Читать интересную книгу Почему нам трудно поверить в Бога? - Александр Мень

Считаете ли Вы допустимым насаждение веры в единого Бога силовым путем? Не противоречит ли это христианским доктринам?

O. АЛЕКСАНДР: Безусловно, это противоречит и христианским, и буддийским, и в принципе и мусульманским доктринам, если брать мусульманство в его идеальном измерении. Вообще духовное несовместимо с насилием, потому что здесь область личности, область драгоценного, неприкосновенного, хрупкого! Человек, который лишается свободы, — он лишается и творчества, и своего достоинства.

Бог — это абстракция или конкретность?

O. АЛЕКСАНДР: Это  полная конкретность. Я бы сказал, что только Он один и конкретен, а мы получаем от Него свет, как Луна от Солнца и Земля от Солнца.

Не кажется ли Вам, что Бог превратился в некий символ?

O. АЛЕКСАНДР: В какой-то степени это верно. Когда мы говорим о Нем, то неизбежно употребляем символы. Когда мы говорим о любви, мы неизбежно употребляем метафорические слова. Когда мы говорим, что у нас в груди огонь, пламя, — это же не огонь там горит, а что-то, что мы не можем описать, но это очень сильная реальность. Причем не только по поводу любви или ненависти, но и по поводу любых других чувств мы часто прибегаем к символам. Потому что у человека не хватает слов для того чтобы передать самое последнее, самое важное, самое глубинное. И ничего страшного. Скажем, в физике и в химии употребляют бесконечное количество символов.

Некоторые считают, что Бог только в душе.

O. АЛЕКСАНДР: Он не только в душе, Он и в мироздании. Что говорил Иммануил Кант? Он говорил: «Две вещи меня поражают: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне». И то, и другое есть отражение Божие...

Вы человек культурный, образованный и, конечно, понимаете, что никакого Бога на самом деле нет. 

O. АЛЕКСАНДР: Я совершенно не обвиняю человека, который это писал, — он в данном случае является продуктом односторонней системы взглядов. Понимаете, если гнуть все время в одну сторону, то все становится кривым. Это кривой взгляд. Если говорить об образованных людях, то огромное количество образованных людей во всех странах являются верующими, причем их подавляющее большинство в мире.

А в прошлом история науки знает бесчисленные примеры верующих, и я даже приводить их не буду, потому что это уже стало тривиальным. Во всяком случае те, кто смотрел передачу на эту тему по телевидению, видели, как показывали Чарльза Таунса, одного из создателей лазеров, который является религиозным человеком; Тейяра де Шардена, знаменитого палеонтолога, геолога (у нас издан его труд «Феномен человека»), он был ученым, путешественником, писателем, монахом, философом. Таких тысячи. Так что здесь я просто на заднем плане стою.

Я глубоко убежден, что  все люди имеют веру, а считающие себя неверующими все равно смутно чувствуют Бога. А может быть, не только люди, но и звери. Но религиозный человек отличается тем, что он это осознает, об этом размышляет. И разница здесь проста. Скажем, человек изучает Солнце с помощью спектрального анализа и других способов; он узнает, из каких элементов таблицы Менделеева состоит наше светило. А кот — он греется на солнце. Оба пользуются солнцем в равной степени. И коту все равно, гелий там или что, — он просто греется.

Насколько часто в Вашей практике Вы видели, чтобы человек благодаря литературному произведению или произведению искусства приходил к Богу?

O. АЛЕКСАНДР: Вы знаете, здесь  кроется величайшая тайна. Приведу один пример. Я уже упоминал о. Сергия Булгакова — многие из вас, вероятно, знают, что он одно время был экономистом, до революции — легальным марксистом, и потом, в начале нашего столетия пришел к христианству и умер во время Второй мировой войны в Париже. Он сам описывает переворот, который в нем произошел, когда ему открылись совершенно другие горизонты жизни.

Что же стало стимулом? Это происходило в начале века. Он приехал на конференцию социал-демократов в Дрезден и в перерывах между заседаниями ходил в Дрезденскую галерею, где выставлена Сикстинская Мадонна. Он часами стоял перед ней, и в это время что-то ему открывалось. Это был первый толчок в его повороте к христианству. Потом, много лет спустя в эмиграции, будучи уже известным богословом и глубоким мистиком и философом, он захотел прийти и вновь посмотреть на эту картину, но когда пришел, она его совершенно не взволновала. Тогда через нее он получил какой-то импульс, а потом — нет.

