Чикильдеев покосился на Пихоцкого, Пихоцкий уныло развёл руками, демонстрируя, что полностью согласен, прораб крякнул, Эльвира тонко улыбнулась, и Анисим, поняв, что все ждут его, весьма твёрдо произнёс:
— Старое и новое. Я понимаю.
— Именно! — склонив на свою сторону главного участника совещания, Кумарский-Небалуев на мгновение расцвёл. — Именно! Мы создаём видимую и невидимую стену между историей и современным комфортом. Мы подарим гостям образ великого прошлого, традиционную красоту аристократического поместья и привычное удобство. — И с присущей ему скромностью закончил: — Я в очередной раз создал шедевр!
— Учитывая размер гонорара, иначе и быть не могло, — пробормотал Анисим, но, к счастью, не был услышан вошедшим в раж архитектором.
— Я лично придумал каждую находку! Я не спал ночами! И поэтому… — Небалуев твёрдо посмотрел на прораба. — Буду насиловать за каждое погубленное дерево.
— Фигурально выражаясь? — уточнил строитель.
— А как бы вам хотелось?
— Никак.
— Тогда не смейте ни на йоту отклоняться от архитектурного проекта.
Скандал был затеян из-за куста сирени, на который по недосмотру наехал экскаватор. Почуявший неладное прораб потребовал выдернуть раздавленное растение и сделать вид, что его никогда не было, однако завозившиеся рабочие не успели, и прибывший с традиционным утренним обходом Кумарский зорким взором подметил свершившееся преступление.
Вот и разразилась буря.
— Признаться, Сулейман Израилович, я не ожидала от вас такой… — подбирая подходящее определение, Эльвира потёрла тонкие пальчики, и все мужчины, как загипнотизированные, уставились на жест белокурой красавицы, — такой экспрессии.
Она обворожительно улыбнулась.
На грязной, развороченной земляными работами площадке элегантная Эльвира смотрелась даже не инородно — а как сказочная фея, по ошибке залетевшая в обитель орков. Лакированные туфельки на длинной шпильке, тонкие чулки телесного цвета, короткое платье, подол которого едва выступал из-под ещё более короткой меховой куртки, идеальный макияж… Появление девушки едва не остановило работу на объекте, и лишь понимание того, что в присутствии высоких гостей Василий Данилович способен наложить на бездельников крупные штрафы, заставляло строителей изображать выполнение обязанностей. Хотя мечтали они об одном: столпиться вокруг красавицы и пялиться на неё до тех пор, пока она не уедет.
— Эльвира Джамаледдиновна, дорогая, на работе я экспрессивен, как лев, — не стал скрывать Небалуев. — Потому что всегда болею за неё всей душой.
Чикильдеев вновь переглянулся с Пихоцким, однако оспаривать это заявление не стали. Потому что модный архитектор не давал для этого повода.
— И если я сказал — «насиловать», то…
— За языком следите, Сулейман Израилович, — недовольно произнёс прораб. — Пошутили — и будет.
Эльвира хихикнула. Василий Данилович порозовел. Анисим крякнул. Пихоцкий же сделался более уныл.
— Ну, если без шуток, то вы отстаёте от графика. — Кумарский резко сменил тон на деловой, и присутствующие подобрались. — При нынешних темпах в самом лучшем случае мы закончим земляные работы к концу ноября.
— Мы стараемся, — хмуро ответил прораб.
— Нужно стараться лучше.
— Мы… — Василий Данилович оглядел все начальство, прочитал на лицах знаки вопроса, вздохнул и продолжил: — С людьми стало трудно. Многие боятся здесь ночевать, разъезжаются по домам, на что уходит время. А некоторые и вовсе берут расчёт.
— В чём дело? — жёстко спросил Чикильдеев.
— Сначала были волки, — негромко произнёс прораб. — Несколько смертей по району…
— Я знаю о них, — не очень вежливо прервал подчинённого Анисим. — Но о волках давно не слышно.
Эльвира кивнула, подтверждая слова Чикильдеева.
— За неделю примерно ребята успокоились, — подтвердил Василий Данилович. — Но теперь новая напасть: жалуются, что за ними следят.
— Что?
— Кто?
— Зачем?
— Не знаю. — Прораб развёл руками. — Но скажу так: у меня подобное ощущение тоже присутствует. Идёшь или делаешь что-то… И вдруг — резко! — появляется чувство, что за спиной кто-то стоит. Оборачиваешься — никого.
— Э-э…
Прозвучало заявление фантастично, однако Василий Данилович не давал повода сомневаться в себе, и потому высокое руководство замерло в недоумении.
