Слова И. П. Павлова в Кремле вскоре стали известны всему Старому и Новому свету. Они бурно обсуждались в зарубежной прессе. Ученые, общественные деятели, писатели, журналисты терялись в догадках о причинах столь кардинальной метамор фозы в политических взглядах человека, которого на Западе считали «единственным свободным гражданином России», при чем такую репутацию он не утратил и после своей речи в Кремле.
Одни комментаторы павловского тоста предполагали, что большевики запугали Ивана Петровича. По мнению других, они его подкупили. Третьи считали, будто он по своей политической наивности поддался их обману.
Эти высказывания стали мне известны в начале 70х . при подготовке к изданию книги об И. П. Павлове, написанной в со авторстве с моим учителем А. С. Мозжухиным. Мы не могли при нять ни одну из упомянутых выше версий. Павлова не смогли запугать в первые годы после революции, хотя угрозы были весь ма серьезные (вызывали в ЧК, пугал его сам Зиновьев, гроза Петрограда и всего Советского Севера, травила пресса, угрожая «зашибить» господина профессора). Сам он писал в СНК за пол года до своего выступления в Кремле: «Революция меня застала почти в 70 лет. А в меня засело както твердое убеждение, что срок деятельной человеческой жизни именно 70 лет. И поэтому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: “Черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно жизнь кончена, а я сде лаю то, что требовало от меня мое достоинство”» [1]. Так чего ему было бояться на девятом десятке лет?
Вряд ли можно было подкупить человека, который превыше всего ценил в себе и других честь и человеческое достоинство. От отца он унаследовал бескорыстие и бессребреность, столь почитаемые Православной Церковью. Не зря священнослужи тели Рязани много лет избирали его отца благочинным (предсе дателем суда чести священников), а сам Иван Петрович неоднок ратно избирался председателем суда чести врачей.
О наивности 86летнего старика могли говорить люди, не зна комые с его прозорливыми прогнозами на всех, особенно пере ломных этапах развития России. Политические события он ана лизировал глубже многих политологов и редко ошибался в перспективной оценке их последствий. Ему посчастливилось со хранить ясность мышления до последнего дня долгой жизни.
В работе над книгой я встречался со многими учениками И. П. Павлова и почти каждому задавал вопрос, который был столь актуален для западной прессы в 1935 г. Запомнился ответ профессора Георгия Павловича Конради, который четверть века Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 651 назад я не смог оценить так, как сегодня. Конради объяснял ме таморфозу политических взглядов И. П. Павлова его «государ ственным российским патриотизмом». Он воспринимал силу и международный авторитет России как свое кровное дело, все беды родины пропускал через душу и воспринимал их как лич ное горе, с глубокой душевной болью.
Помню, я спросил Георгия Павловича: «А разве это не есте ственная реакция нормального гражданина?» В ответ услышал: «Вы счастливый человек. Поверьте мне, что это редкое каче ство». Могу теперь признаться — не поверил я тогда Георгию Павловичу. Все политические деятели, писатели, журналисты независимо от национальной принадлежности клялись в патри отизме, в любви к Великой Родине, Союзу нерушимому респуб лик свободных.
Только теперь я понял, насколько верно оценивал людей Кон ради. От большей части допущенных на телевизионные экраны видишь и слышишь если не враждебные, то ироничноотрешен ные комментарии политических событий, влияющих на судьбу России, будто речь ведут не о Родине, а о чужой стране или даже о другой планете. Редко слышишь в речах и видишь в глазах боль за развал страны, за страдания соотечественников.
Телевизионные передачи дают своим зрителям больше пищи для скорби и сочувствия по поводу гибели английской принцессы или французского кутюрье, последствий плейбойских развлече ний американского президента, чем расстрела соотечественников в Буденновске и Самашках, обездоленности многих миллионов беженцев из Прибалтики, Закавказья, Средней Азии, заброшен ного Севера, изможденности от голода пациентов психиатриче ских больниц и беспризорных детей. Уже больше десяти лет безнаказанно разжигается рознь между народами многонацио нальной державы, подрывается ее могущество зловредным по ощрением национальных междоусобиц, срежиссированных теми же силами, которым служат и средства массовой информации. И дело тут не столько в злонамеренности социального заказа тех, кто оплачивает их работу, сколько в отсутствии у заказчиков, исполнителей и, что особенно плохо, у потребителей этой про дукции государственного патриотизма, который составлял важ нейшее свойство личности Ивана Петровича Павлова.
Размышляя о державном патриотизме Павлова, я невольно заговорил о телевидении. Ленин с гениальным чутьем вождя народных масс учил своих сподвижников, что важнейшим сред ством идеологической обработки людей является кино. В отли чие от чтения, открывающего простор воображению и самобытному восприятию информации, зрелище навязывает человеку эмоции и стереотипное мышление его авторов и, если угодно, формирует стадность.
Едва ли не самым лучшим индикатором действенности идео логического воспитания служат кумиры наших детей. Восхища ясь своим возлюбленным, героиня романа А. С. Грина оценива ла его в превосходной степени: «Дети будут играть в Вас!» На моих глазах подрались два мальчугана, оспаривая право быть в игре Уокером. Телевидение сделало кумиром русских детей «крутого американца», который даже в благородном обличье проповедует культ кулака и золотого тельца. Менее положитель ные герои цинично культивируют махровый нигилизм — презрение каких-либо нравственных абсолютов, способность преодо леть самый священный моральный запрет ради достижения отнюдь не высокой цели, ради обогащения во что бы то ни ста ло, а это всегда противно было славянской душе.
В жизни Павлова был период (на третьем десятке лет), когда он под влиянием своего университетского учителя — профессо ра физиологии И. Ф. Циона — стремился стать нигилистом. Однако прежнее воспитание в патриархальной семье потомствен ных священнослужителей, а также огромное влияние на него Ф. М. Достоевского, С. П. Боткина и невесты С. В. Карчевской оказались сильнее. И если 30летний Иван Павлов находил много сходства между собой и нигилистом Иваном Карамазовым («Ос нова натуры… Ивана та же, что и моя», — писал он невесте в 1880 г.), то со временем в нем возродилась мораль, исповедуемая Алешей Карамазовым: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация». Следуя Достоевскому, Павлов видел на чало всем подвигам только в нравственном устое, в святости мо ральных запретов, а любовь к Родине, к ближнему, к своему делу считал этическим принципом. Революция, по мнению Ивана Петровича, обесценила общезначимые нравственные ценности: идеалы, мораль, культуру. Идея интернационализма была про тивопоставлена любви к России.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});