Художественные произведения, живописные или скульптурные, — это элемент диалога Вечного с человеком; они не существуют сами по себе, здесь есть какая-то связь с судьбой человека. Я даже знаю людей, которых потрясали и глубоко меняли их внутреннее состояние произведения, художественно не очень высокие. Все прекрасное божественно. И известный рассказ «Выпрямила»[51], в котором человек духовно воспрял, посмотрев в Лувре на Венеру Милосскую, хотя, может быть, далеко не все восхищаются ею, тоже говорит об этом.

Красота — она причастна божественности, и если вы выносите эту красоту из своего сердца, не думайте, что вы ее творцы. Те, кто занимается искусством, являются проводниками некоего духовного поля, которое Бог вкладывает в них. Поэты, художники называют это вдохновением. Вдохновение позволяет мастеру создать произведение, порой превосходящее его уровень, уровень его сознания, его возможностей! Многие писатели сами удивлялись тому, что смогли написать то, что вышло из-под их пера. Отсюда пафос известного стихотворения Алексея Константиновича Толстого: «Тщетно, художник, ты мнишь, что твоих ты творений создатель». Это очень глубокое стихотворение.

Поэтому не важно, что изображено на картине, но важно, какой  дух проходит через вас. Дух Божий может проходить, но не всегда. Это подобно прохождению солнечного света через стекло. Дух Божий — это солнце, стекло — это наша душа.  Но если стекло закопченное, запачканное, много ли света пройдет? Очевидно, надо, чтобы это стекло было подходящим. Но шанс всегда есть.

Как Вы понимаете страх перед Богом?

O. АЛЕКСАНДР: Тут есть два аспекта. Один аспект — это высочайшее благоговение человека перед Вечностью, трепет, который может вызвать, например, огромное море, звездное небо,  мысль о космосе, высокая гора со сверкающей вершиной. Человек в эти минуты переживает трепет и даже страх! Кто из вас бывал в горах, тому, может быть, знакомо такое чувство: когда смотришь вверх — и вот это молчание, безлюдное, безжизненное, и бывает, что мурашки по коже… Такое же чувство испытываешь иногда, когда слушаешь музыку. Вот это и есть трепет, трепет перед великим, перед величайшим!

Это первый аспект. А второй — это страх потерять… потерять любовь к Богу; она может быть потеряна так же, как любовь к человеку. Она как цветок, как растение: вот вы любите человека (я имею в виду мужчину или женщину), а потом вдруг это прошло — вы испортили, засушили растение, его нельзя восстановить, произошел необратимый процесс. Это страшно.

То же самое с отношением человека к Богу: надо его беречь, надо его культивировать, для этого вся религия существует — чтобы культивировать и оберегать видение Вечности, любовь к Вечности. «Привлечь к себе любовь пространства, услышать будущего зов»[52]. Нельзя бросаться этим, нельзя думать, что это все человеку дается легко! Это как высшее познание, как дар, как талант. Вот почему должны быть бережность и боязнь потерять, нарушить... Знаменитый американский психолог и философ Вильям Джеймс признавался, что в юности, в студенческие годы в нем было чувство реальности какого-то Высшего Начала, его присутствия рядом, хотя он и не был ортодоксальным христианином; но потом он это чувство потерял. И он пишет о том, какую испытывал горечь, какая была пустота в его жизни, когда это пропало.

Перед любым объектом может стоять вопрос о жизни и смерти или о смысле жизни, в частности, и перед Богом. И как Он может ответить на такой вопрос?

O. АЛЕКСАНДР: Видите ли, я вам сразу скажу, что в науке есть такая серия вопросов, которые называют некорректными, то есть они не соответствуют природе предмета, который мы изучаем. Почему? Потому что у нас нет оснований полагать, что мы можем даже вообразить себе этот объект. Когда говорят об искривлении пространства или об относительности времени — мы даже этого до конца не понимаем. А ведь это, в конце концов, творение Божие; но когда речь идет о Боге, мы знаем только то, что нам  открыто; а такие вещи нам не открыты.

Бог есть любовь. Неужели Господь оставит Свое любимое творение, человека, навечно? Ведь однажды, после потопа, Он раскаялся, что уничтожил род человеческий. Чем больше возрастает во мне любовь к людям, тем больше возрастает сомнение, что муки в аду вечные.