Читать интересную книгу Железный ветер - Игорь Николаев

Весь модерн закончился в лифте, старомодном, обитом изнутри красным бархатом и позолоченными гвоздиками, с массивными металлическими решетками в виде хитро изогнутых растительных орнаментов. Здесь был даже «гарсон»-консьерж вместо привычной панели с кнопками.

«Гарсон» повернул рычаг и кабина вознеслась на тридцать пятый этаж, целиком занятый под резиденцию Саула Фалькенштейна, патриарха дома. Легендарный издатель, занимавшийся своим делом еще на заре века, почтил самого доходного из своей когорты писателей личной аудиенцией. Старик крайне редко снисходил до общения с кем-либо кроме представителей департамента по сбору податей или таких же древних как он коллег из Городского Совета. Его желание лицезреть господина Тайрента лично говорило об очень высоком статусе писателя и значимости вопросов, подлежащих обсуждению.

И о статусе его адвоката, понадеялась Ютта.

Она была далеко не новичком в разного рода деловых переговорах, но подобного ей видеть еще не доводилось.

Резиденция патриарха занимала почти четверть этажа, но из-за обилия вещей походила на нечто среднее между лавкой старьевщика и забытым семейным складом. Бюро красного дерева соседствовало со вполне современного вида шкафом-каталогизатором, старый изограф небрежно громоздился на ветхой книжной этажерке забитой старинными книгами. По-видимому, хозяин придерживался стратегии — если бумаги начинают мешать, следует завести для них дополнительный стол. Таковых Ютта насчитала не менее пяти и все как один — погребены под грудами папок и бумаг. Широкий дубовый стол, покрытый потертым зеленым сукном, высокое председательское кресло и несколько резных стульев располагались на единственном свободном от вещей пятачке. Портьеры, пыльные даже на вид, стоически отражали атаки солнечного света, и в зале царил полумрак, скрадывавший черты лица маленького сухонького старичка, сидевшего в кресле. Фалькенштейн был похож на ростовщика, собирающего фунты христианской плоти, но никак не на преуспевающего бизнесмена.

В первые минуты Ютта удивилась и даже слегка обрадовалась — Саул принял их единолично, без сопровождения команды вышколенных помощников. Но это была самонадеянность юности и неопытности, в чем она очень быстро убедилась. Старый пират издательского бизнеса давным-давно не нуждался в советах, консультациях и подсказках. Но точно так же в оных не нуждался и Тайрент. Предполагалось, что писатель должен молчаливо присутствовать и символизировать, однако Айвен с легкой, небрежной властностью, мягко, но решительно отсек ее от переговоров. Старый прожженный еврей французского происхождения и средних лет русский сидели в одинаковых позах ложной расслабленности, разделенные столом, буравя друг друга внимательными острыми взглядами.

Писатель и издатель общались безукоризненно ровно и вежливо, ни на йоту не повышая голос, на хорошем немецком, но воздух между ними, казалось, вибрировал от скрытого напряжения, искрился от столкновения непреклонных воль.

Господин Тайрент должен понимать, в каком сложном и неловком положении оказывается дом Фалькенштейнов, терпеливо объяснял Саул. Предыдущие три книги разошлись огромными тиражами и привлекли внимание миллионов на пяти континентах, но не следует забывать, что основная доля читателей приходится на Старый Свет. Новая книга, предоставленная на редакторское рассмотрение, так же как и синопсис запланированных продолжений, носят очень специфический характер. «Страшная трилогия» вызвала скандальный, но стабильный интерес, однако описание новых историй этого «альтернативного» мира породит настоящую бурю. Минимум на что следует рассчитывать — волну возмущений общественного мнения Пангерманского Союза, за описание крайне неблаговидного развития этого… национал-социализма. Далее — возмущение Франции, за описание стремительного разгрома страны германскими войсками и общего пораженческого духа, охватившего нацию. Конечно, в Конфедерации и России читательский интерес, наоборот, пойдет на подъем, по вполне понятным причинам, но это никак не компенсирует потерь европейской аудитории и многочисленных исков, совершенно неизбежных в такого рода ситуации… Разумеется, издательский дом никоим образом не намерен вмешиваться в творческий процесс, но все же… Не задумается ли господин Тайрент относительно некоторого пересмотра основных идей и сюжетных линий своих новых книг? На благо светлого коммерческого будущего проекта. А для того, чтобы муза творческого вдохновения не покинула автора в самый неподходящий момент. «Фалькенштейн» готов приманить это эфемерное создание, усладив его слух звоном достойного аванса в той валюте, которую господин Тайрент сочтет наиболее соответствующей моменту.

