Читать интересную книгу Римские термы: Гладиатор (СИ) - Разум Алекс

Правее от холма кустарник, а прямо, насколько видно, травяной луг. Овечки, сбившись в кучу, стоят всей отарой. Звук музыки идет оттуда. Ту-у, ту-ту, ту-у-у-у. Она подходит ближе. Это мальчик, вернее юноша. Дует в рожок, выводит мелодию. На нем серая туника, копна густых волос закрывает глаза. Он ее замечает и перестает играть.

«Как ты это делаешь?». Она без стеснения стоит рядом, и их плечи прикасаются. «Научишь?». Он показывает ей рожек: «Надо дуть сюда. А здесь держать». Отдает ей инструмент в руки. Она пытается и не выходит.

Юноша улыбается. «Надо вот так». Он берет рожок. Играет. Все у него выходит хорошо. Она раздосадована, что у нее не вышло. «А я, зато знаю, как надо целоваться. Хочешь, научу?». Он перестает играть и молча смотрит ей в глаза. Она без смущения его обнимает и целует в губы. Старается повторить все, как делали родители. Юноша прижимается к ней. Чувствуется, как колотиться у него в груди. От этого ее сердце начинает биться сильнее, и еще где-то пульсирует, ниже живота.

— Госпожа Атилия, вы где? — это Фелица ее зовет.

Зачем она пришла так не вовремя… Так было хорошо.

— Госпожа, Серселия ушла.

Какая еще Серселия, кто это вообще… Ах да. Она же в ее доме гостит. Видимо задремала под тихое шуршание листвы.

— А что Германус, он где?

— Не знаю. Может спать пошел. В гостиной уже нет никого.

— Ну ладно, можешь идти, — сказала Атилия.

Про себя же подумала с легкой досадой: «Как это спать пошел? Он что не придет?».

Рабыня вышла. Она села на кровати, спустив ноги к полу. Луна все так же светила, ветер все так же шумел в кронах деревьев. Голова у нее все еще кружилась.

Что же он, вот так просто, сдался и пошел спать. Даже не попытался добиться ее. Где же его решительность и дерзость. Неужели его желание было так слабо, и он побоится войти к ней в спальню. Может двери немного приоткрыть, он увидит и догадается.

«Открой их еще нараспашку, и прозови. Что совсем гордости не осталось!».

Ну как же хочется, что бы пришел. Нет, она его выгонит, конечно. Как по другому. Прогонит решительно, еще и накричит. Ну, или прикрикнет. Но строго. Даже не потому что она замужем — Луция она не любит, а потому что он так легко ее не добьется. Пусть потрудится для этого.

Германус все не шел. Она прислушалась к звукам — ничего, кроме шелеста листьев. Атилия встала и, босиком, подошла к окну. Пол был устлан терракотовыми плитами, но все равно оказался прохладный. Хоть и не такой холодный, как мраморный у нее спальне в доме Луция. Деревянные ставни на окне распахнуты. Она вдохнула полную грудь прохладного ночного воздуха. Видимо, уже стояла глубокая ночь, еще вечером стояла жара.

Аромат роз, перемешанный с запахом хвои, ярко ощущался. Как же спать когда все так хорошо сложилось. Они могли остаться наедине, и никто бы их не заметил. Возможно, больше такого момента не представится. Может так сложиться, что им больше не увидеться. Тогда уж лучше сожалеть о том, что случилось, чем о том, чего не получилось из-за нерешительности.

Атилия еще постояла чуть-чуть и, смело, направилась к двери. У самого выхода уверенность пропала. Она уже не юная наивная девочка, а он не робкий пастушок. Как же быть… Что же он оставил всю свою смелось на арене гладиаторских боев?

За дверью послышался звук шагов, едва уловимый. Она отошла назад к окну. Удары сердца, часто стуча, отзывались в голове. Воздуха стало мало, и Атилия хватала его, часто дыша. Звук шагов пропал. Как она не вслушивалась — ничего. Не может быть, чтобы ей это просто показалось. Ведь точно кто-то шел. Вернее крался. Волны от ударов сердца уже бились в виски. В дверь поскребли. Сначала еле слышно, потом громче.

Появилась легкая радость, следом за ней — волна сомнения. Как теперь быть? Открыть дверь или спросить: «Кто там?». Но это лишние звуки в такой момент — она точно знает кто за дверью. Да, и он уверен, наверное, что она догадалась. Немного подождала. Тишина. На кончиках пальцев приблизилась к двери и приоткрыла. Силуэт, как призрак в полутьме, стоял вплотную у входа. Не сдержалась и глубоко с шумом вздохнула. Пару мгновении, и он плавно протиснулся в открытый проем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сильная рука обвила ее талию. Теплое мужское тело прильнуло к ней всей. Дверь тихонько закрылась.

