Читать интересную книгу Арт-терапия женских проблем - Коллектив авторов

Рис. 1. Первый рисунок Мэй

На следующем занятии Мэй выглядела более раскованной и менее тревожной. Она предложила расположиться на полу, разложив вокруг себя изобразительные материалы. Для меня было важно последовать за ее инициативой, поскольку обычно она ждала проявления инициативы и указаний от меня. Я предложила ей продолжить рассмотрение тех вопросов, которые она поднимала на предыдущих встречах, рассчитывая, что ее взрослое «Я» сможет найти на них ответы. Высказывая свои идеи, я могла помешать Мэй укреплять собственное чувство независимости и способность контролировать ситуацию. Во время следующей встречи Мэй создала очередной рисунок и назвала его «Зверь» (рисунок 2).

Комментарий Мэй

«Я назвала свой рисунок «Зверь», хотя он не производит устрашающего впечатления и, скорее, имеет гротескный характер. Мне отвратительны его глаза – они огромные и черные. Я представляю себя маленькой девочкой, стоящей рядом с ним, а его ноги тяжелые, массивные. Я не хотела смотреть ему в глаза, но он заставлял меня это делать. Когда я рисовала, то заметила, как меня начало трясти. Я поняла, что вижу своего отца. Я испытывала к нему чувство ненависти и вложила в создание рисунка много энергии. Я даже сломала мелок и, взяв другой, с силой продолжала проводить жирные линии то тех пор, пока не обессилела».

Рис. 2. Второй рисунок Мэй

В Шотландии насильника часто называют «зверем», особенно в среде заключенных. Я не стала обсуждать с Мэй слэнгового значения этого слова, понимая, что она воспринимает образ зверя глазами ребенка. Ее собственное восприятие и интерпретация данного образа имели решающее значение. Когда мы позднее просматривали рисунки, созданные Мэй за весь период нашей работы, она удивилась тому, что поначалу не вспомнила этого значения слова «зверь». Благодаря визуализации и изображению часто возникающих у нее образов, Мэй смогла постепенно избавиться от страха и бессонницы. И хотя неприятные детские воспоминания сохранялись и порой были достаточно яркими, они возникали все реже и реже.

Использование изобразительных материалов сопровождалось исследованием их свойств. Мэй подчас долго рассматривала содержимое коробок с разными изобразительными средствами, обращая внимание на их поверхность, цвета и даже запахи. Было заметно, что она не чувствует себя уверенно и что свободная игровая деятельность ей не присуща. Длительное время страх перед отцом сковывал ее спонтанность и мешал ей пережить радость игры. Во время арт-терапевтических занятий она использовала любую возможность для того, чтобы получить те впечатления, которые она не смогла получить в детстве. Она развивала в себе способность справляться с сильными чувствами. Постепенно ее восприятие себя и текущей жизненной ситуации изменялось. Немаловажное значение имели любовь и участие членов ее семьи. Они помогали ей вернуть веру в то, что в ее жизни существуют не только драматические воспоминания о детстве, связанные с насилием.

Середина курса

Придя на двенадцатое занятие, Мэй рассказала о сне, в котором она, взрослая, потеряла маленькую девочку в желтом платье. Когда она рисовала, то недоумевала, почему ребенок потерялся во сне. Спустя несколько минут она изобразила девочку в желтом платье (рисунок 3). Во время рисования она произнесла: «Я иду перед ним». Я спросила ее, не может ли она являться той девочкой, которую она потеряла в детстве.

Комментарий Мэй

«Сон с девочкой в желтом платье, которая потерялась, меня сильно озадачил. Я всегда проявляла повышенную бдительность по отношению к своим детям и никогда не допустила бы, чтобы кто-то из них потерялся. Меня поразило предположение Полины о том, что этой девочкой могу быть я, мой «внутренний ребенок». В детстве я была всегда плохо одета и мечтала о желтом платье… Когда я начала рисовать, я поняла, что девочка на рисунке идет впереди, и она испытывает гордость за то, что у нее есть желтое платье. Затем я начала рисовать своего отца. На меня нахлынули ужасные воспоминания. Возможно, мне следовало изобразить себя одну, чтобы защитить себя от того ужаса, который связан с тем эпизодом. Желтый цвет напомнил мне про сон, в котором я представляла себя идущей вместе с Полиной через тоннель, и луч желтого света проникал сквозь туман. Я всегда видела впереди желтый свет, он был для меня очень важен. Когда я создавала первый рисунок с изображением тоннеля, я не могла в точности вспомнить, что было дальше. Сон и рисунок помогли мне осмыслить свою нынешнюю ситуацию. Я поняла, что сейчас я взрослая и могу получить то, что я хочу, и впервые за многие годы у меня появилось чувство надежды. Именно в это время я начала покупать для себя небольшие подарки, делать для себя что-то приятное».

