когда среди бумаг на его столе воцарялся хаос, он просто клал поверх них газету The Times и начинал все сначала. После его смерти на столе было обнаружено несколько таких «археологических» слоев, с которыми он так и не закончил работу. После создания эволюционного царства Божьего перед Богом стояла бы подобная проблема. Именно поэтому древние иудеи начали верить в воскресение.

Миф о прогрессе несостоятелен, потому что он фактически недееспособен и не может решить проблему зла. И в–третьих, он недооценивает природу и мощь зла, а потому не может нести в себе смысл креста, когда Бог сказал «нет» злу, оставив открытой возможность сказать «да» своему творению. Только христианская история — а не светские истории современности — показывает, как решаются проблемы мира: это не прямое движение к свету, но Бог Творец, спускающийся в темноту, чтобы спасти человека и весь мир, попавший в беду.

Итак, миф о прогрессе оказал невероятно сильное влияние на нашу культуру. Фактически он все еще продолжает действовать, и косвенно на него ссылаются, желая оправдать любого рода «развитие» — движение к либерализации, гуманизму или свободе. («Вы что, не верите в прогресс?» — высокомерно спрашивают люди, когда кто–либо возражает против новшеств в сфере морали. Они говорили это и тогда, когда кто–то возражал против него, чтобы ради постройки дороги вырубали реликтовые леса; сегодня мы уже понимаем, что подобный «прогресс» вовсе не столь хорош, как это себе представляли раньше.) Христиане нередко принимали общее представление о «прогрессе»; иногда оно действительно параллельно некоторым дорогам христианской надежды, но миф о прогрессе исходит из другого источника и в итоге ведет совершенно в ином направлении — так, поезд Лондон–Манчестер на каком–то участке следует параллельно поезду Саутгемптон–Ньюкасл, но и пункты отправления, и пункты прибытия у них разные. Политики и журналисты постоянно подключаются к энергии этого мифа, хотя она используется в работе таких инструментов, которые ставят под сомнение веру в прогресс — как если бы человек взял в руки электродрель и начал сверлить ту самую розетку, к которой подключен инструмент. Не удивительно, что в нашем мире, где эта энергия используется для разрушения, летят искры. Прежде чем мы перейдем к подлинной христианской альтернативе, нужно рассмотреть (хотя и не столь подробно) еще один миф, негативный. Он говорит о том, что наш мир заражен нечестием и лучше всего покинуть его навсегда.