Читать интересную книгу Правда - Максим Чертанов

— Надюша, перестань тыкать мне в нос своего боженьку. Я тебе сто пятьдесят раз объяснял, что никакого бога нету. Это медицинский факт. Мы с тобой состоим в передовой партии и должны быть атеистами.

— А как же товарищ Железный? Он же, говорят, монахом был. И теперь чуть что — адские муки поминает и геенну огненную.

— Его в детстве ксендзы охмурили и сбили с панталыку, — сказал Ленин. — Поэтому он такой... железноголовый.

До восьми лет Ленин, как все дети, верил в Бога и молился ему. Но о чем бы он ни попросил Бога — Бог никаких его просьб никогда не исполнял. Даже когда Алена Родионовна сломала ногу, Бог не захотел исцелить ее. Нога срослась плохо, и Алена Родионовна, самый добрый человек на свете, навсегда осталась хромою. Тогда Ленин решил, что Бог злой, и стал писать его с маленькой буквы. Учитель закона Божьего отругал Ленина и обещал, что Бог его накажет. Но Бог и тут никак не проявил себя. Ленин понял, что Бога нет, и никогда бы больше к этому скучному вопросу не возвращался, если б окружающие не заводили с ним споров. (Что же касается Дзержинского — конечно, его считали атеистом, и он поддерживал в окружающих это убеждение. Но в глубине души он навсегда остался истово верующим человеком, и Бог его был под стать ему самому — суров и справедлив, с горячим сердцем и холодной головою.)

— Все талдычат про грехи да царствие небесное, — горько сказал Ленин, — а сами втихую водочку жрут и девок щиплют. Знал бы Иисус Христос, кто от его имени делами заправляет, — в гробу бы перевернулся. Он-то был неплохой человечище. Людей кормил и баб жалел.

2

— Максимыч, дело в шляпе. Я вас сейчас приму в ряды революционеров.

— Так вы...

— Да. Я — лицо уполномоченное.

— Я чувствовал, я знал! — обрадовался Горький.

— Отныне у вас будет кличка, как у всех порядочных людей. Мы предлагаем вам кличку «Вкусный».

— Польщен чрезвычайно.

— Так что смело берите у вашего Саввы денежки. Только берите напрямую, без посредничества Марьи Федоровны, ладно? Незачем обременять даму этими скучными материями... Кстати, познакомьте и меня с ним.

И Владимир Ильич был честь по чести представлен Морозову. Савва ему понравился. Он был абсолютно не похож на карикатурного купчину-эксплоататора: одет по-европейски, лицо умное, но не хитрое, а какое-то задумчивое. Ленин отчаянно ему завидовал, но не черной завистью, а белой, продуктивной. Он и сам хотел бы быть крупным предпринимателем. «Ничего, стану императором — дам Савве развернуться. Пусть поднимает промышленность и развивает коммерцию. Окупит свои вложения с лихвой».

— Наконец-то я вижу перед собой настоящего революционера, — говорил Морозов. — Очень, очень рад.

— А почему вы так сочувствуете революционерам? — спросил Ленин.

— У меня имеются на то веские причины, — ответил Морозов.

— Можно полюбопытствовать, какие именно?

— При всем уважении к вам — не могу их назвать. Я объясню это только первому лицу в вашей партии. Ведь вы — не первое лицо?

Владимир Ильич скрепя сердце вынужден был признаться, что покамест не первое.

— Вы сведете меня с первым лицом?

— Сведу, сведу, — буркнул Ленин. Ему почему-то не хотелось знакомить Морозова с Дзержинским. Он сам не мог себе объяснить, отчего сама мысль об этом рождает в его душе дурные предчувствия. «Чортова конспирация, — подумал он, — того и гляди с ума сойдешь: намеки, суеверия...»

— У г-жи Андреевой был один знакомый революционер, но, как только я захотел с ним встретиться, он куда-то подевался...

— Успокойтесь, Савва Тимофеевич. Теперь он от вас никуда не денется.

— Вообще-то у меня есть подозрение, что она меня обманывает, — сказал Морозов. Лицо его сделалось так печально, что Ленин не выдержал и, хотя не любил соваться в чужие делишки, сказал:

— Да любит она вас, любит. Не расстраивайтесь. Просто Вкусный ее ревнует очень.

— Что? Любит?! — Морозов неожиданно расхохотался. — Милый мой, я никогда в жизни не был с этой дамой близок, и мне в высшей степени безразлично, кого она там любит... Она пыталась, конечно, соблазнить меня, но не имела успеха.

— То есть как? — опешил Ленин. — Всякая собака знает, что Андреева была у вас на содержании, вы ее безумно любили, а Горький увел ее от вас.

