— А вот бутерброды, булочки, молоко, кефир, — нараспев приговаривала полная женщина в белой куртке, пробираясь по проходу со столиком на колёсах.
Эркин искоса посмотрел на неё и снова уставился в окно. Еды у него достаточно, прикупать незачем.
Вернулись оба фронтовика. Умытые и даже побритые.
— Мам, готово? — спросил «нижний», усаживаясь к окну точно напротив Эркина. — А чай остыл.
— Долго умывались, — спокойно ответила женщина, пододвигая к ним кружки и наделяя бутербродами.
— Так там очередь, — сказал «верхний». — И зря ты, Мишка, не так уж остыл, пить можно.
— Я горячий люблю, — возразил «нижний».
— Кипятком нутро только сожжёшь.
— Ешьте, — сказала женщина. — Потом доспорите.
Эркин чувствовал, что они оба рассматривают его, явно решая, что им делать дальше, но упорно смотрел в окно, не желая заводиться ни на скандал, ни на знакомство.
— Ладно тебе, — вдруг сказал «верхний» и протянул над столом руку к Эркину. — Герман.
Проигнорировать прямое обращение трудно, да и незачем, и Эркин ответил на рукопожатие, назвав себя привычным:
— Эркин Мороз.
И услышал тоже уже привычное:
— Мороз пойдёт.
— Ага, — кивнул «нижний». — А я Михаил.
Эркин и с ним обменялся рукопожатием.
— Из Ижорска ты, значит? — продолжил разговор Герман.
Эркин ещё сдержанно, но улыбнулся.
— Из Загорья. Город такой за Ижорском.
— Далеко тебя занесло, — качнул головой Михаил.
Эркин кивнул, соглашаясь с очевидным. Хоть от одной границы, хоть от другой — далеко.
— Чего так? — спросил Герман.
В их интересе не чувствовалось подвоха, и Эркин ответил серьёзно.
— Искал место поспокойнее.
За разговором их мать совершенно естественным движением пододвинула ближе к Эркину бутерброды, а он столь же естественно выдвинул на середину столика свой свёрток с сэндвичами и пирожками.
— А что, на Равнине неспокойно разве? — удивился Герман.
— Я не с Равнины, — невольно помрачнел Эркин. — С той стороны.
Герман и Михаил переглянулись.
— Вон оно что, — хмыкнул Герман.
А Михаил спросил:
— А туда как попал?
Эркин невесело усмехнулся.
— Родился там. В Алабаме.
Они снова переглянулись, явно решая, какой вопрос задать. Но спросила их мать.
— Не страшно было на чужбину ехать?
Эркин покачал головой.
— Там так было… я уже ничего не боялся. И… и жена у меня русская.
— Там поженились? — живо спросила женщина.
Эркин кивнул.
— Да, — и, решив всё поставить на место, добавил: — Потому и уехали.
— А…? Ну да, — кивнул Михаил.
А Герман спросил:
— А чего так? Уже ж война кончилась, мы ж ту сволочь так придавили, чтоб этого не было.
— А недобитки остались, — жёстко ответил Эркин. — Ну, и стали в обратную крутить втихаря. А на Хэллоуин и прорвало их, такое началось… — он перевёл дыхание и уже внешне спокойно, даже с улыбкой закончил: — Сам не знаю, как живыми выскочили.
— Слышали об этом, — кивнул Герман.
— И в газетах писали, — поддержал брата Михаил и улыбнулся. — Так что, знаешь, как возле уха свистит?
Эркин, глядя ему в глаза, кивнул.
— Слышная пуля уже не твоя, — сказал он по-английски слышанное ещё от Фредди, когда тот готовил их к перегону, и хотел перевести, но его остановил Герман.
— Это мы понимаем.
И, встав, вытянул из-под своей подушки армейскую флягу. Женщина укоризненно покачала головой, но промолчала. Михаил, а за ним и Эркин допили свой чай и подставили кружки. Наливал Герман понемногу, явно сдерживая себя.
— Мать, будешь? — обратился он к женщине, налив Эркину, себе и брату.
Она молча отказалась коротким отталкивающим жестом.
— Ладно тебе, мам, — улыбнулся Михаил. — Ну, глотнём по маленькой, ну…
— Ладно, — оборвал его Герман и потянулся к Эркину. — Давай.
Давай, — согласился Эркин, чокаясь с братьями.
Он уже знал, что пить можно под любое слово. Налито немного, на один хороший глоток, заесть его легко, а от второго он откажется.
Выпили дружно одним глотком и также дружно заели. К облегчению Эркина, Герман сразу убрал флягу под свою подушку. Женщина стала собирать кружки, и легко встал.
— Давайте, схожу.
— Я с тобой, — встал и Герман.
Вагон уже давно проснулся, по всем отсекам и на боковых полках завтракали, чаёвничали, вели нескончаемые дорожные разговоры. У купе проводника толкались жаждущие. Немного: человек пять, не больше.
