Читать интересную книгу Крестовый поход против Грааля - Отто Ран

— Молите Бога за нас, грешных, чтобы сделал нас добрыми христианами и привел к благой кончине.

«Совершенные» каждый раз протягивали руки для благословения и отвечали:

— Diaus Vos benesiga («Да благословит вас Бог! Да сделает вас добрыми христианами и приведет вас к благой кончине»).

В Германии, где было много катаров, «верующие» просили благословения рифмованной прозой:

— Да не умру я никогда, да заслужу от вас, чтобы моя кончина была благой.

«Совершенные» отвечали:

— Да будешь ты добрым человеком.

После благословения все читали вслух «Отче наш» — единственную молитву, признаваемую в Церкви Любви. Вместо «Хлеб наш насущный дашь нам днесь» они говорили «Хлеб наш духовный…», потому что просьбу о хлебе земном в молитве они считали недопустимой. Хотя их просьба о хлебе духовном была созвучна латинской Библии (Vulgata), где в Евангелии от Матфея (гл. VI, стих 2) говорится: «Рапет nostrum supersubstantialem (сверхсущный) da nobis hodie», Рим обвинял их в искажении этого места.

Перед каждой трапезой, где присутствовал «совершенный», происходило торжественное преломление хлеба{77}. Перед тем как сесть за стол, читали «Отче наш» и получали благословение катара. Потом старший из них, если их было несколько, брал хлеб, благословлял и разламывал со словами:

— Милость Господа нашего да пребудет с вами.

Цель таких трапез Любви, установленных в раннехристианской церкви, — не наслаждение творимой милостью, а установление духовных связей между «совершенными» и «верующими». Во время преследований, когда катары были вынуждены скрываться и не могли приходить к «верующим», они через гонцов рассылали священный хлеб по городам и деревням.

Катаризм осуждал католическое причастие. Они не верили, что реальный хлеб при освящении сверхъестественным образом претворяется в тело Христа, которое было эфирным и только кажущимся. Церковь осуждала и проклинала эти еретические взгляды, хотя сама учение о претворении не возводила в догмат. В то время церковники сами не имели четких понятий. Катары признавали слова Господа, что «кто будет есть плоть его и пить кровь его, наследует жизнь вечную», но прибавляли: «Дух животворит, плоть бесполезна, и в его словах подразумеваются дух и жизнь». Хлеб небесный, вечной жизни — не хлеб катаров, но хлеб Бога. Тело Христово — не на алтаре и не в руках священников. Его тело — Община всех, кто стремится к высшей любви, Церковь Любви.

Завет Христа разбит. СкрываетОт нас Бог тайну тех времен.Завет Предвечный заключен,И Бог себя как Дух являет.«И Дух есть Бог!» — так с радостным дождемПрогрохотал весенней ночью гром.Н. Ленау. «Альбигойцы»

В 14-й и 15-й главах Евангелия от Иоанна Иисус обещает ученикам, что будет просить Отца своего послать им другого заступника (по-гречески: parakletos, по-провансальски: conort — «утешитель», переведенный так же и Лютером), Духа Святого, которого мир не может воспринять, так как не будет его видеть и осязать{78}.

Помимо Рождества (Nadal), Пасхи (Pascos) и Троицы (Pentecosta), главным праздником катаров была Манизола, праздник Утешителя («mani» индийцев, «идеи» Платона, «mens» римлян).

Одним из символов Духа, то есть Бога, который катары заимствовали из буддизма, был Mani — сияющий драгоценный камень, освящающий мир и заставляющий забыть все земные желания. Mani — эмблема буддийского откровения, рассеивающего мрак заблуждений. В Непале и Тибете Mani считался символом любви к ближнему (Dhyanibodhisattva Avalokitecvara или Padmapani).

В начале был Бог: Вечное, Неизменное, которое имеет тысячу имен, но есть тот, кто есть: Бог!

В начале у Бога было Слово. Логос. Отец его — Бог, Мать — Дух, который в Боге. Слово есть Бог.

В начале был также Дух. Он есть Любовь, что вместе с Богом изрекла Слово, которое жизнь и свет. Дух — это Любовь. Дух — Бог. Любовь — Бог. Любовь ярче Солнца и чище драгоценных камней.

О таинстве Манизолы мы не знаем ничего. Палачам инквизиции не удалось вырвать у катаров знание о высшей любви, о любви утешающей. Вместе с последним еретиком тайна погребена в пещерах Орнольяка.

Записи инквизиторов рассказывают нам только об «утешении Святого Духа» (Consolamentum Spiritus Sancti), торжественном эзотерическом священнодействии катаров{79}. Верующие могли при нем присутствовать. Верующие рассказали о нем палачам.