— Чушь и чепуха, — отрезал Морозов. — Мои контакты с нею имели исключительно деловой характер. Она вызвалась передавать революционерам деньги — я согласился. Теперь жалею: мне кажется, она присваивала половину этих сумм. (Ленин не стал его разочаровывать: пусть думает, что только половину.) Не ее я содержал, а Художественный театр и революцию.

— Нич-чего не понимаю, — сказал Ленин, который и в самом деле ничего не понимал.

— Когда вы занимаете в обществе определенное положение, — пояснил Морозов, — про вас непременно распускают идиотские сплетни, не имеющие ничего общего с действительностью. Вот ежели вы в будущем займете высокое положение — а я убежден, что займете, — сами убедитесь.

— Вы полагаете?

— Про вас начнут говорить и писать чорт знает что; все поступки выворотят наизнанку; черное назовут белым... Припишут вам мысли и дела, коих за вами сроду не водилось... Ваше рожденье, смерть вашу — все, все оболгут и исказят до неузнаваемости; правды о вас не будет знать никто и никогда.

«Не может быть, — подумал Ленин. — Наверное, он все-таки преувеличивает». Ему была неприятна мысль о том, что какие-то сплетники и писаки начнут выдумывать о его жизни небылицы, когда он станет императором. «Нет, нет, не верю: он, должно быть, просто хочет отпереться от унизительного треугольника романа...»

— Мария Федоровна сама говорила, что Горький ревнует ее к вам, — сказал он Морозову.

— Разумеется, ей выгодно, чтоб ее считали моей любовницей, — сухо ответил Морозов. — В действительности общение с г-жой Андреевой всегда было мне неприятно до крайности.

— А Горький-то хоть знает, что вы никогда не жили с Андреевой?

— Он, как и все, попался на удочку сплетен. Да и ему лестно думать, будто он отнял ее у меня. Я же Горького искренне уважаю и пожелал бы ему не такой жены, а более порядочной и умной...

Итак, поступления в кассу возобновились; более того, Морозов все-таки оформил страховой полис в пользу Горького, как Ленин ни отговаривал его от этого опрометчивого поступка. Ленин целыми днями ломал голову над тем, что побуждает Савву так отчаянно любить революционеров, но ни до чего не додумался; он подъезжал к Морозову так и эдак, но упрямый миллионер знай себе твердил, что объяснит это лишь первому лицу в партии, и требовал, чтоб его представили этому лицу как можно скорее. Ленин списался с Дзержинским, и тот предложил организовать встречу в мае, в каком-нибудь приятном местечке — в Канне, например. Морозов согласился.

Накануне отъезда в Канн Владимир Ильич сидел в своем гостиничном нумере, разбирая бумаги и счета, когда к нему пришла посетительница под вуалью... Он отослал жену в спальню (вообще-то Надежда Константиновна спала в гостиной на диванчике); та повиновалась, но при этом фыркнула демонстративно громко — Андреева ей уж очень не нравилась.

— Какая надобность привела вас ко мне, милочка? Я ведь человек женатый; вряд ли мы можем прямо здесь... Может, поедем в другое место? — Несмотря на то что Андреева врала на каждом шагу, он все же был бы не против. Ведь она не нравилась ему как личность, а не как женщина.

— О, вы гигант, вы — монстр...

— Так едемте! — сказал Ленин, ерзая.

— Но я не за этим пришла, — ответила Андреева, откидывая с лица вуаль. — Я хочу просить вас...

— О чем? — осведомился Владимир Ильич, постаравшись скрыть разочарование.

— Вы едете в Канн с Саввой Тимофеевичем... Алеша сказал мне, что там вы будете встречаться с первым лицом в партии. Ведь это товарищ Железный, правда?

— К чему вам это знать?

— Стало быть, я угадала верно! Я хочу просить, чтоб вы хранили молчание и не выдавали меня. Я искренне люблю Алешу, а он считает меня честным, благородным человеком. Он может меня разлюбить, ежели узнает.

— Зачем по двадцать раз просить об одном и том же? — рассердился Ленин. — Я вам уже обещал сделать все, чтобы утаить вашу неприглядную роль в этом деле.

— Благодарю вас... А я за это могла бы доставать для партии... и для вас лично еще денег...

— Как это?!

— На свете есть и другие богатые люди, кроме Морозова. Я могла бы их пощипать немножко...

— Вы, Каренина моя, ненормальная, — сказал Владимир Ильич. — Во-первых, я и так вас не выдам, и не нужно мне никаких ответных одолжений. Во-вторых, как это предложение вяжется с тем, что вы «искренне любите Алешу»?

— Ах, я так тоскую по временам, когда была агентом товарища Железного! Мне безумно хочется опять участвовать в борьбе! Пароли, явки, тайные встречи... Жизнь так скучна! Риск придает ей остроту! Я буду соблазнять миллионеров по всему миру и отдавать партии...