Читать интересную книгу Властелин Колец - Джон Толкин

Хоть Мерри и устал, но ему не спалось. Они ехали уже целых четверо суток, и густевшие потемки все больше угнетали его. Он уж и сам не понимал, чего он так рвался ехать, когда ему не то что можно, а даже велено было остаться. Не хватало еще, чтобы старый конунг узнал об ослушанье и разгневался. Но это вряд ли. Дернхельм, похоже, договорился с сенешалем Эльфхельмом, начальником эореда. Ни сенешаль, ни воины его Мерри в упор не видели и не отвечали, если он заговаривал с ними. Дескать, навьючил Дернхельм зряшную поклажу – ну и ладно. А Дернхельм за все время ни с кем ни словом не перемолвился. Мерри чувствовал себя никчемной мелюзгой, и было ему очень тоскливо. А вдобавок и тревожно: войско оказалось в тупике. Дальняя крепь Минас-Тирита была от них за день езды. Выслали дозорных: одни не вернулись, другие примчались и сообщили, что дорога занята врагами, большая рать стала лагерем в трех милях к западу от маячной горы Амон-Дин, отряды идут по тракту, до передовых лиги три. Орки рыщут по придорожным холмам. Конунг с Эомером держали ночной совет.

Мерри жаждал с кем-нибудь поговорить; он вспомнил о Пине и еще пуще огорчился. Бедняга Пин, один-одинешенек в осажденном каменном городе: ужас, да и только. Мерри захотелось стать рослым витязем вроде Эомера, затрубить в какой-нибудь, что ли, рог и галопом помчаться на выручку Пину. Он сел и снова прислушался к рокоту барабанов, теперь уж совсем поблизости. Вскоре стали слышны негромкие голоса, мелькнули между деревьями полуприкрытые фонари. Конники зашевелились во мраке.

Высокий человек споткнулся об него и обругал проклятые сосновые корни. Мерри узнал по голосу сенешаля Эльфхельма.

– Я не сосновый корень, господин, – сказал он, – и даже не вьюк с поклажей, а всего-навсего ушибленный хоббит. Извиняться не надо, лучше скажи мне, что там такое стряслось.

– Пока ничего такого, спасибо растреклятому мороку, – отвечал Эльфхельм. – Но государь приказал всем нам быть наготове: тронемся в одночасье.

– Значит, враги наступают? – испуганно спросил Мерри. – Это их барабаны? Я уж подумал, мне мерещится, а то никто будто и не слышит.

– Да нет, нет, – сказал Эльфхельм, – враги на дороге, а не в горах. Ты слышишь барабаны лешаков, лесных дикарей: так они переговариваются издали. Живут они в Друаданском лесу, вроде бы с древних времен, немного осталось их, и таятся они хитро, точно дикие звери. Обычно-то им дела нет до войн Гондора или Ристании, но сейчас их встревожила темень и нашествие орков: испугались, что вернутся Темные Века – оно ведь и похоже на то. Хорошо хоть нам они не враги: стрелы у них отравленные и в лесу с ними не потягаешься. Предлагают помочь Теодену: как раз их вождя повели к нему. Вот с фонарями-то шли. Ну и будет с тебя – я и сам больше ничего не знаю. Все, я пошел выполнять приказ. А ты, вьюк не вьюк, а давай-ка вьючься!

И он исчез в темноте. Мерри очень не понравились хитрые дикари и отравленные стрелы: он и так-то не знал, куда деваться от страха. Дожидаться было совсем невтерпеж, лучше уж точно знать, что тебя ждет. Он вскочил на ноги и крадучись пустился вдогонку за последним фонарем.

Конунгу разбили палатку на поляне, под раскидистым деревом. Большой, прикрытый сверху фонарь висел на ветке, и в тусклом свете его видны были Теоден с Эомером, а перед ними сидел на корточках человечина, шишковатый, как старый пень, и, точно чахлый мох, свисал с его мясистого подбородка реденький клок волос. Коренастый, пузатый, толсторукий и коротконогий, в травяной юбочке. Мерри показалось, что он где-то его уже видел, и вдруг ему припомнились Пукколы в Дунхерге. Ну да, то ли один из тамошних болванчиков ожил, то ли явился дальний-предальний потомок тех людей, которых изобразили забытые умельцы давних веков.

Мерри подобрался поближе, но пока что все молчали, и наконец заговорил дикарь: должно быть, его о чем-то спросили и он раздумывал. Голос его был низкий, гортанный, но, к удивлению Мерри, говорил он на всеобщем языке, хотя поначалу запинался и примешивал к речи диковинные слова.

– Нет, отец коневодов, – сказал он, – мы не воины, мы охотники. Мы стреляем горгуны в лесу, орколюды мы очень не любим. И тебе горгуны враги. Потому будем тебе помогать. Дикий народ далеко слышит, далеко видит, знает все тропы. Дикий народ давно-давно здесь живет, раньше, чем сделались камень-дома, раньше, чем из воды вылезали высокие люди.

– Да нам-то в помощь нужны воины, – сказал Эомер. – А от тебя и твоих какая же помощь?

