Для гурманов и любителей острых ощущений открыты двери ресторанов, специализирующихся на рыбе «фугу» (иглобрюх). Эта сравнительно небольшая, весом от одного до полутора килограммов рыба со вспученным брюхом не только удивительно вкусна. Она еще и ядовита. Против яда «фугу» нет противоядия. Особенно опасна печень иглобрюха, но смерть от вызванного ядом паралича и удушья может наступить и после лакомства правильно приготовленными, гораздо менее опасными частями экзотической рыбы. Недаром из меню членов императорской семьи исключены все блюда из «фугу». Только специально обученные повара имеют право готовить блюда из «фугу». Лишь немногочисленным ресторанам, входящим во «Всеяпонскую ассоциацию фугу», позволено угощать готовых раскошелиться на приличную сумму гурманов. Но, несмотря на все предосторожности, любители «фугу» иногда платят жизнью за пристрастие к опасному блюду. Длинный список жертв «фугу» включает много знаменитостей — писателей, миллионеров, мастеров национальной японской борьбы «сумо», художников. Несколько лет назад от схожего с «кураре» яда «фугу» скончался знаменитый на всю страну актер театра «кабуки» Мицугоро Бандо, причисленный в последние годы своей карьеры к почетному разряду «живых национальных сокровищ».
Садясь за стол с целой чередой блюд из «фугу», знаменитые и простые гурманы надеются, что в самые опасные первые 30 минут после трапезы они не почувствуют, как начинают неметь губы, а затем и все тело. Что они смогут со смехом процитировать великого поэта Басе, который написал такой короткий стих: «Вчера я
насладился «фугу» и супом из нее, к счастью, ничего не случилось». Но ведь есть и иное известное стихотворение: «Минувшей ночью мы ели «фугу» с приятелем, а сегодня я помогаю нести его гроб».
…Днем и ночью людские волны одна за другой накатываются на рынок Цукидзи. Из года в год «Чрево Токио» насыщает жителей огромного города.
Оазис старого Эдо — Асакуса
Ценители традиций «Великого Эдо», которых немало среди жителей нынешней японской столицы, очень любят лежащий к северу от центра район Асакуса. Любят за солидность, уравновешенность ритма жизни. Любят за все еще преобладающую двухэтажность кварталов, застроенных деревянными домами под черепичными крышами. За фантастически красивые фейерверки в день поминовения усопших, расцвечивающие пышущее жаром июльское небо огненными шарами, цветами, шутихами. И конечно же за шумные и веселые праздники «мацури», когда одетые в хлопчатые куртки с затейливо выписанными иероглифами, раскрасневшиеся от выпитого сакэ и волнения проходят «дети Эдо» с переносными часовнями.
Ухают большие барабаны, раскатывается дробь барабанов поменьше. Взвалив на плечи толстые жерди, на которых покоится тяжеленное резное сооружение «ми-коси», участники празднества в такт движению хором выкрикивают «ва-сёй», «ва-сёй», что-то похожее на «Эй, ухнем!». Почти каждый квартал Асакусы имеет свой собственный храм, а в нем — часовню «микоси», свою собственную группу носильщиков-танцоров, свои особые форменные куртки. Между кварталами из года в год, из праздника в праздник идет негласное соперничество — чьи «микоси» затейливее и краше, чьи танцоры прокричат громче, кто сможет сохранить самый веселый и беззаботный вид, пританцовывая или даже подпрыгивая под многопудовой ношей.
Остротой соперничества, яркостью костюмов, возбуждающей атмосферой подлинно народного празднества «мацури» Асакусы напоминают знаменитые карнавалы Рио-де-Жанейро. Недаром они считаются законодателями мод для бесчисленных храмовых и прочих праздников других районов Токио, соседних префектур. Начавшие было умирать в послевоенные годы «мацури», вобравшие в себя коллективизм, уважение традиций, способность к переключению от упорного труда на беззаботное веселье и многие другие черты японского характера, ожили не в последнюю очередь благодаря транслировавшимся на всю страну телепередачам о красочных шествиях Асакусы.
Асакуса прекрасна в праздник, но она хороша и в будни. Как много можно узнать о национальном характере, о корнях экономических и технических успехов Японии, просто гуляя по улицам, которые застроены мастерскими кустарей, небольшими заводиками, лавками традиционных изделий народных промыслов. Самозабвенная работа без счета времени, полная отдача делу, ставшему смыслом жизни и способом самовыражения, а не просто источником заработка, — таковы впечатления от наблюдений за ремесленниками, которые, как правило, трудятся на виду прохожих, за открытыми дверями мастерских-лавок.
