Читать интересную книгу Земля незнаемая. Зори лютые - Борис Тумасов

- Не доброе дело ушкуйничать.

- Разбойное, - согласился Ивашка, - грабёж - дело немудрёное…

По утрам иней серебрил землю, а по оврагам, куда не Пробивалось солнце, запоздало лежал грязновато-рыжий снег. Но чем ближе ладьи приближались к Новгороду, тем сильнее весна давала себя знать. Дней Ивашка сбрасывал с себя латаный тулуп и оставался в одной рубахе. Свежий ветер бодрил, а солнце ласково пригревало.

Поваживая из стороны в сторону рулевым веслом, кормчий искоса посматривал на ладейщиков, усевшихся вокруг жаровни с углями, над которыми пеклись куски мяса. На последней стоянке подстрелили новгородцы лося. Зверь оказался молодой и, на удивление, не отощавший за зиму.

Ветер неожиданно стих, и парус обвис.

- Эгей, берись за весла! - окликнул Ивашка товарищей.

Ладейщики, опустив парус, налегли на весла. Только в слышно:

- И-эх! Да! И-эх!

Режет ладья носом чистые воды Волхова-реки, торопятся ладейщики. Нет ничего дороже человеку, чем родная сторона. Разве жизнь, да и она не мила без отчего крова. Не мало лет плавает Ивашка и давно познал это. Каждый раз, ворочаясь в Новгород, торопился он в свою ожогу, где до боли знакомо всё: изба и тёмные сени, двор, обнесённый высоким тыном, загон для скота, печь и полати, и даже зыбка, прикрученная к подволоку, зыбка, в которой качался отец, Савватей, баюкали его, Ивашку, и Кузьму.

Новгород открылся сразу куполами Софии, крепостными башнями и бревенчатой стеной, шатровой крышей княжьих хором, заиграл слюдяными оконцами теремов.

От неожиданности Ивашка забыл о руле, подхватился, Сколько раз видит он всё это, но всегда почему-то кажется, что впервые. И, словно разгадав его мысли, ладейщик, сидящий рядом, ахает:

- И что за чудо град Новгород? Ай да Великий!

Ладья, толкнувшись бортом о причал, вздрогнула и замерла. На сосновые столбы-сваи петлями полетели канаты, и Ивашка сошёл на пристань. По соседству с их ладьёй загружался мехами и кожей корабль из Ганзы. Немецкий гость, скрестив на груди руки, зорко следил за работным людом. Тут же, неподалёку, над ярким костром булькала в чане смола. Вытащив из воды дракар, варяги смолили днище. Новгородские мастеровые-плотники обшивали досками ладьи. На пристани раздавался стук топоров.

Миновав амбары и клети с товарами, кормчий направился к Ярославову двору. Время послеобеденное, и улицы малолюдны. Ивашка по сторонам поглядывает, примечает, где что за год изменилось. Вот у боярина Парамона постройки новые.

«Вишь ты, - крутит головой Ивашка, - едва успел из Ладоги перебраться, как уже хоромы обновил. Прыток боярин…»

Позади зацокали копыта. Оглянулся Ивашка, дружинники скачут. Посторонился. Воины в броне, шишаки с бармицами[66]. Лошади под ними горячие, одна другую норовят обойти, вперёд вырваться.

Посмотрел кормчий дружинникам вслед, полюбовался и дальше своей дорогой зашагал.

А князь Ярослав в ту пору, отобедав, умостился в удобном кресле с книгой в руках. Но не читалось. Ярослав под впечатлением недавнего разговора с тысяцким. Посеял Гюрята в его душе сомнение. «Князь Владимир стар, - сказал он, - помрёт, сядет великим князем кто-либо из братьев твоих, и будем мы платить ему, как и ноне платим. А за что? Разве Новгород в долгу перед Киевом?»

Знает Ярослав: то, что сегодня сказано ему Гюрятой, завтра сообща подтвердят бояре. . Станет он противиться, скличут вече и на своём поставят.

Но разве Ярослав не согласен с тысяцким? Он давно уже об этом подумывал, только гнева отца остерегался. Нынче, когда и у Гюряты такие же мысли зародились, решился, ответил: «Ин быть по-вашему».

Теперь, прикрыв глаза, Ярослав терзался душой, так ли поступил, не так? Но каждый раз выходило, что по-иному и быть не могло. Князь Владимир далеко, а новгородцы рядом…

Размышления нарушил заглянувший отрок:

- Кормчий Ивашка заявился.

- Впусти, - коротко бросил Ярослав.

Приезд кормчего обрадовал князя. «Значит, и Ирина вскорости прибудет», - подумал он. Вошедшего Ивашку встретил с улыбкой:

- Как путь по Волхову, совсем ли открылся?

Кормчий поклонился князю:

- Очистилась река сполна.

- А не ведаешь, стоит ли ещё лёд на Нево?

- Когда мы из Ладоги отплывали, охотные люди с верховья воротились, сказывали, тронулся.

