спартанской кроватью свеча горит. Да, чуть не забыл: штора полузадёрнута, а окно полуоткрыто. Ветра нет.
Лично Тевлик Субботовский не лежит, а сидит на кровати, вплотную пригнувшись к свечке. Его босые ступни касаются пола. Видимо, из-за некоторой духоты он обходится без ночной рубашки. Ноги и бёдра просто обёрнуты одеялом, торс обнажён. Смуглое лицо, увенчанное коротко стриженными чёрными волосами, склонено над книгой, лежащей на тумбочке рядом со свечечкой.
Все эти детали, милостивые государыни и государи, важны нам на предмет создания полноценного эффекта жанровой сцены…
Ассоциации можете установить сами… Если же аудитория считает, что означенный эффект недостаточно сильно проведён, мы добавим, что чёрные глаза Тевлика очень даже внимательно бегают по строчкам.
«Между тем в нём не было ни той таинственности, которою щеголяют юноши, одарённые самолюбием, бледностью, чёрными волосами и “выразительным” взглядом, ни того поддельного равнодушия, под которым будто бы скрываются громадные силы; нет: он весь был, как говорится, нараспашку; но когда им овладевала страсть, во всём существе его внезапно проявлялась порывистая, стремительная деятельность; только он не тратил свои силы по-пустому и никогда, ни в каком случае не становился на ходули».
Прочтя вот это, Тевлик Субботовский, видите ли, оторвался от книги. Судя по выражению лица этого умного подростка, ему сейчас понадобилось решить какую-то задачу не проще математической.
Эрудированному человеку должно быть ясно, что Тевлику попалась в руки повесть Тургенева «Андрей Колосов». Пренебрежём необходимостью указывать на дальнейший текст и связанные с ним реакции юного читателя. Скажем только, что по мере приближения к финалу степень озадаченности Тевлика пропорционально увеличивалась.
«Господа, я думаю, вы, как все порядочные люди, были влюблены хоть раз в течение своей жизни и на собственном опыте узнали, каким образом зарождается и развивается любовь в человеческом сердце; а потому я не стану слишком распространяться о том, что происходило во мне тогда».
Вот на этом месте лицо Тевлика Субботовского, смело можно сказать, застыло. Даже окаменело. Он даже как будто был в целом мире только вдвоём с повестью. Но ведь из людей в комнате и не было никого, а папа с мамой спали за стеной. Смело можно было воспринимать одного лишь Тургенева.
Ещё прошло время… И ещё!
«Вы мне скажете: “Что ж тут удивительного? ваш Колосов полюбил девушку, потом разлюбил и бросил её… Да это случалось со всеми…” Согласен; но кто из нас умел вовремя расстаться со своим прошедшим? Кто, скажите, кто не боится упрёков, не говорю упрёков женщины… упрёков первого глупца? Кто из нас не поддавался желанию то щегольнуть великодушием, то себялюбиво поиграть с другим, преданным сердцем?»
Излишне указывать, что, дочитав повесть до конца, Тевлик уже с трудом сдерживал свои эмоции. На его лице внимание к книге дополнилось растерянностью и одновременно чувством чего-то очень тягостного. Тевлик закрыл книгу, отложил её. Посидел, разогнувшись. Видимо, от своей позы подросток немного устал. Но он пробовал собрать свои впечатления, и это ему плохо удавалось.
Напольные часы за стеной тикали. Тевлик как будто отозвался на их звук сквозь потоки своих мыслей. Вернулся в реальный мир.
Это выразилось в том, что он задул свечку. Потом поднял ноги на постель, вытянулся на ней. И повернулся лицом к стене.
Может быть, он вспомнил, что вставать придётся рано?
3
Утром, после завтрака Тевлик Субботовский стоял перед столом, за которым сидел его отец. Человек это был уже немолодой, с довольно жёстким и напряжённым взглядом. К тому же носил очки. Но по мере того, как отец просматривал бумаги и щёлкал на счётах, лицо его светлело. И взгляд смягчался.
— Ты можешь служить счетоводом, — сказал отец. — Если со мной что-нибудь случится, хорошая арифметика сделает тебе тонкий кусок хлеба. Потом ты будешь смотреть, как можно подняться по жизни и похожа ли она на лестницу.
— Я всему классу делаю шпаргалы по математике, — отозвался Тевлик. — Вы же знаете. И никто не заявлял претензий.
— А плату ты со всех берёшь?
— Нет. Кое-кому я просто по дружбе помогаю. Но они этого не выдают.
— Значит, ты умный человек и правильно ведёшь себя с людьми. Есть клиенты, и есть друзья. С друзей денег брать не надо, просто надо помогать им за взаимную поддержку. Но плохо, когда друзья и клиенты в одних стенах. Кстати, вот хорошо, что ты мне напомнил. Скоро надо будет у тебя директора и инспектора подмазывать. Если они тебя из процентной нормы уберут, это же горе для учащегося еврея!
— Я ни на одном экзамене не провалюсь.
— А креститься ты не думаешь? Вот из нормы без взятки и выпрут. И провалить они тоже могут. Не забывай!
— Дедушка даже в кантонистах веру не менял. Вы же рассказывали.
— Вот за твёрдость его и уважали. Даже антисемиты. Православные тоже свою веру очень сильно сберегают. Они могли понять и твоего деда. Но с людьми всё равно ладить надо. А теперь особенно.
— Это потому, что реакция?
— Революция была не лучше. Во-первых, она прогорела, из-за чего разные люди обозлились. А погромы и при ней были. Сейчас, по крайней мере, всё тихо… А ты опять читал целую ночь?
Последний вопрос прозвучал резко и неожиданно. Тевлик даже смешался.
— Но он совсем не бережёт глаза! — Отец сделал обеими руками какой-то резкий жест. — Слушайте, евреи и христиане! Этот бохур опять читал а ганце нахт! Он хоть понимает, что его глаза будут его кормить, как бурлаков в революцию таки не кормит родная зелёная дубина?!
Отец даже хотел вскочить со стула. Но сдержался.
— Это был Иван Сергеевич Тургенев, — тихо ответил Тевлик. — А вы, папаша, сами говорили, что надо читать всё лучшее в русской литературе. Я и нашёл время.
— Ночью надо спать. Это дело аристократов и богатых бездельников — не спать, а развлекаться ночью. Сейчас ты уйдёшь куда-то?
— Я договорился погулять.
— И с кем?
— С Колей Лутониным.
— Он, кстати, всё пытается отдать мне деньги за те ночлеги и пропитание. Я не беру. И ты чтоб не брал!
— Что вы, папаша, он же друг!
— Тем более не бери. Кстати, его доходы мне плохо нравятся.
— Чем? Он же слуга в приличном доме.
— Между прочим, он служит барыне, да ещё вдове. И слугам, да ещё таким, как мальчик-бой, платят меньше, чем ему. Тут что-то не то. Но я таки не имею права порочить парня, да ещё круглого сироту. Хорошо… В шестом часу я жду тебя в мастерской. Опять будешь считать. А от этого Гринберга лучше не ждать ничего совсем точного.