«Неужели он хочет объявить кому-нибудь войну? – молнией пронеслось в голове у дипломата. – Но кому же? В Европе нынче спокойно, Турция занята своими делами… Остается разве что Московия… О Господи, там-то нам что понадобилось?!»
– Итак, маркиз, – продолжал тем временем Людовик, – мы решили женить нашего единственного сына… Мы имеем в виду, – с тонкой улыбкой прибавил он, – нашего единственного законного сына. (С некоторых пор Король-Солнце стал говорить «мы» вместо «я» почти постоянно. Иногда, впрочем, он все же забывался – неизвестно, случайно или намеренно. Полубог мог позволить себе быть рассеянным. Он вообще мог все себе позволить.)
– Я весь внимание, Ваше Величество, – растерянно выдавил из себя Круасси, не зная, смеяться ему или плакать. А он-то думал… Эка важность – свадьба дофина! Да любая знатная девица из любой страны спит и видит выйти замуж за наследника французского трона! Зачем королю понадобился такой хитроумный дипломат, как он? Ведь с этим поручением справится всякий дворянин, будь он даже круглым болваном!
– Мы не можем доверить такое важное дело кому угодно, – произнес король, как будто прочитав мысли де Круасси.
– Я польщен, сир, – поклонился придворный.
– Вы же знаете, что дофин, к сожалению, мало похож на нас. Он далеко не так красив и не отличается красноречием. Он или целыми днями гоняется по полям и лесам за волками, или же попросту сидит в креслах, разглядывая носки своих сапог… Иногда, впрочем, его занимает набалдашник собственной трости.
– Да, сир, вы правы. Дофин и впрямь несколько молчалив, – неохотно согласился Круасси. – Но, – тут же поспешил добавить он, – Его Высочество с детства любил размышлять, и не стоит его за это порицать.
Людовик раздраженно ткнул кочергой в ярко пылавшую в камине головню.
– Что вы такое говорите, Круасси! Молчалив? Да он за год и трех фраз не произнес!
– Принц склонен к размышлениям, – упрямо стоял на своем опытный дипломат.
– Послушайте, маркиз, прекратите уверять меня, будто дофин молчит потому, что с утра до вечера обдумывает нечто очень важное! Ему попросту нечего сказать!
И король пристально посмотрел на своего собеседника.
«Меня не было в Париже несколько недель, – прикинул в уме Круасси. – Вернулся я только вчера ближе к ночи и сразу же лег спать, благо знал, что все мои депеши королем получены и что аудиенции мне самому испрашивать не надо. Значит, я что-то упустил. Может быть, дофин впал в немилость? Или кто-то донес на меня? Однако я не ведаю за собой никакой вины!»
Но тут Людовик внезапно рассмеялся и, протянув руку, осторожно снял с плеча маркиза огромный комок паутины.
– До чего же грязно в нашем Лувре, – сказал король. – Заденешь ненароком стену – и вот пожалуйста, паутина! Хорошо еще, что без паука. А я все смотрел на вас и думал: может, это кружева такие? И только когда вы к камину подошли, понял, что это.
Круасси перевел дух и тоже позволил себе улыбнуться. Однако ухо следовало держать востро. Разговор о дофине был еще не окончен.
– Вы, безусловно, скажете, что наш сын увлекается музыкой, а это, мол, свидетельствует о глубине натуры.
Маркиз молча кивнул. Он действительно собирался сказать именно это.
– Так вот, дорогой Круасси, ни о чем таком это вовсе не свидетельствует. Ему просто нравится, что можно бездельничать и дремать, пока музыканты водят смычками по струнам. Хотел бы я знать, что он станет делать, когда перебьет всех окрестных волков? Наверное, перейдет на кроликов…
Король умолк и устремил взгляд на огонь. А Круасси явственно представил себе юного принца. Ему было всего семнадцать, но фигура его уже расплылась и отяжелела. Молодой человек очень любил спать и терпеть не мог вести беседы, не говоря уже о том, чтобы пытаться острить или флиртовать с фрейлинами своей матери-королевы, среди которых было немало настоящих красавиц. Весь двор терялся в догадках, что еще, помимо охоты на волков, занимает принца. Может быть, думал маркиз, король все же зол на своего наследника и намеревается как-то унизить его этим браком?
Но тут Король-Солнце прервал молчание, и по первым же словам монарха Круасси понял, что за время его отсутствия ничего не изменилось и что отец по-прежнему очень привязан к своему единственному законному отпрыску.
– Бедный мальчик… – сказал Людовик. – Он так одинок. Мы всегда стремились утолить его жажду к знаниям, а она, поверьте, была у него, когда он только-только начинал учиться. Но потом что-то случилось. Может быть, во всем виноват его первый гувернер, герцог де Монтозье… да вы, разумеется, помните этого угрюмого человека… его невозможно забыть. Маленький Людовик несколько раз жаловался матери, что герцог награждает его увесистым ударом, если он плохо затвердит урок, но мы не верили – до тех пор, пока не узнали о том, что этот негодяй чуть не до смерти избил своего пажа.
Маркиз молча кивнул. Он помнил эту печальную историю, а также и то, как нелегко было замять скандал. Покалеченный мальчик принадлежал к знатному провинциальному семейству, и его родственники приехали в Париж требовать для герцога самого сурового наказания. Но у Монтозье оказались очень влиятельные друзья, и потому королю пришлось ограничиться ссылкой.
– Нам с Ее Величеством было жаль нашего малыша, и, когда для него подыскали другого наставника, Боссюэ, королева даже решила самолично присутствовать на занятиях. К счастью, Боссюэ понравился дофину, так что учился он с охотой. Но все же, Круасси, – вздохнул король, – нам кажется, мальчик не слишком-то преуспел. Нас снедает тревога за него. Он замкнут и излишне молчалив. Он избегает общества и сторонится веселых пирушек.
Маркиз стоял, плотно сжав губы. Иногда король бывал с ним откровенен, но это случалось редко. И слава богу! Дипломат полагал, что у монархов должны быть свои тайны, в которые вовсе не обязательно посвящать даже самых преданных людей. Ведь спустя какое-то время король может пожалеть о том, что был излишне болтлив, и решить на всякий случай обезопасить себя. Так и в Бастилии очутиться недолго. А что до нрава принца, то у Круасси было на сей счет свое мнение. Он полагал, что юноша просто тушуется рядом с таким блистательным отцом и что повзрослеть ему поможет лишь женитьба. Вот только кто невеста? И зачем все-таки он понадобился королю?
Стоявший спиной к маркизу Людовик внезапно спросил:
– Вы уже утомились, сударь?
И добавил, оборачиваясь:
– Отец, разговорившийся о своем входящем в возраст сыне, – что может быть скучнее, правда? Но это сын повелителя Франции – вот вам и оправдание, если, конечно, в нем есть нужда. Давайте-ка сядем, маркиз. Сейчас мы намерены перейти к сути дела.