— Э-э…
— На объекте введён жёсткий «сухой закон», — доложил Пихоцкий, поняв, о чём собирается спросить шеф. — Начальник охраны относится к его соблюдению предельно серьёзно, я лично устраиваю внезапные проверки, в том числе — по ночам, — и гарантирую, что рабочие не пьют.
— Хм…
Анисим посмотрел на Эльвиру. Та улыбнулась, открыла было рот, чтобы озвучить какое-то предположение, но не успела: вдалеке резко, словно раненый, взревел двигатель экскаватора, раздались крики, возможно — боли, кто-то громко выругался, а подбежавший работяга завопил:
— Скорее сюда! Скорее! Там!
— Что?!
— Там!
* * *
— Где?
Молчание.
— Где, я тебя спрашиваю?
— Молчание.
— Где результаты?
Тишина.
— Ройкин?
— Да, Иван Севастьянович? — печально прогундосил опустивший глаза опер.
— Тебе стыдно?
— Очень, Иван Севастьянович.
А что он ещё мог сказать?
Аудиенция у начальника озёрской полиции — это вам не лобио кушать, это процесс длительный и не самый приятный. Это значит, нужно готовиться к суровому и беспощадному, как сама жизнь, разговору, результат которого известен заранее: ты будешь назначен за всё происходящее ответственным дураком и козлом отпущения и вообще — назначен, потому что позвали, и настала твоя очередь, в общем. Потому что начальство не любит отсутствия результатов, а именно этот «подарочек» Дима «отцу родному» и приготовил. И не просто, как выяснилось, приготовил, а подал на красиво украшенном блюде в присутствии вышестоящих должностных лиц. Но об этом несчастный старлей пока не знал.
Полковник тигром обошёл замершего посреди комнаты опера, фыркнул в усы, опять же — как тигр, — уселся в кресло и, чуть сбавив обороты, осведомился:
— Ройкин, ты понимаешь, что у нас впервые за три года случилось убийство?
— Никак нет, Иван Севастьянович.
— Такой тупой, что не понимаешь?
— Не убийство, Иван Севастьянович.
— Опять будешь рассказывать, что эксперты признали произошедшее несчастным случаем?
— Так точно.
— Давай без формализма.
— Слушаюсь.
— Ройкин?
— Извините, Иван Севастьянович.
Полковник поморщился, изучая одухотворённую исполнительностью физиономию опера, вздохнул и поведал главную причину своего неудовольствия:
— Эксперты, эти черти очкастые, сообщили, что Коряга… Тьфу… Корягин, в общем… — Необходимость назвать всем известного бродягу по фамилии сбила начальника полиции с толку. — В общем, эксперты сообщили, что Корягин не смог бы так насес… усес… Тьфу! — Полковник поднёс к глазам лист бумаги, нашёл в отчёте нужное место, но зачитывать его не стал, а просто уточнил: — В общем, не смог бы Коряга оказаться в той позе, в которой мы его нашли. Если бы он, как сказано в первоначальном отчёте, оступился и упал на острия прутьев, то, во-первых, сел бы лишь на один кол, а не три; а во-вторых, не получил бы сквозного ранения, а их у него два. Другими словами…
— С ним был кто-то, и этот кто-то помог Коряге насадить… наткнуться…
Ройкин тоже не знал, какое слово следует использовать в данном случае. И почти сразу пожалел, что перебил полковника.
— Филолог в прошлом?
— Никак нет.
— Сам вижу.
Несколько секунд полицейские смотрели друг на друга, после чего начальник полиции хмуро продолжил:
— Это означает, старший лейтенант Ройкин, что в нашем городе произошло убийство. Хладнокровное, жестокое, продуманное.
— Так точно…
— Я ведь сказал: без формализма!
Широкая ладонь полковника опустилась на столешницу с такой силой, что Дима вздрогнул.
— Извините.
— Заткнись!
— Слушаюсь.
— Отчёт экспертов уже известен в области, и я там как раз был, докладывал о «несчастном случае»… — Полковник хмыкнул. Старлей понятливо промолчал. — В общем, генерал потом долго смеялся.
— Ясно.
— Когда орать перестал.
— Тоже ясно.
— А я не люблю, когда надо мной смеются.
— Я ведь на отчёт ориентировался, Иван Севастьянович.
— Должен был проявить профессиональную смётку.
— Виноват.
— Заткнись.
— Слушаюсь.
— Так вот… — Начальник полиции обхватил себя за подбородок, помолчал и вернулся к спокойному тону: — Ты ведь сводки читаешь?
— Да, — кивнул Ройкин, послушно забыв «Так точно!».