Безусловно, отвечал господин Тайрент, пожелания господина Фалькенштейна разумны и продиктованы отеческой заботой о судьбе общего проекта, объединившего скромные творческие способности самого Айвена и издательский гений Саула. Он, Айвен, прекрасно понимает мотивацию старого доброго партнера и разделяет его опасения.

Но…

«Мне кажется, так будет лучше», — с обезоруживающей простотой сказал писатель, и в его глазах снова прыгнули веселые чертенята, как в тот момент, когда он впервые услышал ее фамилию. Добрый друг Саул должен понять, что логика развития альтернативного мира уже живет собственной жизнью и диктует именно такой ход событий, каким бы невероятным и невозможным он не показался.

Добрый друг Саул понимал, но тем не менее считал необходимым высказать определенные пожелания. Почтенный автор Айвен проникался их точностью и справедливостью, но никак не мог переступить свое творческое «Я».

Когда цикл закончил третий круг, Саул сменил тактику, решив рубить гордиев узел в один прием.

— Айвен, — с отеческой улыбкой сказал он, слегка потирая сухонькие ладошки. — Давайте начистоту и прямо. Первые три книги описывали немыслимое, но пошли на ура. Мы рискнули, выиграли, и результат приятно зазвенел в наших карманах. То, что вы предлагаете сейчас, как литература — выше всяких похвал. Но как источник дохода — никуда не годится, проблем и расходов будет гораздо больше чем профита. Перепишите их, и вы озолотитесь. Я сделаю вам ставку с экземпляра, которую не получал никто и никогда плюс процент с общего дохода. Соглашайтесь или вы огорчите меня до полной потери душевного равновесия, а я старый человек, я не могу без него работать.

Айвен думал не дольше минуты, слегка шевеля губами, словно проговаривая ответ. И наконец ответил.

— Саул, я ценю вашу откровенность и отвечу тем же. Видите ли… Во-первых, я совершенно не умею торговаться. С детства. Я всегда заранее отмеряю приемлемый для меня потолок условий и следую ему. А во-вторых, вопрос максимальной прибыли никогда не был для меня определяющим.

На лице издателя, до сего момента вежливо-бесстрастном, отразилось выражение священного ужаса, сменившееся стоической безнадежностью. Фалькенштейн откинулся на высокую спинку кресла и слегка всплеснул руками, словно признавая бессилие разума и здравого рассудка перед хтонической мощью пренебрежения прибылью.

— Видите ли, — продолжал писатель, — я уже вполне состоятельный человек, поэтому могу себе позволить пренебречь некоторой недополученной суммой. Сейчас для меня важнее издать мои новые истории именно в таком виде, в каком они написаны. Я берегу ваше душевное равновесие, поэтому, чтобы не лишать дом Фалькенштейнов вашего мудрого руководства, я могу обратиться в одно из американских или русских издательств. Как вы совершенно справедливо заметили, там новый поворот повествования не воспримут столь болезненно.

— Вас засудят немцы и французы, — констатировал Саул. — И возмущенная общественность, и официальная цензура. Айвен, с такой манерой ведения дел вы пойдете по миру.

— Отнюдь, — усмехнулся русский. — Поскольку на самом деле я никуда не обращусь. А юристов наймете вы.

— Неужели? — приподнял бровь Фалькенштейн.

— Саул, — улыбка Айвена стала еще шире, — Вы ведь издаете прямо и через подставные фирмы три четверти европейских таблоидов и наверняка знаете — нет плохой известности, больше скандала — больше продаж. Более половины вложений в любую книгу составляет ее реклама, а в этом случае рекламировать нас будут целых две страны, причем за свой счет. То, что ваше издательство потеряет на еврорынке, оно доберет на общемировом.

— А моя репутация?

— Саул, вы удивитесь, если узнаете, как много можно почерпнуть из внимательного чтения газет и ведомственных бюллетеней, таких как, скажем, «Вестник книжных новинок». У «Фалькенштейна» как минимум три подставных издательских фирмы, которые выполняют заказы не соответствующие репутации «лица» консорциума. Причем одна — в Конфедерации. Вы уже подумали, какое из двух других будет разгромлено э-э-э… возмущенной общественностью, как это будет подано в прессе и сколько можно будет списать на это вопиющее деяние?