— И кто с краю? — весело спросил Герман.
— Ты и будешь, — ответила, не оборачиваясь, девушка в лыжных брюках и мужской рубашке навыпуск.
Герман обескураженно посмотрел на Эркина, и тот, невольно улыбнувшись, успокаивающе подмигнул. Помедлив секунду, Герман кивнул: дескать, дура, сама своё счастье упустила.
— Мальчики, — промурлыкал за ними женский голос. — Вы за чаем? Так я за вами.
Эркин по-питомничьи покосился назад. Ну и страшна! А намазана-тог с утра… и туда же… Герман тоже полуобернулся на секунду и, что-то невнятно буркнув, отвернулся.
Двигалась очередь быстро, и вскоре проводник налил им чаю, приговаривая:
— Вот чаехлёбы собрались. Как скажи, все поморские.
— Не, — ответил Герман, забирая кружки. — Мы печерские.
— Поспорили хрен с редькой, кто слаще, — беззлобно хмыкнул проводник.
Обратная дорога прошла вполне благополучно.
— А вот и чай! — весело провозгласил Герман, бережно ставя на стол кружки. — Мишка, весь сахар слопал?
— Ты ж голый всегда пьёшь! — возмутился Михаил.
— А это по настроению, — огрызнулся Герман. — Ишь, малолетка, шнурок…
— А ты лоб дубовый, — сразу ответил Михаил.
Эркин не выдержал и негромко рассмеялся. Михаил и Герман, занятые перепалкой, не обратили на него внимания, а их мать кивнула с такой понимающей улыбкой, что Эркин сказал:
— У меня дочка и брат мой так же… цапаются.
— Большая дочка? — заинтересовалась женщина.
— В первый класс ходит, — гордо ответил Эркин.
— Как так? — удивился Михаил, оторвавшись от спора с братом, в котором явно проигрывал. — Когда ж ты женился? Война ж ещё была.
— С ребёнком, что ли, взял? — сразу догадался Герман. — Так это ты…
У Эркина заметно потемнело и отяжелело лицо, сжались кулаки, но ни сказать, ни шевельнуться он не успел. Его опередила женщина.
— А ну, оба заткнулись, раз мозгов нет.
Братья быстро переглянулись и кивнули. Эркин заставил себя разжать кулаки и взять свою кружку.
— Попробуйте пирожки, — обратился он к женщине. — Домашние.
— Ваша жена пекла? — женщина взяла продолговатый, с изюмом, и откусила. — Очень вкусно.
И Эркин не смог не улыбнуться.
Его улыбка сняла возникшее напряжение. Герман и Михаил тоже взяли по пирожку и похвалили. Их похвалы прозвучали достаточно искренно, и Эркин совсем успокоился.
Завтрак грозил плавно перейти в обед, но женщина решительно завернула остатки бутербродов.
— Хватит с вас. На потом оставьте.
Эркин хотел сказать, что скоро… да, Лугино, десять минут стоянка, наверняка можно будет прикупить, но тут же сообразил, что с деньгами у попутчиков может, как у Кольки, впритык, и не ему в это лезть.
— Ладно, — кивнул Герман. — Потерпим до потом.
А Михаил спросил:
— Ну, а курить можно?
— В тамбур идите, — ответила женщина.
— Пошли? — предложил Герман Эркину.
Эркин кивнул и достал из кармана полушубка сигареты.
Многие курили прямо в вагоне, но если просят выйти, то отчего же и нет. Тогда, прошлой зимой он тоже ходил курить в тамбур вместе с Владимиром, интересно, как у него там наладилось? Должно быть всё хорошо и как положено. Как увели тогда с двух сторон под руки, так, надо думать, и оженили сразу. Ну, и удачи ему.
В тамбуре было прохладно, и после вагонной духоты даже приятно. Дружно закурили.
— А работаешь где? — спросил, словно продолжая разговор, Герман.
— На заводе грузчиком, — спокойно ответил Эркин и столь же естественно спросил: — А вы?
— Перебиваемся, — вздохнул Михаил.
— Чего умеем, того не нужно, — хмуро улыбнулся Герман. — А чего нужно, так не умеем. Я-то прямо со школы, добровольцем. И он следом. Вот и остались при пиковом интересе.
Эркин понимающе кивнул. Подобных разговоров он слышал много. И Колька так же объяснял, чего он в грузчики пошёл. Но у Кольки руки-ноги на месте, а у ни х…
— А там ты кем был? — спросил Михаил.
— На мужской подёнке крутился, дрова там попилить-поколоть, забор поставить, — братья кивнули. — А летом бычков пасти и гонять нанимался.
— А до…
— До Свободы? — уточнил по-английски Эркин. — Рабом был, — и смущённо улыбнулся. — Я не знаю, как это по-русски называется.