к Кирсановой. Он пощупал у нее пульс, поднял одно веко, другое. – Вы сообщили – отравление…
– Есть предположение, что она приняла яд.
– Яд?! – посмотрел на следователя с испугом врач и отдал распоряжение санитарам: – В машину и поживее!
Те ловко уложили Лайму Владимировну на носилки и направились к выходу.
– С вами поедет наш сотрудник, – сказала Гранская. – Капитан Жур.
– Ради Бога, – скользнул взглядом по Виктору Павловичу доктор и спросил: – Чем бы прикрыть больную? Чай, не лето…
Гранская сорвала с вешалки в шкафу демисезонное пальто и накрыла Кирсанову.
– В какую больницу повезете? – поинтересовалась она у врача.
– Как в какую? – удивился тот глупому вопросу. – В институт Склифосовского.
– Я сразу позвоню оттуда, – успел сказать Виктор Павлович и выбежал вслед за бригадой «скорой».
Инга Казимировна прикрыла дверь, вернулась к Корсикой.
– Не нашли записку? – спросила она.
– Нет. Наверное, сунула в бумаги у себя на столе. Но я отлично помню текст. Лайма прощалась со мной, просила выполнить последнее се желание… Мол, за все уплачено, все документы в номере… И самое непонятное, – Корецкая вытерла капельки пота со лба. – Она пишет, что… Станислав в холодильнике… Представляете? Что это, шутка? Или…
– Как–как вы сказали? – аж привскочила Инга Казимировна.
– Станислав в холодильнике, – повторила Маргарита Леонтьевна.
Майор, стоящий рядом с ЗиЛом, распахнул дверцу.
С нижней полки выпало что–то круглое, тяжелое, заключенное в черный целлофановый пакет. Велехов, взяв за один конец пакета, приподнял его… Из него выкатилась… голова.
Раздался истошный крик Маргариты Леонтьевны.
Это была голова Зерцалова.
Капитан Жур едва поспевал за санитарами. Он поражался ловкости, с какой они мчались вниз по лестнице с тяжелыми носилками.
– Есть шансы спасти? – спросил Виктор Павлович семенившего рядом врача.
Тот развел руками и ничего не ответил.
Вестибюль гостиницы миновали почти бегом. Швейцар предупредительно распахнул двери, и они оказались па улице, где уже было совсем темно. Сквозь свет уличных фонарей промелькивали частые капли дождя. Прохожие шарахнулись в сторону от санитаров, лихо развернувших носилки у открытой вверх задней дверцы микроавтобуса «скорой помощи».
– Порядок? – высунулась из него густая мужская шевелюра.
– Все путем, – откликнулся врач.
– Скорее в машину! – приказал мужчина.
Он был без докторской шапочки и марлевой повязки. Жур встретился с ним взглядом. И тут и мозгу Виктора Павловича произошла вспышка.
Образ человека, не дававшего ему несколько лет спать и жить спокойно, слился с образом властного мужчины с пышной копной волос.
Да, это был Барон. Он же Саша Франт. Од же Роговой, рецидивист, находящийся в бегах…
Заурчал двигатель «рафика», капитан бросился к кабине шофера, схватился за дверную ручку, но в это мгновенье на его голову обрушился страшный удар. Виктор Павлович потерял сознание…
…Журу казалось, что он плывет в лодке, раскачиваемой ленивыми волнами. Но почему–то болели глаза. Боль шла изнутри, давя на оба глазных дна.
Лодка резко повернулась, Виктора Павловича качнуло, и затылок ударился о холодный металл. Этот холод вроде бы возвратил сознание… – Не хочу жить! Понимаете, не хочу!… Не хочу и не буду!… – расслышал он голос, принадлежащий Кирсановой, и чуть разлепил веки, что далось ему с огромным трудом.
Очнувшись, Жур, находившийся в салоне «скорой помощи», мчащейся неизвестно куда, увидел рядом с собой на скамейке, расположенной вдоль стенки, четырех мужчин. Уже без марлевых повязок. У капитана все плыло перед глазами. Лица были знакомые, но вспомнить их он не мог.
– Ишь, травиться надумала! – сказал один из мужчин, в котором Жур узнал Барона. – Мертвая ты нам не нужна.
Капитан поерзал рукой по кобуре под мышкой – она была пуста. А Роговой продолжал:
– Твою бутылочку с ядом мы подменили… Так что не дадим умереть, пока не скажешь, куда твой Стасик заныкал валюту и камешки. А будешь молчать – заставим мочиться кровью!
– Не было у него ни долларов, ни камней, – слабым голосом ответила с носилок Кирсанова.
– Ха–ха–ха! – отозвался сатанинским смехом другой мужчина. – Нечего лапшу нам на уши вешать! У Ротшильда не было столько, сколько Зерцалов держал на хате в Новобалтийске! Жаль, что менты нас опередили… А южноморский капиталец у тебя остался. Так что не тяни резину…
«Господи, так ведь это Бабухин!» – отметил про себя капитан, едва сдержав стон от боли, злости и беспомощности.
– Капитал? Какой? Откуда?
– Хватит дурака валять.
– Отстаньте! – устало, но решительно произнесла Лайма Владимировна и закрыла глаза.
– Смотри, я тебя предупредил! – осклабился Барон, сверкнув золотой фиксой и поворачиваясь к Бабухину. – Давай, Лютик, приступай… У тебя это хорошо получается… И вы, ребята, подмогните…
– А мусор? – кивнул на Жура Бабухин.
– Он уже никому ничего не скажет, – поиграл пистолетом Виктора Павловича Роговой.
«Ребята» – а в них капитан, к своему удивлению, узнал бомжей Баобаба и Моржа – разом приподняли и посадили Кирсанову на носилках, заломив ей обе руки за спину. Бывший директор «Люкс–панорамы» порвал ей спереди одежду так, что обнажились груди, щелкнул зажигалкой и поднес к соску Лаймы.
Жур напрягся, хотел вскочить, помешать ему, но боль в затылке опять помутила сознание…
Словно издалека раздался душераздирающий крик Кирсановой.
Вдруг металлическая шторка в перегородке, отделявшей салон от кабины водителя, отодвинулась, и высокий чистый женский голос, от которого капитан опамятовался, произнес:
– Сейчас же прекратите!
Голос принадлежал молодой женщине в облегающем комбинезоне с капюшоном из сверкающей материи сине–стального цвета.
Ее Виктор Павлович узнал мгновенно: Светлана Паутова, фотографию которой он видел в деле, правда, там она в платке…
От Паутовой исходила неведомая сила, заставившая Бабухина отскочить от своей жертвы и плюхнуться на скамейку. Баобаб и Морж повалились на пол. Барон раскрыл было рот, но промолчал, застыв с отвисшей челюстью.
– Зря ты выгораживаешь Станислава, – неожиданно обратилась Светлана к Лайме, вытирающей слезы. – Он не выдержал испытаний.
– Каких еще испытаний? – вспылила Лайма.
– Божьих, – спокойно ответила Светлана. – Посылая Зерцалова на Землю, Всевышний дал ему наказ: просвещать, исцелять людей. И, конечно, не корысти ради.
– А он?
– А он драл по три шкуры с больных и обездоленных, – вставил Морж.
– Еще как драл, – вмешался Барон. Грязно выругавшись в адрес колдуна, он добавил: – Прыщ мне на заднице и тот не смог вылечить, а колечко зажилил!
– Какое еще колечко? – испуганно спросила Кирсанова.
– Сама знаешь не хуже моего. То самое, что меняет цвет… – огрызнулся Барон.
– Жлоб, хапуга и трепач – вот