— Вы просили «покатать», и над фанерным заводом я вытряхивал из вас душу!
— Как нашли меня?
— Прочитал в «Правде» вашу статью к сорокалетию Смоленского сражения, позвонил туда, спросил ваш телефон…
Поразительно!.. Оказалось, что живет Николай Андреевич Гусев в городе Дзержинском близ Москвы; теперь мы часто с ним встречаемся, снимались вместе на телевидении (в программе «Ты помнишь, товарищ?») и даже ездим на рыбалку на его «Жигулях».
Четыре года пребывания в действующей армии дают возможность почти каждому фронтовику, особенно военному корреспонденту, воскрешая в памяти лично виденное и пережитое, написать объемную книгу, если к этому есть желание. У меня оно родилось еще на фронте, ибо впечатления накапливались стремительно. К сожалению, нам строго запрещалось вести дневниковые записи. Но я надеялся на свою память и уже в конце 1945 года засел за работу. Однако первый, скороспелый вариант повести «Человек не сдается» в полной мере не получился ни документальным, ни художественным, о чем речь впереди. Ведь предстояло еще продолжить образование, уяснить для себя истинную сущность художественного творчества, осмыслить войну в историко-социальных, политических и дипломатических аспектах, понять ее законы, выйдя за межи личностного миропонимания. И если быть откровенным, даже для книги об «окопной» войне с ее солдатскими тяготами недостаточно только собственных впечатлений и переживаний, хотя без них достоверная книга вообще не может получиться. Произведение о войне с изображением поэшелонного ее течения от (Ставки Верховного Главнокомандования до переднего края включительно) тоже должно в значительной мере опираться на постигнутый опыт я личные восприятия происходившего на фронте. Более того: даже «собственное видение» войны, как уяснил я со временем, должно содержать понимание того, что все происходившее и происходящее в мире пребывает в тесной взаимосвязи, словно линзы бинокля; нельзя не задумываться над тем, что современность несет в себе будущность (какую?). И отсюда следует: надо понимать современность, исходя из знаний — откуда она пришла, где ее истоки и причины пульсации их родников, то есть надо знать историю.
13
Когда проникаешь мыслью в глубь того, что содержится в читательских письмах, когда соизмеряешь свои, легшие в роман, замыслы с теми чувствами, которые они вызвали у читателей, и начинаешь ощущать единство своего видения и оценок прошлого с видением и оценками читателей — это ли не самая большая награда для писателя! Мне особенно дороги те строки, в которых бывшие фронтовики, определяя отношение к роману «Война», вспоминают свои военные дороги и своих фронтовых побратимов. А разве не вздрогнет сердце при мысли, что, может быть, написанное о войне (не только мной, а и моими коллегами) побудит молодых читателей пристальнее всмотреться в героическую сложность и трагичность тех будто бы и далеких, а для нас, фронтовиков, всегда близких лет, заставит глубже задуматься над величием советского человека, который во имя будущих поколений (уже пришедших в сегодняшнюю жизнь) без колебаний решался на полное самоотречение. Ведь стоит только напомнить иному читателю, что в годы войны были, прямо скажем, иные мерки жизни, иные оценки достоинств человека как воина или труженика, что было иное суждение о человеческих радостях, горестях и в целом — о человеческом счастье, стоит начинающим жизнь юноше или девушке задуматься над этим, как воспламеняется великая очистительная сила — их совесть — и начинает быть строгим судьей, взыскательным наставником и надежным врачевателем.
Но это лишь один из многих аспектов, которые, может даже подсознательно, тревожат писателей военной темы, когда они садятся за свою очередную книгу. Главное же, смею заметить по собственному опыту, гнетет забота, как выстроить и наполнить повествование большой правдой жизни, судеб и характеров, чтобы книга привнесла что-то новое, важное, хоть в какой-то мере обогащающее уже существующую литературу о Великой Отечественной войне. И, разумеется, всегда тревожит мысль, чтобы написанное тобой вплелось, пусть маленькой веточкой, в вечно живой венок народной памяти на надгробии погибших героев, коих миллионы…
Сейчас, конечно, легко из звучных слов слагать цветистые фразы. А вот тем людям, которые первыми испытали страшную сумятицу чувств, вызванных внезапным нападением врага, было очень нелегко. Я говорю об этом с пониманием всей трагичности сложившейся в приграничных районах ситуации, потому что в ту пору сам находился там. Как развертывались приграничные сражения, сейчас хорошо известно по документам-учебникам, мемуарным и художественным произведениям. Но тогда, в июне 1941 года, даже для тех, кто руководил первыми сражениями, многое было неясно, не говоря уже о нас, рядовых и командирах начальных звеньев. Каждому из нас тогда казалось, что ты находишься на самом трудном участке, в центре событий, и всех нас не покидала мысль: остановить врага, выстоять, а если погибнуть, то успеть бы прежде узнать, что происходит…
Погибли многие тысячи, так ничего и не узнав. Многие, умирая, полагали, что началась не война, а вооруженная пограничная провокация. И вышестоящим штабам, вплоть до Генерального штаба, в первые дни войны, видимо, очень трудно было оценивать обстановку, хотя бы и потому, что заброшенные в наши прифронтовые тылы переодетые в форму командиров Красной Армии, милицейских работников и в иные одеяния немецкие диверсанты разрушали линии связи, применяя изуверскую хитрость, истребляли на дорогах наших так называемых в то время делегатов связи.
Казалось, гитлеровские дивизии смогли с ходу сломить сопротивление наших войск и торжественным маршем устремиться в глубь советской территории.
Адольф Гитлер на это, между прочим, и рассчитывал.
За три дня до нападения Германии на СССР, 19 июня 1941 года, германское верховное главнокомандование поторопилось издать директиву № 32, в которой излагались задачи гитлеровских войск после победы над Советским Союзом. Вот их суть: завоевание Средиземного моря, Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока при одновременном возобновлении «осады Англии». Вслед за этим нацистскому руководству казалось возможным порабощение Индии и перенесение боевых действий на территорию США.
Первые успехи немецко-фашистских войск, их выход в южные районы Эстонии, к Пскову, на рубеж среднего течения Северной Двины и Днепра, были расценены гитлеровским руководством как полный выигрыш войны против Советского Союза.
Вот что заявил 4 июля 1941 года Гитлер на совещании в ставке: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});