Вот выставил свой товар резчик вывесок для магазинов и ресторанчиков. Вырезанные и выпуклые иероглифы разных стилей — строгие «уставные», волнистые «голо-вастиковые», захватывающие дух надписи мастеров каллиграфии, сделанные одним росчерком одухотворенной кисти. Доски всех размеров, форм, сортов дерева, подчеркнуто натуральные, тщательно отлакированные, позолоченные…
Из соседней двери пахнет деревенским сеновалом — здесь делают циновки «татами». Пожилой мастер, продолжая «сшивать» пучки соломы толстой иглой с нитью, охотно поговорит с покупателем или просто с любопытствующим прохожим, предложит выпить зеленого чая из постоянно кипящего на медленном огне пузатого медного чайника.
Мастерскую-лавку традиционных хлопчатых полотенец «тэнугуи» видно еще издали по необычайно красивой
входной занавеске «норэну». Собственно говоря, здесь можно купить или заказать на свой вкус как то, так и другое типично японское изделие. Полотенца украшены пейзажами, изящными орнаментами, иероглифами, рисунками кукол, масок и театральных персонажей. Сугубо утилитарные по предназначению, они воспринимаются в то же время как произведения искусства. По существу, они таковыми и являются. Разница между «тэнугуи» и восхищающими весь мир гравюрами «укиёэ» лишь в материале, на который переносится рисунок. В первом случае — на ткань через соответствующие каждому цвету бумажные трафареты, а во втором — с гравировальных досок на бумагу. Как полотенца, так и гравюры печатаются малыми сериями. И те и другие были рождены в тесных мастерских плебейского «нижнего города» и лишь сравнительно недавно стали цениться как произведения искусства. Еще сто лет назад коллекционирование «укиёэ» считалось в Японии одним из чудачеств иностранцев. Еще и сейчас японцы посмеиваются над охотящимися за «тэнугуи» туристами, но, на всякий случай, тоже скупают полотенца «про запас»…
Угроза семейному бюджету таится буквально на каждом шагу. Как не сделать покупку в скобяной лавке, переполненной всевозможными ножами для разделки рыбы, мяса, овощей, разнообразными ножницами, пилами, резцами, топорами. А разве можно удержаться и не купить детям традиционные игрушки — волчки, летающие бамбуковые пропеллеры? Если кошелек пустоват, то лучше обойти стороной мастерские дорогих парадных кимоно и поясов к ним «оби», отвести душу в лавочках с веерами или бамбуковыми зонтиками.
В одном из переулков Асакусы мои японские знакомые как-то показали невзрачное на вид, но весьма знаменитое ателье художника, для которого холстом служит кожа заказчиков, готовых заплатить немалые деньги и вытерпеть боль ради своеобразного удовольствия покрыть свое тело затейливыми композициями-татуировками. Татуировки в нынешней Японии обычно ассоциируются с гангстерами «якудза» или женщинами из «веселых кварталов». В старину же ими увлекались в основном носильщики, каменщики, плотники и представители других профессий, работавших большую часть года полуодетыми под открытым небом. Особыми татуировками клеймили преступников. Орнаменты со скрытыми в них именами самых любимых мужчин наносили на свое тело гейши и куртизанки.
Достигшее уровня настоящего искусства мастерство татуировщиков поражало первых иностранцев, ставших проникать в Японию после крушения изоляционистского режима. В числе пожелавших увезти на память разноцветную японскую татуировку называют имена английского короля Георга V и русского царя Николая II, которые побывали в Стране восходящего солнца, будучи еще наследниками престола.
Ямада-сан, хозяин мастерской, объяснил, что создание крупной татуировки, покрывающей, к примеру, одну только спину, занимает несколько лет и обходится заказчику примерно в миллион иен. Он с жаром отрицал, что среди клиентов большинство составляют гангстеры. «Я помогаю настоящим ценителям многовековой традиции, среди которых мужчины и женщины, поденные рабочие и богатые бизнесмены, полицейские и гангстеры, студенты и таксисты». В правоте Ямада-сан можно убедиться, посетив любую из общественных бань, с древности выполняющих роль квартальных клубов. Если повезет, то вовсе не похожий на гангстера мужчина горделиво продемонстрирует многоцветные композиции, объяснит, кто из героев классических китайских романов сражается с нечистью на спине, какая старинная красавица украшает грудь. А сколько восхищенных возгласов вызывают группы почти полностью нагих, степенно вышагивающих «живых картин» во время «мацури»!