Читать интересную книгу ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ - ВЛАДИМИР СИНЕНКО

Потеряв очки, студент оказался в полной власти палача. Этого Федор не мог снести. Чтобы на его глазах убивали товарища?

— Артем, не ввязывайся! — сдавленно крикнула Шура.

Но Сергеев, расшатав ближайший дубовый крест, вырвал его из земли и, размахивая им над головой, уже бежал к истязателю. Тот бросил студента и шашкой отразил нападение. Клинок вонзился в крепкое дерево и сломался. Казак выругался.

На Федора надвигалась широкая грудь жеребца. Из его разодранной удилами пасти падала кровавая пена. Конь вот-вот прижмет Сергеева к высокой могильной ограде. Федор зло ткнул в лошадиную морду концом тяжелого креста. Заржав от боли, конь резко отпрянул. Федор бросил крест и побежал. Но не туда, где были товарищи, а по аллее в конец кладбища.

Разъяренный казак норовил затоптать дерзкого парня. Луна, белые надгробия, склепы в бликах зеленоватого света и скачущий конь...

Откуда-то доносились выстрелы, вопли людей.

Федор знал, куда бежит, и не терял надежды. Достало бы сил. Но вот и граница кладбища, свежевырытые могилы!

Перепрыгнув с разгону через одну из них, Сергеев ловко скользнул в другую. Не успел казак удивиться странному исчезновению крамольника, как лошадь его споткнулась о рыхлую землю бугра и задом сползла в могилу, А казак, вылетев из седла через голову жеребца, шмякнулся в ту же яму, где притаился Федор.

Сергеев не растерялся. Выхватив из рук врага винтовку, он сильно ударил его прикладом и выбрался из могилы.

Разыскав товарищей, Федор присел на скамейку у надгробия и, положив к ногам винтовку, устало произнес:

— Первый трофей...

Лишь часа через два на кладбище поутихло.

Спрятав в каком-то склепе винтовку, Федор и его товарищи взяли под руки Доброхотова. Крались к задам заводской колонии по оврагам и пустырям. Сергеев подбадривал друзей:

— Вот и приняли боевое крещение!

Стук в дверь барака, где жил Фомич, остался без ответа. Найдя за наличником ключ, Федор отпер квартиру. Что с кузнецом и Дуней, почему они не предупредили массовку о конце службы в церкви?

— Ты слишком доверчив, Артем, — сказала Мечникова. — Они нас предали и скрылись. Нельзя недооценивать охранку.

— Глупости! — вспылил Федор. — Верю в Забайрачных, как в самого себя. Они попали в облаву и арестованы.

Шура скрепя сердце согласилась заночевать в квартире кузнеца — ведь Миша Доброхотов нуждался в уходе.

А Федор пролез через пролом в заборе и очутился на территории паровозостроительного завода.

Выйдя после гудка с рабочими ночной смены через проходную на Петинскую, Сергеев снова увидел казаков. Они конвоировали в городскую тюрьму участников сходки. Пленники шли связанные и окровавленные, но не покоренные. Фомича и Дуни среди них не было.

В сердце Сергеева закралось что-то неприятное, щемящее...

И кок же обрадовался он, узнав, почему Забайрачный не смог оповестить сходку своевременно! А сейчас, оказывается, Фомич, Дуня, Кожемякин — в больнице.

Шагая вечером вдоль больничного барака, Сергеев обнаружил за одним из окон Дуню. Куда подевался ее, казалось, неистребимый румянец! Девушка помахала ему здоровой рукой.

Через койку от Дуни лежал забинтованный Кожемякин. Фомич поил его с ложечки. Дуня окликнула отца:

— Татусю! Гляньте, кто нас проведал.

Забайрачный не спеша захромал к окну. Словно стал выше, во всем облике его нечто новое. Он ли ухаживает за своим вчерашним недругом, оскорбившим его религиозное чувство? Ухаживает заботливо, как лучшая сиделка.

— Ну, как вы тут, мои дорогие? — спросил Федор.

— А что нам сделается? Завтра выпишусь, — с напускным равнодушием ответил кузнец. — Будем живы — не помрем. Посмотрим, что дальше будет.

В глазах у Забайрачного мелькнуло что-то неуловимое, но уже почти понятное Федору. Не глядя на своего молотобойца, Фомич процедил:

— Топчут попы и власти предержащие копытами казацкими все завещанное Христом в нагорной проповеди. Видно, не только на небесах надо правду искать.

СЧАСТЬЕ ФЕДОРА СЕРГЕЕВА

Еще в начале апреля Федор стал торопить Сашу Корнеева:

— Тянете вы что-то! Когда же сделаете?

— Трудно, Артемушка... — озабоченно пригладил тот свою огненную шевелюру. — Но сварганим! Не веришь?

