Читать интересную книгу Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

обхода левого фланга. Побегут римляне или нет, но мы сможем перебить их всех до единого.

Спартак отстраненно посмотрел на римского офицера, найденного его людьми. В нем не было ничего, кроме желчи: похоже, он не понимал, что люди, которых он предлагал отдать на заклание, – их друзья и братья. На мгновение гладиатор закрыл глаза. Все радовались, когда Крикс в первый раз привел Антонида, одетого в доспехи, снятые с убитого римлянина. Его обхаживали как всеобщего любимца, но все обещания Антонида ничего не стоили, а его хитрая тактика смущала рабов, до восстания никогда не бравших в руки меча.

– Наши люди ослабели от голода, – сказал Спартак. – Я видел воинов, у которых вокруг рта было зелено – они варили и ели траву. После такого сражения мы не переживем еще одного дня битвы.

– Можно направиться к проходам, ведущим в Галлию… – начал Крикс.

– И сколько нас дойдет до гор живыми, как ты думаешь? – спросил Спартак. – Легионеры настигнут нас еще до того, как наша армия покинет равнину. Нет, этот шанс упущен. Теперь цель – Аримин. Там мы найдем пищу и восстановим силы. Постараемся как-нибудь оторваться от противника.

– Если бы мы нашли корабли, то смогли бы уплыть, – произнес Крикс, посмотрев на друга.

– Потребуется целый флот, – задумчиво ответил Спартак.

Он страстно желал уйти подальше от власти Рима и сейчас горько раскаивался в том, что не увел людей через горные проходы. Можно было найти какую-нибудь маленькую страну, осесть в ней и жить свободно.

Антонид с трудом сдерживал раздражение. Они освободили его от рабства, чтобы он принял смерть от соотечественников. Никто из них не понимает, что Рим никогда не простит офицера, который поможет им бежать и тем самым уйти от наказания. Этот позор римляне запомнят на века, и самый последний раб в стране будет знать, что против господ можно поднять восстание.

Его разбирала злость, когда он слушал, как бывшие невольники разрабатывают свои планы. Свободу они получат лишь в том случае, если разобьют легионы на этой равнине, и не имеет значения, скольких жизней это потребует.

Антонид поклялся себе, что улизнет еще до того момента, как наступит конец. Он не хочет идти по улицам Рима в качестве трофея. Невыносима мысль о том, как ликующий Катон отправит его на смерть мановением жирной руки.

– Люди обессилены, – бросил Красс. – Ты должен отдать приказ об отступлении, прежде чем нас разобьют наголову.

– Нет. Легионы выстоят, – возразил Помпей, щурясь на заходящее солнце. – Пошли экстаординария с приказом готовить лагеря к ночевке. Когда стемнеет, укроемся в них. Если же я прикажу отходить сейчас, то рабы подумают, что победили единственную армию, защищающую Рим. Наши люди должны выстоять…

Не в силах принять самостоятельного решения, Красс в отчаянии заломил руки. Армия находится под его командованием, и если Помпей затянет с приказом об отступлении, то конец всему, чему отдано столько сил. Если легионы погибнут, погибнет и Рим.

Втягивая воздух в измученные легкие, Юлий ждал сигнала к следующей атаке. Кровь на доспехах и коже высохла и при движениях отваливалась темными корками. Старая кровь. Он устало посмотрел на свои руки и, сощурив глаза, поднес ладонь к лицу. От полного истощения сил рука дрожала.

Еще один воин тяжело дышал рядом: Цезарь посмотрел на него. В последней атаке он бился хорошо, тратя силы с самоуверенностью бессмертной юности. Почувствовав взгляд командира, солдат повернулся к нему, и по его лицу пробежала тень. Они не сказали ни слова. Юлий думал о том, переживет ли сын Катона этот день. Если переживет, то сенатор никогда не поймет, что за перемены произошли с его сыном.

Цирон откашлялся и сплюнул кровью на землю позади себя. Разбитые губы распухли: когда он улыбнулся Цезарю, на них выступила кровь.

Все были изранены и избиты. Юлий морщился при каждом движении. Что-то хрустнуло в спине, когда он боролся на земле с умирающим рабом. Теперь вспышки боли поднимались к плечам, и единственное, что ему хотелось, – это спать.

Он посмотрел на Брута, которого взбесившийся раб сильным ударом отправил в бессознательное состояние. Только благодаря быстрой контратаке мятежников отбросили, чтобы спасти Марка. Цирон оттащил его сквозь шеренги, чтобы привести в себя. Когда начало темнеть, Брут снова присоединился к ним, правда, двигался уже не так быстро, а умение драться почти покинуло его. Юлий боялся, что у него поврежден череп, но не мог отослать друга в лагерь. Они нуждались в каждом, кто мог держаться на ногах.

К вечеру римляне перестали чувствовать боль от ран, не слышали стонов измученных мышц и начали входить в то состояние, когда тело немеет, перестает ощущаться, а разум словно отделяется от него. Краски поблекли, разум потерял счет времени, которое то замедляло свой ход, то неслось вперед с пугающей скоростью.

Цезарь услышал звук трубы и вздрогнул. Спотыкаясь, он побрел вперед, чтобы продолжить кровавую жатву. Когда рука Цирона легла ему на плечо, Юлий попытался стряхнуть ее.

– На сегодня все, легат, – сказал Цирон, поддерживая Цезаря одной рукой. – Стемнело. Это сигнал к возвращению в лагерь.

Юлий слепо посмотрел на него, затем устало кивнул:

– Скажи Бруту и Рению, чтобы построили людей. Пусть солдаты будут готовы к внезапному нападению.

От усталости он говорил невнятно, но потом поднял голову и посмотрел на человека, которого нашел на другом континенте, в другом мире.

– Лучше, чем на ферме, Цирон?

Великан взглянул на поле, заваленное телами павших. Это был самый тяжелый день в его жизни, но людей, окружавших его, он знал лучше, чем мог объяснить. На ферме он был один.

– Да, легат, – ответил Цирон, и Юлий подумал, что понимает его.

Глава 39

Светоний облокотился на изгородь, проходившую по кромке леса. Издали он наблюдал, как рабы отца неторопливо выкапывают столбы и разбирают забор, от которого через несколько часов не останется и следа.

Светоний, нахмурившись, опустил голову на руки. Он мечтал построить на земле Цезаря красивый дом, поднимающийся на холме выше деревьев, хотел, чтобы в этом доме был балкон, на котором в теплый вечер можно было бы посидеть с чашей охлажденного вина… Неожиданно отец потерял влияние в сенате, и все мечты превратились в прах.

Отрывая щепку от жерди, молодой человек вспоминал о множестве мелких унижений, которые перенес от Юлия, когда они были в плену и воевали с Волками в Греции. Он уверял себя, что не окажись там Цезаря, то остальные воспринимали бы его более благожелательно – возможно, даже признали бы своим командиром. И он мог передать тело