подвешенной к роликовой каретке на мощной штанге. Только взмыв над лесом, долиной и каменными осыпями, я увидел, как они далеки, эти сахарные головы, равнодушно поблескивающие острыми ребрами склонов.
Навстречу, болтая ногами в эфирной голубизне, плыли разбитные, длинноволосые парни, чинно сложив руки на коленях, ехал офицер в сикхском тюрбане, красавица в пурпурном с золотой нитью сари укачивала заснувшего малыша. Не только дорогу в космос открыл перед человечеством XX век. Он заново подарил нам собственную землю.
В сравнении с экскурсией в Гульмарг поездка в Пахалгам, удаленный от Сринагара на добрую сотню километров, может показаться настоящим путешествием. Тут воочию убеждаешься в своеобразии гималайских дорог. Вместо того чтобы сразу взять курс на восток, где расположена долина, мы были вынуждены проехать 55 километров в южном направлении и только у города Анантната повернули на север. Говоря языком Евклида, короткому отрезку прямой мы предпочли острейший угол. Таковы Гималаи, где прямые пути никогда не ведут к цели, где вообще не бывает прямых путей.
В Анантнате мне запомнился большой, и само собой разумеется священный, бассейн. Теплая минерализованная вода, бившая из источника, скрытого деревянной беседкой, наполняла каменный прямоугольник, разделенный на несколько отсеков. Здесь совершали омовение, лечили болезни, стирали белье, ныряли и даже ловили рыбу. Судя по сари различных цветов, по домотканым вышитым платьям или шальварам, на помосте для стирки собирались женщины разных каст и религий: индуистки, мусульманки, очарии-горянки, возможно даже и не подозревавшие о своей неприкасаемости. Одним словом, святой источник, не опасаясь скверны, исправно служил житейскому делу.
Это было зримым следствием не только мусульманского воспитания, отрицающего кастовое деление, но и приметой новых отношений между людьми, провозглашенных Джавахар-лалом Неру с первых дней независимости. В Индии повседневно сталкиваешься с благотворными переменами, и такой малозначительный эпизод мог бы пройти незамеченным, если бы дело происходило не в горах. Гималаи придавали ему особую окраску. Именно здесь, на исконных путях переселений народов, прежде чем это произошло на равнине, пустило корни молодое деревце терпимости. Весенний ветер, согревающий сердца, раньше всего повеял в горных долинах.
Обойдя каменный прямоугольник, где в темно-зеленых струях дрожали ветви склоненных ив, я зашел в беседку. На круглом камне увядали луговые цветы. Ароматным завитком поднимался дым курений. Немудреный знак благодарности божеству вод. Я опустился на дощатый пол и глазом прильнул к щели.
Внизу белым шумящим каскадом из-под скалы изливался поток. Медная труба, подводившая его к бассейну, заканчивалась страшным ликом гималайского демона. Вода хлестала прямо из глотки. Пеной гнева вскипала на яростном кинжале языка, на удлиненных резцах. Мне вспомнился рисунок в старинной тибетской книге: стилизованные горбы гор и штрихи водопада, за которым проглядывает такая же оскаленная маска в диадеме из черепов. И зло, и добро обрели в Гималаях одинаково устрашающие черты. В свое время я расскажу, чем это обусловлено.
Близ анантнатской дороги высятся величественные руины индуистского храма. Кроме арки торана уцелело лишь несколько колонн. По тщательно пригнанным каменным блокам основания можно было легко составить представление о планировке древнего святилища. Этот храм мог бы стоять тысячелетия. Его разрушило не только время, но прежде всего варварское безумие религиозных фанатиков.
Пленительные формы юных богинь, стесанные кувалдой, едва различались на искалеченном камне. Лишь по отдельным атрибутам удавалось угадать, кому принадлежали фрагменты ног, осколки торса, выбоины, оставшиеся на месте лиц. От нежного Кришны уцелела лишь рука с неразлучной флейтой, Сарасва-ти - покровительницу искусств - я распознал по ее лютне. Не боги были разбиты в этой жуткой каменоломне, но сотворивший их человек, его устремленность к прекрасному и вечному, его жажда идеальной любви. Но, как говаривал Воланд, «рукописи не горят».
Дух неистребим. Трещинка, в которой поселилась изумрудная ящерица, расколола округлый стан трепетной Парвати, слившейся в вечных объятиях с Шивой, но не разлучила божественных супругов. Хоть раковина, да осталась от Вишну, а метательный диск Дур-ги, словно летающее блюдце, загадочно высвечивался из груды каменного мусора, поросшей сорняком.
В горах Пахалгама
В овраге, под наружной стеной, оказалась ниша, в которой, как в гнезде, были аккуратно уложены округлые лингамы. Обрывки красной ленточки и огарки свечек свидетельствовали о том, что кто-то еще приходит в оскверненное святилище с надеждой в душе.
Я не раз потом натыкался в Кашмире на такие развалины.
Сразу же за Анантнатом открылась долина Лиддара. Вспоенная не иссякающим глетчером, неукротимая река исступленно билась в узком каньоне, наращивая галечные мысы на излуках, снося деревянные мосты, ломая строевой лес. Ее вспененные водокруты проблескивали яростной голубизной. Перекатываясь над зализанными валунами, свивались в тугие косички быстрые струи и расплетались, проскакивая теснины, чтобы тут же обрушиться со скальной плиты в клокочущую пропасть.
И всюду были тайные знаки. Недобрым накалом горели красные камни посреди потока. Высеченный на отвесной стене трезубец косым изломом тонул в пузырящейся глубине, светоносной и непроглядной, как нефрит.
Словно завороженная магической силой реки, дорога повторяла прихотливую игру русла. Виток за витком она возвращалась на узенький карниз и пресмыкалась над бездной. Затем следовал головокружительный поворот, когда колеса чиркали над обрывом, осыпая гремучий гравий в туманную глубину, и впереди открывалось небо. Срезанное темными силуэтами склонов, оно было как перевернутый треугольник, в котором зарождалась жемчужина жизни - ледяной конус Амарнатха.
Лингам в треугольнике - тантрийская сокровенная диаграмма.
ПУТЕМ ТРЕЗУБЦА
Покоя не найти в песках,
Нет амбры, в испареньях серных.
Блаженства - в нищенских кусках
И одиночества - в пещерах.
Отшельника вне мира - нет,
Без темноты немыслим свет.
Не убегай же, словно ртуть,
Когда душа взлететь готова.
Есть только восьмеричный путь
И истины четыре слова.
Дхаммапада
Невероятны и грозны краски заката в горной стране Химавата. Словно длится и длится кровавая битва богов и асуров. Словно сами горные пики ставят нескончаемый грандиозный спектакль из «Махабхараты». Послушаем же, что шепчет нам бессмертная эпическая поэма.
Грозный Рудра, подобный языку испепеляющего пламени, взметнулся к небу, выйдя из чела миросоздателя Брахмы. Порожденный гневом величайшего из богов, в ком заключены все боги и все их имена, одинокий, свирепый и мрачный, он избрал путь отшельника и устроил себе жилище в царстве вечной зимы. Похожий на дикого охотника, скитался он по горным ущельям, с черным луком в руках блуждал по кедровым лесам. Закутавшись в лохматую ячью шкуру, жег костры среди ледяной пустыни, и лик его принял багровый оттенок огня. Хищные звери, ласкаясь,