Взгляд Энджи скользнул по голым стенам и забитым коробками углам кухоньки. Так вот, значит, что ее ждет? Берлога, похожая на склад, и холодильник с парой банок сардин? Очень может быть. Мама ведь тоже когда-то накрывала роскошные столы и взбивала пуховые, в белоснежных крахмальных наволочках, подушки. А что теперь? Что с ней случилось? Расклеилась, сдалась? Вид у нее неунывающий, хотя и рассеянный немного. А может, мама страдает сильнее, чем показывает? Неужто такая жизнь нормальна для любой одинокой женщины?
От этой мысли отчаяние накатило на нее с новой силой. Энджи зарыдала, и руки Натали вмиг обвились вокруг нее.
– Девочка моя! – шептала она, с нежностью приглаживая непослушные кудри Энджи. – Ты так сильно его любишь? Так сильно любишь этого идиота? Ну поплачь, поплачь. Ты все равно не успокоишься, пока не выплачешь любовь к нему из сердца. Но жить-то как-то надо! Голову не мешало бы в порядок привести. Хочешь, позвоню своему мастеру?
– Мам… мои проблемы в парикмахерской не решат.
– Нет, конечно, но нужно с чего-то начать? – Натали шумно вздохнула. – А работа в Нидхэме тебе все равно не нравилась. Ты и согласилась-то, только чтобы быть поближе к Рэйду.
Энджи не сказала бы наверняка, почему согласилась на работу в Нидхэме, но точно знала, что ей тогда здорово повезло с местом на фирме – как и сейчас, с целым месяцем отпуска за свой счет. Однако она не представляла себе, как сможет вернуться туда, хотя уходить с фирмы совсем тоже была не готова. Опустив голову, съежившись, Энджи ждала неминуемого продолжения.
– Брось ты наконец этих толстосумов с их завещаниями и трастовыми фондами! – сказала Натали, подтвердив опасения дочери. – Почему бы тебе не присоединиться к нам?
Энджи оторвала взгляд от дешевой уродливой клеенки на столе и уставилась на мать. В Женском кризисном центре, где Натали вела правовые консультации, основную клиентуру составляли забитые, затурканные, несчастные женщины, для которых пара тысяч на адвоката – неслыханная роскошь.
– Не могу я там работать, – буркнула Энджи, страшась и самой мысли о ежедневном общении с убогими, по выражению Тони, и стыдясь собственной постыдной, снобистской реакции. – У меня нет официального разрешения на практику в этом округе.
Кризисный центр оказывал помощь исключительно бедным или попавшим в безвыходное положение женщинам. Здесь можно было столкнуться с любыми бедами – от побоев мужа до иммиграционных проблем. Энджи даже думать не хотелось о том, чтобы разбираться с чужими несчастьями. Со своим бы справиться…
Натали плеснула себе вина в стакан (пластиковый, с безобразными синими динозаврами на желтом фоне) и такой же, полный, протянула дочери.
– Послушай меня внимательно, дорогая. Не думай, что так уж хорошо живется законченным эгоистам, которые помнят лишь о собственных удовольствиях… или о собственных страданиях. Последнее даже хуже. Давай-ка к нам, моя девочка. Разрешение мы получим в два счета, а у нас ты встретишься с сотнями женщин, проблемы которых ни в какое сравнение с твоими не идут. Поверь мне, приключение с Рэйдом покажется тебе походом в цирк, не более того. Вот я сейчас веду дело одной старушки, которую собственный сын…
– Не надо, мам! Не хочу я ничего знать о ее страданиях. – Энджи сделала большой глоток. – Своих хватает!
Не этого она ждала от мамы, не на это надеялась. Натали должна была склеить разрушенную жизнь дочери, а не предлагать ей новую… тоскливую, жуткую новую жизнь с домом, похожим на захламленный гараж, и работой пострашнее соцслужбы.
– Думаешь, я ничего не понимаю? – многозначительно вскинула брови Натали. – Еще как понимаю! Сейчас все твои мысли крутятся вокруг него: возможно, вовсе ничего и не было, а если и было, то его измену можно чем-то объяснить, а если и объяснить нечем, то, наверное, ты сама виновата, а значит, должна его простить один раз: в конце концов, мальчик оступился и больше он не будет. Все я знаю, дорогая. Но все это лишь фантазии. Ты зациклена на своем будущем бывшем муже, потому что тешишься надеждой хоть каким-нибудь способом вернуть связывавшую вас страсть.
Энджи отвернулась. Возможно, мать и попала в яблочко, но не снайперская точность определений сейчас нужна ее дочери. Натали подалась вперед, пытаясь заглянуть в глаза Энджи. Но та упорно смотрела в сторону.
– Тебе кажется, солнышко, – гораздо мягче произнесла Натали, – что пережить такое человек не в силах. Ты в западне, откуда нет выхода, а значит, жизнь твоя закончена. Посмотри на меня! И поверь: любовь – это пагубное пристрастие, как наркомания или алкоголизм. Она лишь питает иллюзии, отрезая от реальной жизни, от настоящей любви – любви к другу, богу, животным… даже к мужчине, если уж на то пошло. То, что ты называешь любовью, обрекает тебя на поклонение фальшивому идолу, которого ты же сама и придумала, в честь которого сама же и воздвигла храм. Ты прожила с ним какой-то год, Энджи. Всего ничего, можно сказать. Тебе двадцать восемь, ты еще молода. Позже, если захочешь, у тебя обязательно появится мужчина. Добрый, хороший. Твой. – В голосе матери вновь зазвенела сталь: – По крайней мере, непохожий на Брэда Питта!
Энджи встала из-за столика и потянулась за сумочкой.
Общение с матерью добавило унылой тоски, но, как ни странно, высушило слезы.
– Ты плохо выглядишь. – Натали озабоченно посмотрела на дочь. – Переночуй у меня, если хочешь. Я поставлю раскладушку – держу ее на тот случай, когда в Центре все места заняты.
Энджи с трудом сдержала дрожь отвращения. Перспектива провести ночь в этом подобии квартиры, на ложе страданий, превратила отцовский кожаный диван и лепнину потолка чуть ли не в декорации сцены из райской жизни.
– Нет. – Она мотнула головой. – Спасибо, мам. Я в порядке.
Энджи удалось выдавить из себя бледное подобие улыбки, после чего она набросила пальто и попрощалась.
ГЛАВА 11
Джада и Мишель собирались встретиться у пиццерии на Пост-роуд, но незадолго до назначенного времени Мишель перезвонила и сказала, что ей нужно ехать за Фрэнком. Так что Джаде пришлось везти детей к себе самостоятельно. Подъехав к самому крыльцу своего дома, она выскочила из машины и распахнула заднюю дверцу для Дженны. Та послушно выползла – именно выползла, двигаясь медленно и осторожно, словно ночь в приюте превратила одиннадцатилетнюю девочку в дряхлую старуху. Но Дженна, слава богу, хоть как-то двигалась. Фрэнки же, похоже, парализовало; его кошмар последних суток превратил в каменную – или, скорее, ледяную – статую. Подняв малыша с сиденья, Джада была поражена его тяжестью. Ну сколько может весить ребенок? Килограммов пятнадцать не больше; но недвижное, будто мертвое, тельце оттягивало руки, как мешок с цементом.