Катары осуждали крещение водой и заменили его «крещением духом» (consolamentum). По их взглядам, вода не могла иметь очищающего и преображающего действия, поскольку она вещественна. Они не верили, что Бог использует противное ему, чтобы освобождать людей от власти Сатаны. Они говорили: человек, который собирается креститься, либо покаялся либо нет. В первом случае — зачем нужно крещение, если человек уже спасается своей верой и покаянием? В противном случае крещение также бесполезно, так как человек его не желает и не готов к нему… Кроме того, Иоанн Креститель сказал, что он крестил водой, а Христос будет крестить Духом Святым.

Consolamentum было целью, к которой стремились все «верующие» Церкви Любви. Оно даровало им «благую кончину» и спасало души. Если «верующий» умирал без «утешения», они считали, что его душа будет странствовать в новом теле — а великие грешники в теле животного, — пока в одной из последующих жизней он не искупит свои грехи и не станет достойным «утешения», чтобы потом от звезды к звезде приближаться к Божьему престолу.

Поэтому consolamentum проводилось с торжественностью, которая ярко контрастировала с простотой культа катаров.

Когда неофит выдерживал долгий срок тяжелых приготовлений, его приводили туда, где должно было проходить consolamentum. Чаще всего это была пещера в Пиренеях или Черных горах. На протяжении всего пути на стенах были укреплены факелы. В середине зала стоял алтарь, на котором лежал Новый Завет. Перед началом празднества и «совершенные» и «верующие» мыли руки, чтобы ничто не осквернило чистоту этого места. Все собравшиеся в глубоком молчании вставали в круг. Неофит стоял в середине круга, рядом с алтарем. «Совершенный», исполняющий обязанность священника, начинал обряд тем, что еще раз объяснял «верующему», принимающему «утешение», учение катаров и, предостерегая его, называл обеты (во времена преследований — будущие опасности), которые он должен будет принять.

Если «утешаемый» был женат, его жену спрашивали, готова ли она расторгнуть союз и отдать супруга Богу и Евангелию. Если «утешение» принимала женщина, этот же вопрос ставился мужу.

Потом священник спрашивал верующего:

— Брат, ты желаешь принять нашу веру?

— Да, господин.

Неофит преклонял колена, касался руками земли и говорил:

— Благослови меня.

— Господь благословит тебя.

Так повторялось три раза, и каждый раз «верующий» чуть-чуть приближался к священнику. В третий раз он прибавлял:

— Господин, моли Бога, чтобы он привел меня, грешного, к благой кончине.

— Господь благословит тебя, сделает тебя добрым христианином и приведет к благой кончине.

Потом новый «брат» торжественно давал обет.

— Обещаю, — говорил он, оставаясь на коленях, — посвятить себя Богу и его Евангелию, не лгать, не клясться, не касаться женщины, не убивать зверя, не есть мяса и питаться только плодами. Обещаю также без брата своего не путешествовать, не жить и не есть, а если попаду в руки врагов наших или расстанусь с братом моим, три дня воздерживаться от пищи. И еще обещаю никогда не изменить своей вере, какая бы смерть ни угрожала мне.

Потом он еще три раза получал благословение, а все присутствующие опускались на колени. Священник подходил к нему, давал целовать Библию и клал ее на голову новому брату. Все «совершенные» подходили к нему, клали правую руку на голову или на плечо, и все собравшиеся произносили: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Прислуживающий священник обращался к Богу с молитвой, чтобы на нового брата снизошел Святой Дух-Утешитель. Брата, принявшего «утешение», опоясывали крученой веревкой, которую он теперь должен был носить не снимая и которую называли его символическим «одеянием»{80}.

В конце обряда «совершенные» давали новому катару «поцелуй мира». Он возвращал его стоящему рядом с ним, тот передавал дальше. Если «утешение» принимала женщина, священник касался ее плеча и протягивал ей руку. «Чистая» передавала символический «поцелуй мира» соседу.

После неофит удалялся в пустынное место и 40 дней питался только хлебом и водой, хотя перед обрядом выдержал не менее долгий и строгий пост. Пост до и после принятия consolamentum назывался Endura{81}.

Если «утешение» давалось умирающему, два катара в сопровождении нескольких верующих входили в его комнату. Старший спрашивал больного, желает ли он посвятить себя Богу и Евангелию. Потом происходил обычный обряд и прощание, когда на грудь неофита клали белый платок и один из катаров вставал в изголовье, а другой — в ноги.