Читать интересную книгу Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Редко какая женка приходила одна, неся младенца. Обычно с ней были еще сестра, или подружка, или сенная девка, или кто-то из комнатных женщин, а то и целая свита. Ради этого женского общества стоило, оторвавшись от дел, лишний раз заглянуть в храм, благо бежать недалеко. С иной перемигнуться, а с иной и знакомство свести…

Обсуждая, какое продовольствие брать в дорогу, да еще устремившись к храму, Семейка и

Тимофей проскочили вперед, Богдаш и Данила оказались вдвоем.

— Искать следов, стало быть, придется… Давай-ка припоминать, где мы этого горемыку от собак спасали, — сказал Богдаш, хотя он тут был вовсе ни при чем, а узнал про спасение, уже когда чуть ли не к Пречистенским воротам подъехали.

— Почем мне знать? — буркнул Данила.

Он тогда впервые побывал в Хорошеве, впервые проехал Звенигородской дорогой и понятия не имел, какие улицы с переулками, какие ворота и храмы стояли в той части Москвы, ведь это был уже даже не Белый город, а Земляной город, и там у парня никогда никаких дел не водилось.

— Экий ты!.. — Богдаш, обладавший прекрасной памятью на приметы местности, никогда не мог взять в толк, как можно без такой памяти обходиться. — Ну, выехали из Хорошева, потом — верст пять лугами да полями. Или шесть, кто их считал? Там по левую руку Ваганьковская слобода — так?

— Может, и так.

— Что ж тебя твоя зазноба не научила? — напоказ удивился Богдаш. — В Ваганькове скоморохи селились, там народ тешили, кто хотел их к себе позвать, там и искал.

— Да когда ж это было?! — возмутился Данила. — Еще при покойном государе! Она, поди, и не помнит.

— Она-то помнит, — уверенно ответил Богдаш. — Она девка на возрасте, должна помнить.

Это Даниле не понравилось. Впрочем, не понравилось все: и как Богдаш приписал себе чужую заслугу, и как напомнил про Настасью, которую дай Господи поскорее забыть, и еще — приглядывался к ней, блядин сын, годки ее сосчитал!.. Ему-то какая печаль?..

И тут же Данилу словно чьей-то тяжкой ладонью по лбу хлопнуло: помнит! Ох как помнит, как прошлым летом, когда безумного кладознатца ловили, спас Настасью с молодыми скоморохами от смерти!

Чтобы Богдаш да долее двух часов про девку помнил?!

Стало быть, когда недавно ее поминал, не к слову пришлась, а впрямь занозой в душе застряла.

Очень Даниле это не понравилось. Сам бы не мог объяснить, почему, а на душе вдруг сделалось пасмурно. Не к добру такие Богдашкины воспоминания. Однажды он вот так-то думал про них двоих, думал, да в дурной своей башке и сосватал, потому что оба друг дружке под стать. Точно так же тогда скверно сделалось, как теперь…

— Ну так проехали Ваганьково — дальше через пару верст речку Пресню перешли, за ней нашим конюхам государь землю отвел, где селиться, — расписывал дорогу Богдан, ведать не ведая, какие мрачные страсти вскипели в Данилиной голове. — Вот женит тебя дед Акишев, там себе и двор поставишь. А там уж и земляной вал, да ведь мы в ворота не въезжали — мы вдоль вала коней повели. Давай, брат, вспоминай!

— Да что я? Ты ж видел, как горемыку спасали, ты и должен помнить, где это было,

— отвечал раздосадованный Данила.

Богдаш рассмеялся.

— Ишь ты, горластый волк зубастый! Бей своих, чтоб чужие боялись!

И опять он обошел Данилу, извернулся да себя над ним и поставил, хотя был кругом неправ. Очень хотелось Даниле освоить эту повадку старшего товарища, да все никак не выходило.

На смех обернулись Тимофей с Семейкой.

Семейка внимательно поглядел на Желвака, еще больше прищурив прозрачно-серые глаза. Он видел, что Желвак опять непутем цепляется к Даниле, и взгляд был предупреждающий: уймись, дорогой товарищ, не балуйся, осади малость… не то…

Тимофей же, услышав громкие слова, сразу понял: опять молодцы сцепились.

— Пошли, — сказал он Семейке. — Детина не маленький, сам разберется. Ишь, усы скоро на палец крутить начнет, а все за ним, как мамка, бегай…

То, что Тимофей назвал Данилиными усами, было пока лишь намеком, дюжина слабых черноватых волосков справа да столько же слева. Самое забавное, что сам Данила о них пока и не знал. Он так редко видел свою рожу в зеркале, что начни расти борода — он бы про то узнал последним, когда уж закурчавится.

Услышав такую новость, Данила шлепнул себя двумя пальцами по верхней губе и стал быстро ощупывать место, где у мужиков усы растут. И точно — провел по-над кожей против шерсти и ощутил нежное покалыванье. Вот же они, окаянные! Вот же они, любезные!

