на лужайке полицейского, чтобы не удрал через окно на связанных простынях, – если, по-вашему, это называется «принимать гостей», то я решительно не могу с вами согласиться.
Не знаю, насколько вы знакомы с анналами о Вустере, но если вы хоть в какой-то мере о них осведомлены, то, возможно, припомните ужасающую историю о сэре Уоткине Бассете и моем посещении его глостерширского поместья. Сэр Уоткин и мой дядюшка Том наперегонки коллекционируют то, что называется objets d’art, и когда сэр Уоткин обманом увел из-под носа дяди Тома серебряный кувшинчик для сливок в виде коровы – на редкость безобразное изделие, – мы с тетушкой Далией отправились в Тотли-Тауэрс, дабы похитить вышеупомянутую корову и вернуть ее в родное стойло. Это предприятие, хоть и увенчавшееся, как говорится, успехом, едва не привело меня в кутузку, и когда я вспоминаю о нем, то все еще дрожу, как трепетная осина, если я правильно выражаюсь.
– Мучают ли вас ночные кошмары, Дживс? – спросил я, надрожавшись.
– Очень редко, сэр.
– Меня тоже. Но если мучают, то всегда одни и те же. Я снова оказываюсь в Тотли-Тауэрсе в обществе сэра У. Бассета, его дочери Мадлен, Родерика Спода, Стиффи Бинг, Гасси Финк-Ноттла и скотч-терьера Бартоломью, они являются мне во всей своей красе, и я просыпаюсь, не к столу будь сказано, весь с головы до ног в поту. Да уж, поистине для меня то были времена, которые… как там, Дживс?
– Ниспосланы, чтобы подвергнуть человека испытаниям, сэр.
– Именно. Да еще каким! Один сэр Уоткин Бассет чего стоит, а? – задумчиво проговорил я. – И нечего удивляться, что дяде Тому стало не по себе и он приуныл. На его месте я тоже впал бы в депрессию. А кто еще наблюдался среди присутствовавших?
– Мисс Бассет, сэр, мисс Бинг, собака мисс Бинг и мистер Финк-Ноттл.
– Ну и ну! Вся шайка почти в полном составе. Спода не было?
– Нет, сэр. Очевидно, на его сиятельство приглашение не распространялось.
– На его – что?
– Мистер Спод, если изволите припомнить, сэр, унаследовал титул лорда Сидкапа.
– Ах да. Совсем забыл. Сидкап или не Сидкап, а для меня он все равно Спод. Скверный тип.
– Во всяком случае, он назойливая личность, сэр.
– Не хотелось бы снова с ним сталкиваться.
– Охотно понимаю, сэр.
– И не испытываю никакого желания встречаться ни с сэром Уоткином Бассетом, ни с Мадлен Бассет, ни со Стиффи Бинг и Бартоломью. Против Гасси не возражаю. Физиономия как у палтуса, в спальне у себя держит тритонов в стеклянной банке, но на такие вещи смотришь сквозь пальцы, когда речь идет о твоем старом школьном друге. Точно так же прощаешь старому товарищу по Оксфорду, например преподобному Г. П. Пинкеру, его привычку загребать ногами и опрокидывать все вокруг. Так как же Гасси? Вне себя от счастья?
– Нет, сэр. Мистер Финк-Ноттл, как мне показалось, тоже был подавлен.
– Видимо, какой-нибудь из его тритонов подхватил тонзиллит.
– Возможно, сэр.
– Вы никогда не держали тритонов?
– Нет, сэр.
– Я тоже. И Эйнштейн, и Джек Демпси, и архиепископ Кентерберийский, по-моему, тоже. А вот Гасси получает от общества тритонов истинное наслаждение. Устроится поуютнее и глазеет на них, и нет на свете человека счастливее его. Чего только в жизни не бывает, а?
– Действительно, сэр. Вы предполагаете обедать дома?
– Нет. У меня свидание в «Ритце», – сказал я и вышел, дабы облачиться в приличествующий английскому джентльмену уличный наряд.
Во время переодевания, когда мои мысли вновь вернулись к Бассетам и я еще раз подивился, ради чего, черт побери, тетушка Далия допустила, чтобы сэр Уоткин и сопровождающие его лица отравляли своим присутствием чистую атмосферу Бринкли-Корта, зазвонил телефон, и я вышел в холл, чтобы снять трубку.
– Берти?
– О, привет, тетя Далия.
Я сразу узнал любимый голос. Когда мы с тетей Далией говорим по телефону, у меня просто лопаются барабанные перепонки. Моя тетушка некогда была заметной фигурой в охотничьих кругах и, говорят, так зычно гикала и улюлюкала, скача по лугам и перелескам в погоне за лисой, что слышно было даже в соседних графствах. Теперь, отойдя от активной охоты на лис, она все еще сохраняла привычку адресоваться к племяннику тоном, предназначенным скорее для одергивания охотничьих собак, когда те отвлекались на кроликов.
– Смотри-ка, он уже на ногах! – прогудела она. – Я думала, ты еще в постели, храпишь так, что стены дрожат.
– Вообще-то обычно в этот час я еще недоступен, – поддакнул я, – но сегодня встал с жаворонками и с этими, как их? Кажется, с улитками. Дживс!
– Сэр?
– Вы ведь говорили, что улитки встают рано?
– Да, сэр. Поэт Браунинг в своей стихотворной драме «Проходит Пиппа…» указывает, что они встают в семь часов утра. «Жаворонок запел свою песню так весело и безыскусно, и улитка ползет по листу, оставляя свой легкий узор».
– Благодарю вас, Дживс. Тетя Далия, я не ошибся. Я восстал из постели, когда жаворонок уже запел свою песню, а улитка ползет по листу.
– Берти, что ты там мелешь?
– Вопрос не ко мне, а к Браунингу. Я говорю, что сегодня встал рано. Это самое малое, что я мог сделать, чтобы отпраздновать возвращение Дживса.
– Он ведь вернулся в добром здравии, да?
– Да, загорелый и бодрый.
– Здесь он был в прекрасной форме. На Бассета произвел неизгладимое впечатление.
Я обрадовался тому, что представилась возможность разрешить загадку.
– Тетя Далия, – сказал я, – вы затронули один вопрос, в связи с которым мне бы хотелось услышать разъяснения. За каким чертом вы пригласили в Бринкли папашу Бассета?
– Ради жены и малых детушек.
– Чего-чего? Не понял. Растолкуйте, пожалуйста.
– Ради Тома, я хочу сказать, – ответила она и так оглушительно захохотала, что я затрясся всем