Рис. 3. Рисунок Мэй с изображением потерявшейся девочки в желтом платье

Вскоре была проведена стандартная оценка состояния и результатов лечения Мэй. Она попросила продолжить с ней арт-терапию. Кроме того, она заявила о желании также посещать открытую арт-группу. Это не только дало ей дополнительные возможности для общения, но и позволило понять, что у нее есть значительный творческий потенциал, который сохранился, несмотря на тяжелую психическую травму, перенесенную в детстве. Групповая поддержка является очень важным фактором психологической стабилизации жертв сексуального насилия, она позволяет им избавиться от своей ужасной «тайны» и сформировать доверие к межличностным контактам (Hall, Lloyd, 1989). Знакомство с опытом других людей из группы помогает жертвам насилия осознать имеющиеся у них копинговые стратегии. При этом участники группы совместно приходят к ощущению внутренней силы (Herman, 1992). Для Мэй общение с другими людьми, которые также перенесли насилие, позволило получить поддержку и повысить самооценку. Благодаря арт-терапевтическим занятиям Мэй убедилась в своих художественных способностях (рисунок 4).

Комментарий Мэй

«Помещение наполнилось светом, когда я ощутила, что чувства вернулись ко мне. Я вновь обрела способность ощущать ароматы, прикосновения, звуки и краски. Я не имела четкого представления о том, что я нарисую. Я лишь знала, что буду рисовать зеленым цветом. Когда я рисовала, то ощущала запах сена и травы. Я могла ощущать стерню под ногами девочки. Я увидела ночной клуб и разрешила себе вновь войти в него, хотя я знала, что именно там отец меня изнасиловал. Отец имел в этом клубе большое влияние. Люди, с которыми он там общался, не знали, какой он на самом деле и что он со мной делал. В течение нескольких недель после создания этого рисунка я испытывала чувства обиды и злости. Я порвала многие свои рисунки. Я их топтала, а потом выбросила в мусорное ведро. Мне казалось, что я никогда не перестану плакать».

Рис. 4. Один из рисунков, созданных Мэй во время посещения арт-терапевтических занятий

Дж. Херман (Herman, 1992) характеризует психическую травму как такой процесс, где жертва ощущает свою беспомощность, не может противостоять некой злой силе. Диссоциация при этом является психологической защитой от переживания душевной боли и дистресса. Находясь в экстремальной ситуации, Мэй защищалась от нее, фокусируясь на внешних деталях и отгораживаясь от эмоций и телесных ощущений. Позволив себе во время арт-терапии вновь ощутить запахи, краски, звуки и другие внешние стимулы, она смогла постепенно восстановить в своей памяти каждый момент своего прошлого. Для многих жертв насилия блокировка воспоминаний является защитной реакцией, за которую, однако, приходится платить очень высокую цену.

Выступая в качестве свидетеля (Bannister, 2003; Burt, 1997; Learmonth, 1994), арт-терапевт видит, как психотравмирующие обстоятельства отражаются в рисунках клиента. Безопасное пространство арт-терапии позволяет клиенту вернуть себе чувство надежды. При этом, являясь свидетелем психотравмирующих обстоятельств, передаваемых клиентом в рисунках и повествованиях, арт-терапевт сам подвергается деструктивному психологическому воздействию. А. Макканн и Л. Перлман (McCann, Pearlman, 1990) предупреждают о негативном воздействии длительной работы с жертвами насилия, связывая его с феноменом «заместительной травматизации». Когда мы являемся свидетелями зла, совершенного в отношении клиентов, мы можем потерять веру в гуманность. Х. Гринвуд (Greenwood, 2000) и М. Хэгуд (Hagood, 2000) обращают внимание на случаи «заместительной травматизации», описанной в арт-терапевтической литературе. Они подчеркивают, что арт-терапевты особенно уязвимы к ней из-за того, что психотравмирующие обстоятельства воздействуют на их психику через визуальные образы.

Характерное для жертв насилия переживание чувства стыда и своего отличия от других людей нередко сопровождается страхом причинить психологический ущерб психотерапевту. В общении с Мэй я открыто говорила о том, что во избежание усугубления состояния – как ее, так и своего собственного – я буду стараться сохранить в процессе арт-терапии баланс между погружением в травматичный опыт, с одной стороны, и творчеством, человеческим общением и игрой, с другой. Я также говорила Мэй о том, что помогаю себе эмоционально восстанавливаться, ведя активный образ жизни и занимаясь творчеством. Профессиональная организация арт-терапевтов в настоящее время обязывает их постоянно заниматься художественной практикой для сохранения психического здоровья. Занимаясь изобразительным искусством, я даю себе возможность отреагировать и трансформировать сложные переживания, а также ощутить радость игры и контакта с миром.