— Ты их салом смазывай, — посоветовал Богдаш. — А то еще девки крапивой косы моют, чтоб были густы, так не попробовать ли?

Данила покосился на товарища — тот вроде бы говорил без издевки.

— Дались вам всем мои усы, — буркнул Данила, вспомнив, разумеется, Настасью. — И без сала вырастут. Так где мы с тобой остановились? Докуда доехали?

— До земляного вала, — преспокойно сказал Богдаш, — а там направо повернули и вдоль него — до Крымского брода. Теперь давай, вспоминай!..

Видя, что спор вышел мимолетный, Тимофей с Семейкой пошли к храму.

— Это было, уже как речку перешли.

— А церкви ты там поблизости не приметил?

— Может, и была… — Данила задумался.

Будучи занят беседой с Ульянкой, он краем глаза присматривал за конями, а более по сторонам не таращился.

— Должна была быть! Там храм Девяти Мучеников стоит!

— Коли и стоит, то не на виду. Мы коней мимо храма не прогоняли.

— Точно — не на виду…

Тимофей повернулся.

— Да чего языками болтать? Сели бы с утра на коней да и поехали тем же

путем, нашли нужное место.

Данила и Богдаш переглянулись. Может, Желваку хотелось затянуть этот нелепый разговор, чтобы вдоволь поиздеваться над Данилиным незнанием московских окраин, кто его ведает. Но сейчас это уже не получалось.

После молебна отправили в дорогу Семейку с Тимофеем. Они сопровождали телегу со сбруей, быстро двигаться не могли. Решили, что ночевать им — в Коломенском, а уж оттуда спозаранку — в Казань.

Данила с Богданом остались одни.

— Они-то быстрее нас обернутся, — сказал Богдаш. — Дороги просохли, купчишки оживились, пока распутица была — они все обозы собирали, а теперь-то обозы один за другим и потянутся! Так что и дорога безопаснее сделается.

— А мы с тобой тоже делом займемся или так и будем на конюшнях сидеть? —

полюбопытствовал Данила.

Спать ему уже не хотелось, голова была пустая и ясная, он перешагнул некий порог, за которым тело, лишенное сна, впадает в ошалелое состояние и готово к самым бестолковым подвигам.

— Поехали!

Был долгий вечер на рубеже весны и лета. Черемуховый ветер, пролетая, смущал взъерошенную от бессонной ночи душу.

Данила с Богданом по Волхонке, потом по Оcтоженке доехали до земляного вала, выбрались

из Москвы и повернули на север, тем самым путем, каким гнали коней в Коломенское, разве что в другую сторону. И доехали до Пресни, и повернули назад, и тут уж Богдаш взял власть в свои руки и тыкал Данилу носом в каждый переулок — не отсюда ли бежал покойный Бахтияр?

— Отсюда! — воскликнул вдруг Данила.

Богдаш задрал голову:

— Так вот же она, церковь-то!

— А я что — в небеса таращился? Я за конями глядел!

Церковь и впрямь стояла в глубине переулка. Конюхи свернули туда, рассуждая — откуда мог выскочить Бахтияр?

— Ему совсем немного до нас оставалось, когда мы песий лай услышали, — вспомнил Данила. — Голован мигом до него долетел.

— Коли на него псов спустили, он от ворот далеко уйти не мог, псы, поди, еще быстрее Голована… Либо из тех ворот, либо из этих! — решил Богдаш, показав плеткой на одни и на другие.

Очень у него это ловко получалось — мотнув кистью, подкинуть висящую на мизинце плетку и сразу крепко ее ухватить.

Данила подъехал к забору, приподнялся в стременах и заглянул на первый из подозрительных дворов. Ничего особенного не увидел — обычный беспорядок, без какого не обойтись живым людям. Он проехал подальше, опять привстал в стременах — и с той же пользой для дела.

Богдан свистнул, Данила обернулся.

От храма шла, ковыляя, сгорбленная бабка с преогромной клюкой. Что-то в этой бабке показалось Даниле знакомым, она словно бы несла на себе некий тайный и важный знак. При этом вид у бабки был самый что ни на есть богомольный. Легко было узнать в ней обычную обитательницу московского храма, лучше всякого батюшки знающего, как отслужить обедню, переносчицу вестей и изобретательницу диковинных поверий.

Видя, что бабка бредет к калитке, что рядом с крытыми воротами, Данила отъехал от забора. Ссориться с чужой старухой он не желал. Но старуха, видать, еще помнила, что может означать переливчатый свист весенним вечером за оградой расцветающего сада.

Молодцов-вершников было двое, оба с плетками, она — одна, и все же бабка, развернувшись так, чтобы видеть обоих, пошла в решительное наступление.