проверим. Такие мысли, если и давали почву для некой тревоги, в основном бодрили и не угнетали нас, а, напротив, словно мрачная тень от тучи, заставляли ускорить шаг.
Прямо над нами скалы отступали назад плавнее, чем раньше. Моя трубка едва успела раскуриться, когда мы двинулись вперед. Мы преодолели около 150 футов[126], когда я зацепил ее боком о скалу и выпустил изо рта. Трубка обреченно скользнула по снегу мимо Портера, а затем каким-то чудом сделала сальто, ударилась «головой» и замерла. Портер, проникшись сочувствием к моему тоскливому восклицанию, без колебаний высвободился из связки и быстро подобрал мою драгоценную трубку. Это было добрым знаком, но и предостережением. Скалы становились гораздо круче, чем казались с места нашего ланча, и, как я теперь видел, – немного выше, и были, вероятно, непреодолимы. Мы выбрали очевидную альтернативу и поднялись по снегу к желобу справа от нас, держась нашего предыдущего маршрута. Первый же отрезок позволил нам подняться выше. Мы рассчитывали на камни, но не на лед, и я боялся задержек. Пришлось поработать ледорубом, неловко прорубая лед левой рукой из напряженной позы. Теперь все зависело от одной маленькой ступеньки, высеченной в самой хрупкой из мыслимых структур, кое-как цепляющихся за скалу. С нее нужно было как-то перетянуть себя через громоздкий выступ выше. Эта преграда была самой упрямой из всех, что нам встречались, – того рода, когда человек застревает перед ней, уже решив, что не сможет, но, зная, что должен, продолжает бороться, пока не преодолеет ее.
Наконец мы преодолели вторую часть истории о нашем огромном камине или маленьком желобе и обнаружили изменение условий, означающее, что конец уже близок. Контрфорс сузился почти до толщины острия ножа, как и положено хорошему контрфорсу перед точкой примыкания. Его структура становилась все более фантастичной и даже проявляла опасную тенденцию к излишнему орнаменту. Некоторые причудливые скальные нависания и нескладные выступы в первых 20 футах над узким провалом вынуждали альпиниста изворачиваться в странных позах. Но мы были слишком взволнованы, чтобы долго там извиваться. Это препятствие было преодолено в спешке, насколько это выражение может подходить к размеренному и вдумчивому продвижению скалолазов. Мы быстро вскарабкались на «спину зверя», ожидая увидеть финал. В одном отношении мы не были разочарованы. То, что мы увидели, и было своего рода финалом, поскольку означало конец нашего дневного приключения. Отделенный от нас квадратным провалом, невдалеке стоял жандарм высотой около 100 футов – это была не причудливая фигура, горделиво возвышающаяся над краем пропасти, а торжественный и совершенно неприступный часовой, прислонившийся спиной к стене. Мы столкнулись с неприступной преградой. Справа к Эгюий-де-ла-Републик спускались ужасные плиты. Преодолев их траверсом, можно было добраться до дальней стены, вероятно, выйдя недалеко от места соединения контрфорса с гребнем. Портер обдумывал это без всякой надежды. На такое могли надеяться лишь отчаявшиеся безумцы. Мне казалось вполне возможным отыскать выход с этой стороны, но, очевидно, требовались столь большие запасы нервных и физических сил, что я сомневался, стоит ли приступать к штурму после таких напряженных усилий. Ситуация слева казалась еще более безнадежной. Желоб на той стороне теперь превратился в нишу. По направлению к ней скалы обрывались с чудовищной крутизной, в то время как сама башня венчала пропасть нависающим выступом. А за ним на гребне Шармо, уже так близко, я заметил отвесную стену высотой около 30 футов[127], которая может оказаться непроходимой, если даже мы доберемся до гребня.
Весь мой оптимизм развеялся, как дым, когда я спустился в провал и осторожно двинулся по левой стороне к выступу. По крайней мере, подумал я, загляну за угол. Мое любопытство было удовлетворено лучом надежды. Здесь была небольшая ниша, примостившаяся над пропастью. Возможно, удастся подняться по ее дальней стороне. Войти было трудно, но мне удалось проползти под нависанием[128] и упереться коленями в наклонную плиту. На дальней стороне я забрался в угол к узкой полке слева от меня. Над ней была короткая стена. Очевидно, двигаться здесь будет очень трудно, и я не мог сказать, куда она нас заведет. Я отчитался Портеру о результатах удручающей разведки. Моя уверенность едва теплилась, но ответ Портера показал, что он обладал чудесным даром слепой веры или же сделал такой вид. В любом случае ему было необходимо двигаться, ведь мне понадобилось бы больше веревки, если бы я попытался здесь подняться. К счастью, я смог занять такую позицию, чтобы помочь ему сгруппироваться, пока он минует нависающий выступ, и вытащить его на наклонную плиту – наличие рюкзака на спине в этот момент могло сделать положение чрезвычайно неудобным. И я рассчитал, что таким же образом мы сможем и вернуться. На дальней стороне углубления виднелся участок снега. Туда Портер и вонзил свой ледоруб. Эта страховка была недостаточной, но это было лучшее из доступных средств. Если бы он дрогнул тогда, я сомневаюсь, что смог бы преодолеть этот отрезок. Я снова забрался в правый угол и совершил траверс влево, к узкому выступу. Теперь я был почти прямо над своим товарищем, а надо мной была стена, максимально отвесная, – короткое препятствие высотой всего от 15 до 20 футов, но, признаюсь, вызывающее опасения. Несколько секунд я пребывал в смутных сомнениях, исходя из мысли, что совсем недавно был настроен принять такой же вызов – пройти сложный отрезок пути, – с самоуверенно-довольным жестом лидера, ведущего к победе. Теперь все было иначе: мой дух противился этому. Я гадал, была ли плоть немощнее духа[129]. А если ради начала сего действия нужно больше усилий воли, потребуется ли меньше усилий тела, чтобы совершить подъем? Я оглянулся, неловко посмотрев вниз, и увидел, как Портер деловито привязывает веревку к своему ледорубу – страховке, с которой никто из нас не ощущал себя в безопасности. Я, несомненно, невзлюбил его за эту невозмутимость. Тем не менее вон он – невозмутимый и деловито бодрый – факт, от которого мне не сбежать. Я отвернулся от него, почти злясь на эту его комбинацию из максимально благодушного настроя (еще сильнее обычного) и праведной уверенности в его проклятой страховке; и почти сожалея, что нашелся такой дурак, который, видимо, наслаждается нашей нынешней ситуацией. И в то же время, снова посмотрев вверх, в глубине души я был изумлен и рад, что Портер так хорошо играет эту роль.
Что касается сложности последовавшего далее предприятия, я чувствую себя совершенно некомпетентным, чтобы выносить какие-либо суждения. На крутую маленькую стену взобрались благополучно, как и ожидалось. Но опоры для пальцев