— Что же так долго… — едва слышно вырвалось, с досадой.

Все. Больше она не могла говорить. Его губы впились в ее, как в спелый фрукт. Ноги подкосились и стали ватными. Только успела обхватить руками его шею. Иначе бы упала.

Стены, пол и потолок — поплыли вокруг. Она закрыла глаза и почувствовала, как ее подхватили крепкие, но заботливые руки. Два мгновения и они оказались на кровати.

Оба часто дышали — волна возбуждения накрыла их окончательно. Поволокла. Не оставалось никаких шансов на капельку сопротивления.

Одежды не стало в два вдоха. Теперь они могли ощущать друг друга целиком: каждый мускул, каждую впадинку. Воздух, вдруг, стал горячий, как из парной в термах. Оба дышали жарко, чуть не задыхаясь.

Волна покалывания пробежала по ее телу до кончиков пальцев на ногах. Германус вобрал в себя ее сосок и, едва касаясь, водил языком. Другой тоже не остался без внимания. От этого они набухли и затвердели. Видимо такое произошло не только с ее сосками. Что-то увеличившееся и твердое прижалось к ней между ног. Очень горячее и живое…

Когда проснулась — не нашла его рядом. Странно, она не помнила, как он уходил. Поднялась и подошла к окну. Внизу стоял тот самый пастушок со своей дудкой, из поместья отца, в ее юности. Он не играл свою мелодию, просто стоял и молча смотрел на нее. Его глаза наполнены удивлением, разочарованием и укоризной — все это виделось одновременно. От такого ей стало неловко. «Что ты от меня хочешь? И на что ты рассчитывал — я дочь твоего хозяина». Только после этих слов она по-настоящему проснулась.

Лежа в кровати, долго не могла понять — где она. Какая часть была сном, а какая явью. Приходил ли к ней ночью Германус? Как юноша оказался так далеко от поместья отца, но главное — почему он не вырос за все эти годы?

Голова ужасно болела. От таких мыслей становилось еще хуже. Решила пока не думать ни о чем. Видимо, все же, слишком много было вчера вина. До этого дня у нее никогда не случалось похмелья. Она не знала, что надо делать, чтобы полегчало.

Попыталась подняться, но стены в комнате стали кружиться вокруг кровати. Она зажмурилась и снова легла на подушку. Решила еще нужно поспать. Но уже совсем светло, и заснуть не получилось. Где же, Дисс ее побери, носит эту рабыню!?

Глава 11

— Фелица!

Она громко, как смогла, позвала ее, не отрывая глаз и не поднимаясь. Ждать пришлось целую вечность.

«Придет — сразу же ее прибью! Нет, пусть сначала принесет воды. А то во рту будто конь ночевал». Вот откуда она знает такое выражение? А-а, отец так говорил после попойки с друзьями-вояками. Так, а что он делал чтобы прийти в себя. Просил у матери много холодной воды и куриного бульона.

— Фелица! Ну, где ты там?

Наконец-то открылась дверь, и она вошла.

— О боги — я сейчас сдохну, а ты все не идешь. Немедленно неси воды.

— В тазу? Будем умываться?

— Можно хоть и в тазу, но для питья. Мне кажется, я бы сейчас пол Тибра отхлебнула. Подлый Бахус — за что ты так издеваешься. Так стой, Фелица. Таз неси пустой, и срочно.

Рабыня едва успела поднести посудину, как Атилию стошнило. Бурный поток с неприятным запахом извергся из ее рта. Потом еще раз, и еще.

— Мать Деметра, сжалься надо мною. Я этого не вынесу.

Только и успела сказать, как ее снова вырвало.

— Фелица, оставь его на полу, тут рядом. Срочно пить.

Служанка со звоном поставила посудину. Атилия услышала, как быстрые шлепки босых ног направились к двери.

Вот уже скоро должно стать полегче. Еще бы льда к голове приложить. Так вот для чего этот гад Луций с похмелья требует себе льда. Не удивительно, что он потом полдня ходит темнее тучи, и орет без причины. Как же такое вынести? Нет, к вину она теперь точно не притронется. Как же это ее угораздило так перебрать. Еще один спазм заставил нагнуться над тазом. В этот раз из нее ничего не выходило, только слюни.