- Добро! - удовлетворённо проговорил Ярослав, - Ну а как новый ладожский воевода?

- Ярл Рангвальд к воинскому делу пристрастен, городни новые срубил, разве что… - и замялся, не решаясь, говорить или промолчать. Но Ярослав насторожился:

- О чём умалчиваешь?

- Да что уж тут. Ярл-то Рангвальд добр, но дружина его ладожан притесняет, нередко разбоем живёт…

Ярослав нахмурился, отвернулся к оконцу. Недовольно бросил:

- Разберусь ужо!

Наступила тишина. Ивашка потоптался на месте, не зная, оставаться ли, покинуть горницу. Но вот князь снова повернулся к нему, сказал как ни в чём не бывало:

- И ты, Ивашка, каким был, таким и остался, ровно и месяцы не пролетели.

Кормчий рад перемене разговора, сказал:

- Хочу просить тя, князь!

- Ну, сказывай, о чём?

- Давно я не был в своей ожоге. Отпусти, князь, лето пожить дома…

Ярослав посмотрел на него с усмешкой:

- Не по девке ли соскучился?

- И в том правда, князь, муж я, сам видишь, не дряхл телом, - ответил ему тем же Ивашка.

- Добро, добро, поди в таком разе сыщи дворского, скажи, что я велел выдать те три гривны серебра. Не с пустыми же руками являться в избу.

Ещё не рассвело, как Ивашка, упросив воротнюю стражу выпустить его из города, шагал знакомой дорогой. Путь до ожоги не ближний, через болота с весны хода нет. Идёт Ивашка, перекинув котомку через плечо, поглядывает по сторонам. Слева Волхов, справа узкой полосой тянется лес. За ним непролазная топь.

Небо засерело, зарделась на востоке утренняя заря. Лес пробуждался одиночными пересвистами птиц, потом враз ожил, наполнился трелями и переливами. Ивашка вдруг припомнил детство, надул щеки, засвистел иволгой. На душе радостно, ноги несут сами собой. Слева остался Юрьев монастырь. Мальчишкой был, когда рубились его кельи. Не раз потом привозили они с отцом в дар монахам то мясо-дичину, то мёд в кадках.

Не замечая устали, прошёл Ивашка без отдыха весь путь. К обеду издалека увидел ожогу. Из-за высокого тына выглядывала тесовая крыша избы, верхушка нераспустившейся берёзы. За жердевой изгородью, обочь тына, чернело нераспаханное поле.

При виде родного дома Ивашка почуял, как сильнее забилось сердце и к горлу подступил тёплый комок. И что за неведомая сила прячется в человеке, которая Жадно влечёт его в отроческие края? Стареет человек, но не убывает в нем той силы, наоборот изо дня в день она зовёт его всё настойчивей, властней. В ком нет любви к родине, не уподобается не только человеку, но и животному. Ибо зверь дикий, птица ли перелётная, - всяк тянется в те места, где впервые обогрело их материнское тепло.

Задержавшись у ворот, Ивашка бегло оглядел двор. Всё как и год назад: по двору бродят куры, хрюкает в закутке свинья; в копёнку сена уткнулся носом телок, ворошит. На конюшне, заслышав человека, заржала лошадь. Узнав своего, старая собака потёрлась об ногу, завиляла хвостом. Ивашка погладил её и, скинув котомку, переступил порог.

2

- Свевы явились! Свевы Волхов меряют! - облетела весть Новгород.

Со всех сторон города стекался К пристани люд поглазеть на княгиню.

- Слыхал ли, нашему князю свевскую королеву в жены привезли?

- Наслышан!

- Издалека! А по-русски разумеет ли?

- Наш князь Ярослав книжник, иноземным языкам обучен!

- Позрим ужо, что за птица у Олафа дочь, - насмешливо сказал боярин Парамон, семеня за боярыней.

- Уж не припадает ли на один бок, как наш сокол, - вторит боярыня и поджимает губы.

- Но, но, вы, грибы старые, червивые, - обгоняя Парамона; прикрикивает дружинник. - Почто хулу на князя кладёте!

- Не плети пустое, - ершится боярыня, и её морщинистое лицо багровеет от гнева.

Дружинника оттирает толпа. Она прихлынула к самому берегу. За спиной у боярина Парамона тысяцкий Гюрята. Ему хорошо, голова над толпой выделяется. Парамону же, кроме спин да затылков, ничего не видно. Досадно, не каждый день бывает такое, а тут ещё боярыня под бок толкает:

- Ну что там, какова, пригожа ль?

- Отстань, неуёмная, - злится Парамон. - Тебе-то на кой её пригожесть, в постель класть будешь, что ль?

Гюрята рассмеялся.

- Не бранись, боярин, чай, она любопытства ради спрашивает. А ты, боярыня, на Парамона не серчай, ростом он мал уродился. Я те лучше обсказывать буду. Дракары-то видны те, либо и их не разглядишь?