Я выпрыгиваю из только-только начавшего притормаживать «Комбата» на ходу и с каменным лицом иду к своим. Напролом, прямо сквозь оцепление бредунов. Кто с дороги отпрыгнуть не успеет – пусть на себя пеняет. Но те явно хорошо разглядели и машину, на которой я приехал, и Черного Полковника, выбирающегося из внедорожника следом за мной. Так что под ноги никто не попался, расступились, образовав широкий коридор. Мимо своих тоже прохожу не останавливаясь, лишь хмуро киваю головой, мол, сейчас разберусь. Возле тела Сереги на несколько секунд присаживаюсь на корточки. Разглядываю пробитую пулей чуть ниже левой лопатки спину, натекшую в пыль лужу густой, почти черной крови, уже вьющихся вокруг омерзительных жирных зеленых помойных мух. Мне это сейчас необходимо. Я заряжаюсь ненавистью.
Ненависть бывает разной. Одна – ярко-алая и обжигающе горячая. Она смертельно опасна: застилает глаза, туманит рассудок, заставляет терять контроль над ситуацией и над своими действиями. Все это ведет к гибели. Не всегда: если противник заведомо слабее – ты, скорее всего, победишь. Но если столкнешься с хотя бы равным по силе – ты однозначно труп. Вторая – бело-голубая и холодная, словно жидкий азот. Она как будто вымораживает из головы все лишние, мешающие сосредоточиться мысли, оставляя на их месте лишь морозную, звенящую пустоту. Слух, зрение, обоняние, все чувства в этот момент словно обостряются, мир вокруг приобретает удивительную резкость, а тело становится почти невесомым. Такая в бою – серьезное подспорье. Вся закавыка в том, что нужно научиться в зародыше давить первую и, в случае необходимости, вызывать в себе вторую. Прости меня, Серега! Тебе, брат, уже все равно, а мне сейчас обязательно нужно победить.
– Эй, внутри, – вокруг тихо, и мой голос наверняка отлично слышен в «Рюмочной». – Если тот, кто выстрелил в спину моему человеку, считает себя мужчиной – пусть выходит. Черный Полковник сказал, что я могу требовать дуэли и выбрать оружие. Так вот, я требую: бери свой нож, трусливая погань, и выходи сюда, убивать тебя буду. Остальных не трону, слово даю. Но если никто не выйдет, решу, что вы прячете убийцу, и заровняю ваш шалман под танцплощадку, вместе с вами со всеми. И никто мне слова не скажет, я сейчас в своем праве. Даю пять минут, время пошло.
В рядах бредунов заметно оживление: мало того, что война явно отменяется – раз Полковник приехал, то наверняка все уладит, так еще и развлечение намечается. Со времен Древнего Рима в этом вопросе человеческая натура ничуть не изменилась – на гладиаторские бои зрители найдутся всегда.
Минуты примерно через три из дверей «Рюмочной» выходит, поигрывая длинным, примерно в полторы ладони, и явно острым клинком, мой противник. Не знаю, действительно ли он стрелял в Акима или народ в кабаке выбрал из своих рядов самого умелого в обращении с ножом. Мне наплевать. Нужно преподать бредунам урок, доходчиво объяснить, что любая попытка не по делу наехать на моих людей будет иметь для наехавшего самые печальные последствия. Причем урок должен быть очень наглядным, чтобы впечатлились и надолго запомнили. Ну, а кто из них будет в этом спектакле двух актеров играть роль моей «несчастной жертвы» – мне глубоко наплевать.
Отцепляя от бедра кобуру с пистолетом, внимательно оглядываю соперника. Хорош! Высокий, широкоплечий, хорошо сложенный, нос сломан, длинные волосы собраны сзади в хвост, но главное – взгляд умный. Это плохо, умный противник всегда опаснее. Моложе меня лет на десять, двадцать пять – двадцать шесть, вряд ли больше, и килограммов на двадцать легче, значит – быстрее, подвижнее и выносливее. С другой стороны, я с ним не в салочки играть собираюсь и не наперегонки бегать. Парень уже начал плавно кружить вокруг меня, щеря в улыбке явно ни разу за всю жизнь не чищенные зубы. У-у-у-у, паря, да ты пижон! Ладно широкие замахи и приглашающие жесты, понтуется мальчуган, на публику работает, бывает. Но вот чего-чего, а крутить нож в пальцах и из руки в руку перебрасывать – не стоит. Профи так не делают. Отсюда вывод – дилетант. Умелый, явно небесталанный и опытный, но – любитель. Тем проще.
