- философски подумал он, глядя на звезды, - вероятно, самый... глупый поступок, который я когда-либо совершал. Может быть, кроме кракенов, во всяком случае. Независимо от того, насколько хорошо Кэйлеб воспринял это, невозможно сказать, как отреагирует Хааралд.
Тем не менее, с самого начала он не мог придумать никакого альтернативного курса действий, который давал бы больше шансов на выживание Хааралда.
С хладнокровной точки зрения, теперь, когда у него была возможность подумать обо всем немного больше, для долгосрочного выживания Чариса, вероятно, не имело значения, что случилось бы с королем Хааралдом и его галерами. То, что Кэйлеб и сэр Доминик Стейнейр уже сделали с одним галерным флотом, ясно показывало, что они могут сделать то же самое с другим, если потребуется. Особенно с тем, который собирался понести собственные потери - серьезные потери, - если он попытается нанести удар по королевскому чарисийскому флоту. Так что даже если бы Блэк-Уотеру удалось получить контроль над морем Чарис и бухтой Рок-Шоул, это было бы лишь временное владение, длящееся ровно столько, чтобы Кэйлеб смог вернуться домой и восстановить собственный контроль. И как бы сильно смерть Хааралда ни повредила правлению Чариса, Мерлин был уверен в пригодности Кэйлеба для принятия короны, особенно с Грей-Харбором и Уэйв-Тандером в качестве его советников.
Но в то время как Чарис мог пережить смерть короля Хааралда, Мерлин обнаружил, что он не был готов согласиться с этим. Или увидеть, как вынужден будет сделать это Кэйлеб. Не без того, чтобы сделать все, что в его силах, чтобы предотвратить это.
Это было странно, - размышлял он, поднимаясь на волне достаточно высоко, чтобы увидеть вдали огни одного из галеонов, - но когда он впервые решил превратить Чарис в необходимый ему инструмент, ему и в голову не приходило, насколько близко он может подойти к самим чарисийцам как к людям, о которых он заботился. Хааралд Армак был не просто королем Чариса; он также был другом Мерлина Этроуза и отцом другого, еще более близкого друга, а человек, который когда-то был Нимуэ Элбан, потерял слишком много друзей.
Это в первую очередь настоящая причина, по которой я позволил Кэйлебу "уговорить меня", сказав ему, что я мог бы сделать это? Или, - он нахмурился, когда ему в голову пришла другая мысль, - потому, что я так одинок? Потому что мне нужно, чтобы кто-то знал, что я пытаюсь сделать? Как далеко я на самом деле от дома? Эти люди могут быть моими друзьями, но никто из них не знает, кто - или что - я на самом деле. Есть ли у меня какая-то подсознательная потребность знать, что кто-то, кто считает меня другом, знает правду - или, во всяком случае, столько правды, сколько он может понять - обо мне?
Возможно, он так и сделал. И, возможно, эта потребность была опасной брешью в его броне. Независимо от того, как могут отреагировать Кэйлеб или даже Хааралд, подавляющее большинство жителей Сэйфхолда, даже в Чарисе, действительно сочли бы его исчадием Ада, если бы узнало хотя бы десятую часть правды о нем. И если бы это произошло, все, что когда-либо было связано с ним, было бы запятнано, отвергнуто с ужасом. Итак, в конечном счете, если он позволил своей потребности в дружбе побудить его раскрыть правду кому-то, кто не был готов ее принять, или просто кому-то, кто мог непреднамеренно проговориться, все, чего он достиг до сих пор - и все люди, которые погибли на этом пути, и которым все равно предстояло умереть - погибли бы ни за что.
Все это было правдой. Он знал это, но не был готов подвергать себя психоанализу в попытке проанализировать свою мотивацию, даже если предположить, что ПИКА был подвержен психоанализу. Потому что, в конце концов, это не имело значения. Каковы бы ни были причины этого, это было то, что он должен был сделать. Что-то, чего он не мог не сделать.
Он поднялся на вершину очередной волны. На этот раз огни не виднелись, и он мысленно удовлетворенно кивнул, проверяя визуальные изображения, передаваемые с зависшего над ним разведывательного скиммера. Флот двигался с хорошей скоростью, неуклонно удаляясь от него все дальше, пока он плыл один в необъятности моря.
Он обнаружил, что незаметно вытащить кого-то с переполненного, тесного парусного судна было лишь ненамного проще, чем незаметно доставить того же человека на переполненную, тесную галеру. Тот факт, что сейчас взошла полная луна, только усложнял задачу.
К счастью, он и Кэйлеб уже соорудили достаточно глубокую защиту, даже если они никогда не планировали использовать ее именно для этой цели. Арналд Фэлхан и другие члены отряда морской пехоты, телохранители Кэйлеба - все знали "правду" о "сейджине Мерлине". Каждый из них знал, что у Мерлина были видения, и что ему было необходимо уединиться и помедитировать, чтобы увидеть их. И каждый из них знал, что скрывать факт этих видений от кого-либо за пределами ближайшего окружения короля Хааралда или Кэйлеба было абсолютно необходимо.
Итак, Мерлину, как офицеру королевской стражи и личному телохранителю Кэйлеба, была предоставлена его собственная маленькая личная каюта. Она была прямо на корме, как раз под каютой Кэйлеба. У нее даже был собственный кормовой иллюминатор, и Фэлхан и другие часовые морской пехоты, охранявшие Кэйлеба, находились в хорошем положении, чтобы перехватить любого, кто мог потревожить сейджина во время его медитации.
Они также неплохо привыкли к тому, что сами оставляли Мерлина предаваться тем же медитациям. Все это означало, что ему было относительно просто пролезть через это окно и спуститься по веревке в воду. Оказавшись в воде, он погрузился и проплыл почти полмили, затем вынырнул и подождал, пока флот проплывет мимо него.
Он находился на расстоянии полумили от них и, вероятно, был достаточно далеко, когда всплыл, чтобы никто ничего не заметил, но он не испытывал большого желания рисковать. Ночь была такой ясной, какой может быть только тропическая ночь, с мерцающей фосфоресценцией, разливающейся по бортам кораблей, когда они плыли по серебряной лунной дорожке, их паруса были похожи на полированную оловянную посуду, их порты и люки светились от ламп и фонариков внутри. Шансы на то, что кто-нибудь случайно посмотрит в нужном направлении и увидит что-то столь небольшое, как парящая в небесах человеческая фигура, несомненно, были ничтожны, но у него было достаточно времени. Определенно, достаточно, чтобы не рисковать.
Или, - иронично поправил он себя, - по крайней мере, если вообще были какие-то шансы его заметить.