– Помощь узнавать, – отвечал дикарь. – Мы глядим и все видим, смотрим с высоких гор. Камень-город трудно стоит, хода-выхода нет. Кругом огонь горит, теперь внутри горит пожар. Ты хочешь туда? Тебе надо быстро скочить. Большой лошадиной дорогой скочить нельзя, там горгуны и дальние люди оттуда. – Он махнул на восток узловатой короткой рукой. – Много-много, ваших много не столько.

– Откуда ты знаешь, что их больше? – недоверчиво спросил Эомер.

Ничего не выразилось ни на плоском лице, ни в темных глазах дикаря, но голос его зазвучал угрюмо.

– Мы – дикари, дикий, вольный народ, мы не глупый ребенок, – с обидой сказал он. – Я великий вождь Ган-бури-Ган. Я считаю звезды на небе, листья на ветках, людей в темноте. Ваших воинов десять раз и еще пять раз по сорок десятков. Их воинов больше. Будете биться долго, и кто кого одолеет? А вокруг камень-города много-много еще.

– Увы! Все это верно, – сказал Теоден. – И наши разведчики доносят, что дорогу преградили рвами и понатыкали кольев. С налету их смять не удастся.

– Все равно медлить нельзя, – сказал Эомер. – Мундбург в огне!

– Дайте молвить слово Ган-бури-Гану! – сказал дикарь. – Он знает другие дороги и поведет вас там, где нет рвов, где не ходят горгуны, только наш народ и дикие звери. Люди из камень-домов давно, когда были сильные, сделали много дорог. Они резали горы, как охотники дичину. Народ говорит, наверно, они кушали камни. Через Друадан к Мин-Риммону ездили большие повозки. Давно-давно не ездят и дорогу забыли. Мы одни помним: вон там она идет на гору, за горой прячется в траве, деревья ее прячут, а она обходит Риммон и мимо Дина ведет вниз, к большой лошадиной дороге. Мы вас проведем туда, а вы перебейте всех горгунов и прогоните дурную темноту ярким железом, и дикий народ будет тихо жить дальше в своих диких лесах.

Эомер переговорил с конунгом на ристанийском языке, и наконец Теоден обратился к дикарю.

– Ладно, пойдем в обход, – сказал он. – Оставляем большое войско у себя в тылу, но что из этого? Если каменный город падет, мы не вернемся. А выстоит, победим – худо придется оркам, отрезанным от своих. Тебя же, Ган-бури-Ган, мы щедро одарим и станем твоими верными друзьями.

– Мертвые не одаряют живых и в друзья им не годятся, – ответствовал дикарь. – Если темнота вас не съест, тогда после не мешайте диким людям бродить, где хотят, по лесам и не гоняйте их, как диких зверей. Не бойтесь, Ган-бури-Ган в ловушку не заведет. Он пойдет рядом с отцом коневодов, обманет – убейте.

– Да будет так! – скрепил Теоден.

– А когда мы выйдем на большую дорогу? – спросил Эомер. – Раз вы поведете нас, придется ехать шагом, и путь, наверно, узкий.

– Дикий народ ходит быстрым шагом, – сказал Ган. – По Каменоломной долине, – он махнул рукою на юг, – можно ехать четыре лошади в ряд; в конце и в начале путь узкий. Нашего ходу отсюда до Амон-Дина как от рассвета до полудня.

– Стало быть, передовые доедут за семь часов, – сказал Эомер, – а задние, пожалуй, часов за десять. Мало ли что может нас задержать, да и войско сильно растянется; потом, на дороге, всех не сразу построишь. Теперь-то который час?

– Кто его знает, – сказал Теоден. – Темень стоит беспросветная.

– Темень стоит, ночь проходит, – сказал Ган. – Когда солнце глаза не видят, кожа его чует. Уже оно выше Восточных гор. В небесных полях совсем светло.

– Тогда надо поскорее выступать, – сказал Эомер. – Сегодня-то никак не поспеем, но хоть к завтрему.

Мерри не стал дослушивать, тишком улизнул и побежал собираться. Ну вот, завтра уже и битва, в которой, похоже, немногим суждено уцелеть. Но он снова подумал о Пине, о пожаре в Минас-Тирите – и кое-как совладал со страхом.

День прошел спокойно: ни засад, ни дозоров на пути не обнаружилось. Обок охраняли войско дикари-охотники, и мимо них мышь бы не прошмыгнула, не то что вражеские лазутчики. Чем ближе к осажденному городу, тем сумрачней сгущалась мгла, и вереницею смутных теней казались люди и кони. У каждой колонны был провожатый, а старый вождь шел рядом с конунгом. Поначалу двигались медленно: нелегко было всадникам с лошадьми в поводу спускаться по заросшим косогорам в Каменоломную долину. Уже под вечер передовые углубились в серую чащобу близ восточного склона Амон-Дина, в огромное ущелье, за которым расходились кряжи на запад и на восток. Сквозь это ущелье когда-то была проложена широкая дорога, выводившая на главный анориэнский тракт, но люди уже много веков здесь не ездили; деревья хозяйничали по-своему, и дорога заросла, исчезла под грудами лежалой листвы и валежника. Однако же чащоба эта была последним укрытием ристанийского войска: впереди простиралась ровная долина, а на юго-востоке высились скалистые хребты и, будто опираясь на них, воздвигся гигант Миндоллуин во всей своей каменной мощи.