Печатный станок мастерили токари и слесари паровозосборочного цеха по эскизам студента Доброхотова. Саша Рыжий работал в арматурной мастерской чернорабочим. Там же обтачивали корпуса самодельных «бомб-эсеровок», отделывали кинжалы, выкованные Фомичом и другими кузнецами. К 1 Мая нужны тысячи листовок, а гектографы не поспевали, да и печать у них слепая.

Наконец в середине апреля Корнеев объявил:

— Всё! Печатную машину мы с Васильевым по частям перенесли в подвал Сабуровой дачи — лечебницы для душевнобольных.

— Добро, — кивнул Федор. — Бумагой и «техниками» обеспечит Мечникова. Листовку я сегодня напишу сам.

После Корсиковской Сергеев больше двух-трех раз в одной квартире не ночевал, но к Николаю Чинову заходил почаще. На этого смелого рабочего, с кличкой «Коля-конспиратор», можно было положиться. Когда Федор засыпал, хозяин домика на Лебединской ремонтировал разбитые сапоги гостя, жена стирала единственную его сорочку. Подпольщик словно не замечал своей убогой одежды, бодр и весел. Забегал к Шуре Мечниковой, и та принималась его жалеть:

— Птица ты небесная! Федя! Вечно в холоде, голоде, без угла... Свалишься ведь!

— Пустое! Когда наша возьмет, тогда отъемся и приоденусь. Какие новости?

— Есть шифровка. В Лондоне начался съезд, Авилов уже там.

На собрании представителей всех революционных организаций города долго спорили, как получше отпраздновать в Харькове Первомай. В тысяча девятьсот пятом году с ним совпадала пасха, и это осложняло дело. Меньшевики вообще не видели смысла в демонстрации, а дружинники «впередовцев» предлагали выйти на улицы не только с красными флагами, но с бомбами и револьверами.

— Затронет полиция — дать ей духу!

— Превращать праздник в бойню? С хлопушками против винтовок? Прикопим оружия и будем ждать сигнала партии. А пока мирное шествие и демонстрация нашей силы, — отрезал Федор.

— «Силы»! Снова тикать от казаков? — горячился Кожемякин.

— А мы им махорку и перец в глаза, — охладил его пыл Корнеев.

Решили: 30 апреля прекратить работу в полдень и дома, в семьях отметить не пасху, а пролетарский праздник — Первое Мая. Митинг и шествие рабочих по городу устроить второго мая.

— Дарить попам наш праздник? — рассердился Миша Лазько.

— Чудак! Да ведь пасха-то — день нерабочий, стачка не ущемит хозяев. И верующих не вытащим на улицу. Их-то пока больше!

За три дня до пасхи по цехам паровозостроительного завода прокатился слух:

— Сегодня в столовой выступит Артем! Открыто.

Не все рабочие знали в лицо смелого революционера, но слышали о нем даже их жены и дети.

Здание столовой чернело старым грибом на леваде — зеленой лужайке между заводом и колонией. Туда набилось более шестисот человек. Стояли, плотно прижавшись друг к другу. Но поместились не все — еще больше осталось на леваде.

Один догадливый предложил:

— Высаживай рамы из окон! Всем охота узнать правду-матку.

Рабочие выставили рамы, и в зал со свежим весенним ветром ворвался людской гомон. Какой-то подросток попросил:

— Дяденьки, а дяденьки... Подсадите меня на подоконник! Уж так охота послушать Артема, увидеть его... А, дяденьки?

— Вот настырный! И что ты уразумеешь?

— Все пойму. Только подсадите! — настаивал вихрастый.

— Помоги ему! —крикнул Фомич толстому Щербакову. — Может, чего и раскумекает... Это Санька — сирота, племяш строгальщика Галенко.

— Первое мая и пасха... — начал свое выступление Федор. — Два мира сталкиваются нынче. Один — отживающий, другой —под знаменами тружеников. Один — за вечное неравенство, другой — за жизнь без богачей и самодержавия. В церквах, под звон колоколов, сытые попы призывают народ терпеть и, оправдывая кровавые дела царя, освящают преступную войну...

Федора слушали напряженно. Никто еще так остро не говорил.

— К счастью, мы дышим не только зачумленным воздухом подыхающего царизма, — продолжал Федор, — но и свежим ветром рабочих собраний. Они — предвестники республики, где гордый и свободный человек получит всестороннее развитие. Мы будем строить социализм...

Оратор рассказал о празднике Первого мая. В этот день за рубежами России не дымят фабричные трубы, не грохочут станки и машины. На улицах — толпы рабочих в праздничных одеждах. Ветер колышет над ними красные стяги. А вот в России нет даже этих малых свобод... Но мы добьемся их. Забастуем, выйдем на улицы и на своих знаменах напишем наши требования... — Согласны? — спросил он. — Да или нет?

— Да, да! — дружно выдохнули люди. — Не просить, а требовать свободы.

Сердце Федора радостно билось. Какое счастье — из стихийной человеческой массы создавать организованную и грозную силу!