Читать интересную книгу Записки викторианского джентльмена - Маргарет Форстер

Я, видимо, оказался красноречивее, чем ожидал, хотя не понимаю, как мои сдавленные крики могли возыметь действие. Однако, когда я с великой поспешностью, как мне и полагалось, вернулся в Париж и настоял на свидании с Изабеллой, я застал ее раскаивающейся в поступке, к которому ее принудила мать. Пришла пора проявить решительность и настойчивость, и на удивление самому себе я проявил и то, и другое. Не стану задерживаться на всех мерзостях, которые предшествовали нашему венчанию, - оно состоялось 20 августа 1836 года: Уильям Мейкпис Теккерей, 25 лет от роду, взял в жены Изабеллу Геттин Шоу, 18 лет от роду, с согласия матери последней. Обратите особое внимание на конец предыдущей фразы - "с согласия матери последней". Вам, конечно, хочется узнать, как я воздействовал на миссис Шоу, но я вам этого не расскажу по той простой причине, что уже не помню. Помню только, что был в ударе, а гнев и пылкость придали особую силу моим доводам, но что это были за доводы, мне уже не вспомнить. Согласие миссис Шоу было необходимо - Изабелла была младшей, и мамаша знала, что держит на руках козырь. Сама она, наверное, объяснила бы дело так, будто я грозился сбежать с ее дочерью, -на что я был вполне способен - но ей бы следовало понимать, что я не мог бы принести бесчестье любимой девушке. Она бы, чего доброго, прибавила, будто я довел девушку до нервного срыва, и она как мать предпочла уступить, опасаясь за жизнь дочери, - последнее верно, Изабелла способна была умереть, если бы на ее любовь наложили запрет. Эта дама, миссис Шоу, никогда не давала мне забыть об оказанной милости. Впоследствии, когда жизнь сложилась так трагически, она всегда злобно шипела мне в спину, что она-де меня предупреждала, она-де заранее предвидела, как все обернется, и тому подобное. Ей было не понять, что если даже - не дай бог - она была права, я все равно не жалею, что женился тогда.

Нас обвенчали в доме британского посла в Париже в присутствии троих свидетелей, от моей семьи никого не было. Не пели трубы и фанфары, не было торжественного выхода подружек невесты и толпы элегантных гостей, то была тихая, скромная церемония, пожалуй, даже сиротливая. Порою, проходя мимо какой-нибудь церквушки, я вижу, как из нее выходят новобрачные, похожие на нас с Изабеллой, в сопровождении кучки странноватых спутников, и это трогательное зрелище вызывает у меня на глазах слезы. При виде такой одинокой пары я неизменно задумываюсь, какая трепетная штука венчание и как меркнет его волшебство из-за помпезных церемоний, словно прекрасный цветок в бесчисленных обертках. То же происходит и со вторым значительным событием с похоронами, простите мне меланхоличность моих мыслей. Как часто, стоя с одним-двумя друзьями у края наспех вырытой могилы, в которую опускают грубый деревянный гроб, я исполняюсь истинного горя, но как же часто посреди густой толпы в глубоком и великолепном трауре, рядом с роскошными, пунцовыми султанами на лбу у черных лошадей и золоченым саркофагом, который точно так же опускают в землю, я чувствую, что горе мое тает. Необходима простота, чтоб сохранилось чувство, но, кажется, я снова взялся проповедовать. После всяческого суесловия я наконец-то рассказал вам нечто важное, ибо любовь мужчины к женщине - всегда важное событие. Когда я отбыл со своей женой после венчания - своей женой, подумать только! - я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Мне было ни к чему, чтобы нас осыпали монетами и рисом, чтоб убирали лентами карету, ибо сама моя радость достойно украшала свадьбу. А как Изабелла? Была ли она счастлива? О да, но только трепетала, даже плакала и во всем сомневалась, не то, что я, но мне хватало уверенности на двоих. Какая чудесная, какая замечательная штука молодость!

6

Семейная идиллия в стесненных обстоятельствах

Перед всем тем мраком, который последует дальше, я бы хотел нарисовать вам радостную картину, но тут передо мной встает неразрешимая задача: мое перо бессильно описать идиллию. Счастье я бы дерзнул изобразить, но не идиллию - она не поддается слову. Если я тонул, бился, из кожи вон лез, стараясь показать вам добродетель, и окончательно удостоверился, что сделать это невозможно, то в силах ли я воссоздать безоблачную атмосферу первых лет моего супружества? Конечно, нет, конечно, мне с этим не справиться, но у меня есть утешение: я испытал то, о чем пишу, и это главное. Вообразите, как было бы ужасно взывать к прошлому, которое, на самом деле, было малопривлекательно и которое я бы сейчас пытался приукрасить. Нет ничего хуже, чем исходить слезами и хныкать о минувшем, зная в глубине души, что оно ничуть не походило на картину, которую вы силитесь представить. Мне радостно вспоминать, как мы с Изабеллой были счастливы в наших меблированных комнатах на улице Нев-Сент-Огюстен, и этих воспоминаний никто у меня не отнимет и не испортит кислой, сомневающейся миной. Мы были блаженно счастливы, и этим все сказано.