Тяну из ножен свой старый трофейный ухорез, доставшийся мне «в наследство» от убитого чеченского боевика еще в прошлой жизни – во время второй кампании. Бредун презрительно кривит губы. Ну да, его «зубочистка» сантиметров на десять длиннее. Эх, сопля ты зеленая, не успел ты видно узнать, что Фрейд был не прав и размер – далеко не всегда самое главное. А теперь уже и не успеешь…
Так, паренек продолжает нарезать вокруг меня. Хорошо двигается, подлец! Прямо Мохаммед Али: «Порхать как бабочка, жалить как пчела». Но мне эти «танцы с саблями» не интересны, я хоть и хочу впечатление произвести, но совсем другим способом.
– Ну, и какого хера ты вокруг меня пляшешь как девочка?! Драться-то будем, клоун?!!
Мой рык, наверное, даже в крепости Полковника услыхали. В толпе зрителей послышались смешки. Есть! У бредуна от злости аж лицо перекосило, и он, выкрикнув что-то экспрессивно-матерное ломанулся в атаку. Ню-ню, сынок, давай! У меня за плечами – полтора десятилетия службы в далеко не самом слабом спецподразделении МВД, до этого – два года в войсковой разведке, а еще раньше – детско-юношеская спортивная школа. Для меня почти всю сознательную часть жизни заниматься самбо было так же естественно, как есть или дышать. А ты в меня своей железкой тыкать… Наивный, как чукотская девушка, ей-богу.
Один замах, второй, я отпрянул назад. Бредун перебросил нож в другую руку и ударил слева и снизу – уклоняюсь. Шустрый, гад, чуть не задел, но мне на этот счет один золотушный шкет по прозвищу Трепа еще в прошлом сентябре в Червленной урок преподал. Второй раз я на этот подленький прием не куплюсь. Ага, вот оно! Классический, словно на занятиях по рукопашке в спортзале родного Отряда, удар ножом правой рукой сверху. Роняю свой, так и не пригодившийся в этом бою нож на землю, а дальше все как в учебнике: жесткий блок снизу, обеими руками захват его запястья и одновременно расслабляющий стопой в колено. Судя по звуку – нормально получилось, может, и не сломал, но уж точно повредил, очень уж хорошо хрустнуло. Запястье, предплечье и локоть доворачиваю по часовой стрелке, а сам в этот момент смещаюсь буквально на полшага вперед и влево. Одновременно чуть присаживаюсь и давлю своей левой рукой ему на локоть и нажимаю на кисть. Стандартный милицейский прием, взял нападающего на болевой, причем сразу на двойной – в локте и в кисти. Нож бредуна, негромко звякнув о какой-то камешек, выпадает в пыль. По идее, будь все это на тренировке или задерживай я где-нибудь подвыпившего дебошира – сейчас самое время переходить на задержание и конвоирование. Только вот обстановка немного другая, и я, продолжая крепко прижимать его локоть к своему бедру, резко рву его руку вверх. Громкий вопль взвывшего от боли бредуна заглушает треск ломающегося локтевого сустава и хруст разрываемых сухожилий. Так, похоже, «клиент» от боли сознание потерял. Ничего, сейчас мы тебя в чувство приведем. Бросаю вырубившегося бредуна на землю и беру на излом его левую руку. Снова хруст, снова треск, снова дикий, полный боли отчаянный вопль. Вокруг – тишина, собравшиеся вокруг бандиты, затаив дыхание, смотрят за боем… Ай, кого я обманываю! За избиением. У этого хвостатого изначально шансов не было, он сам подписал себе смертный приговор в тот момент, когда направил ствол в спину уходящему Акиму.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});