Этим все сказано, но этим ничего не скажешь. Я захотел бы слишком многого, если бы, сообщив вам наш парижский адрес, вообразил, что вы теперь все знаете. Нет, я буду действовать иначе - я извлеку для вас из памяти звуки, запахи и сцены, а вы их соберете в общую картину. (Надеюсь, мне зачтется эта благородная попытка - после нее никто не сможет заявить, будто старый циник только и пишет, что об изнанке жизни.) Начну с шарманки, дрожащие звуки которой резко вступали и тут же обрывались, так и не сложившись в ясный мелодический рисунок, а может быть, мне это только казалось, ибо, разбуженный этими звуками, я тотчас засыпал снова. Вряд ли шарманщик намеренно устраивался под нашим окном, но, неизменно под ним располагаясь, с величайшим постоянством дарил нас утренней серенадой. Затем вступал грохот колес: улица у нас была оживленная, и каждая повозка звучала на свой лад. Порой мне представлялось, что наша комната куда-то славно катит - так сильно было ощущение движения от проносившихся карет. А эти запахи! Можно было подумать, будто рядом с нами помещались все лучшие кондитерские Парижа, хоть это было и не так. Живя в Париже, невозможно первым делом не вдохнуть теплое утреннее благоухание хлеба и булочек, которые пекутся в каждом втором доме; признаюсь, то была весть моему желудку, увлекавшая меня из края сна в страну живых. Затем, полуодевшись, мы садились за стол, стоявший у открытого окна, на котором был сервирован присланный нам завтрак, и по одну его сторону расцветали робкие улыбки, а по другую слышалось громкое самодовольное хмыканье, и в этом беззастенчивом времяпрепровождении уносились дни за днями.

Теперь я недоумеваю, как это получалось, что часы тянулись долго, а дни летели быстро. Одно могу сказать: мы спали по одиннадцать часов в сутки, и я растолстел. Конечно, я работал - я должен был очень усердно писать и рисовать, но чем занималась в это время моя маленькая женушка? Понятия не имею, хозяйство у нас было нехитрое, оно не отнимало у Изабеллы много времени, а ничего другого я от нее не требовал и бывал очень доволен, если она первую половину дня расчесывала волосы, а вторую - играла на рояле. Она подолгу пела и играла - и то, и другое очаровательно и исключительно для собственного удовольствия. Когда я пытаюсь представить себе нашу гостиную, мне тотчас вспоминается рояль - кроме него там почти ничего не было, только довольно красивые часы, образ которых неожиданно всплыл в моей памяти, да старый просиженный диван, на котором я растягивался, попыхивая сигарой и наслаждаясь импровизированными концертами. Меня нимало не тревожило, готова ли моя жена к замужней жизни, которой она откровенно забавлялась, и не мелькала мысль о том, что мне следует взять на себя заботу о ее развитии и направить ее ум на что-нибудь более полезное, чем расчесывание волос и музицирование. Отчего я не пытался приобщить ее к тому, чем наслаждался сам: к искусству и книгам? Трудно сказать, но, несомненно, не потому, что она мне казалась глупенькой, скорее дело было в том, что у нее не было к тому ни расположения, ни подготовки, а я не догадывался разделить с ней то, чем занимался. Наверное, я видел в ней ребенка, и мне хотелось, чтобы она целыми днями веселилась. То были слабость и неразумие с моей стороны, о которых мне остается только пожалеть. Мне следовало направлять ее развитие, но я не относился к ней достаточно серьезно. Я страстно любил ее и полагал, что коль скоро я ею восхищаюсь, ласкаю и защищаю ее, больше от меня ничего не требуется, я не давал себе труда задуматься над тем, что скудный рацион забавы чреват бедой. Она радовалась своему досугу и радовала меня, и я не видел в этом ничего дурного, ведь после пойдут дети, думал я, и забот у нее будет предостаточно. А до тех пор супружество казалось мне долгими каникулами, которые даны для наслаждения.

Так мы и жили: ели прекрасные обеды, почти не требовавшие приготовления, какими кормят лишь в Париже, пили прекрасное вино и мечтали о будущем благоденствии. Получив деньги, мы их тут же тратили, пребывая в полной уверенности, что нам пришлют их снова; у меня и впрямь не иссякал приток небольших заказов. Люди были добры к нам, к этому верзиле Теккерею и его крошке-женушке, - я знаю по себе, как меня умиляют влюбленные юные пары, супружество которых еще находится в поре весеннего цветения. Навстречу нам устремлялись руки помощи, и мы были не так горды, чтобы отказываться. У нас была сказочно простая бухгалтерия: я обращал чек в деньги, как только получал его, и тут же шел и тратил их, нимало не заботясь о сбережениях для вереницы будущих Теккереев, которых мы надеялись произвести на свет. Я знал, что на счету у меня пусто, но юности свойственно уповать на будущее, а я был очень молод и очень верил в будущее. Я возлагал надежды не на какое-то конкретное обстоятельство, а на свои силы, энергию и, позвольте сказать честно, на свой талант. Тем не менее главное событие первого года моего супружества отнюдь не прибавляло веры в будущее - то был крах "Конститьюшенела", в котором погиб почти весь капитал моего отчима и остатки моего наследства. Не знаю, что могло быть хуже, однако меня это не подкосило, я не дал воли безудержному горю, отчаянию и тому подобному. Напротив, это побудило меня к действию, а когда ленивый человек становится деятельным, результаты бывают поразительны. Все это время во мне жила несокрушимая уверенность, что я могу и хочу достичь чего-то на литературном поприще, и это помогало мне держаться на плаву и побеждать уныние.