Читать интересную книгу Мы – не рабы? - Юрий Афанасьев

Но тогда оказываются совершенно истинными все многочисленные указания на то, что русский народ — не цель, а средство подобного выживания. В частности, оказывается прав мудрый МерабМамардашвили: «Россия существует не для русских, а посредством русских».

Так что же представляет собой наше людское сообщество, которое за пятьсот лет существования так ничему и не научилось, кроме как пожирать и калечить само себя во имя выживания?

Известны многие ответы на этот вопрос, которые давали за последние двести лет (после Чаадаева) и в России, и за ее пределами. Но, как правило, в самих таких ответах вопрос о том, что есть Россия, подменяется вопросом о том, какой она должна быть. Русский идеал, оказывается, всегда легче себе представить и, особенно, проще сформулировать, чем определить и назвать русскую реальность.

И не случайно. Если оставить за рамками обсуждения ту грань проблемы, которая относится к науке, к логике и фактам (и мало кого по-настоящему интересует), но оттенить ту ее грань, которая затрагивает сферу нравственности, эмоций, патриотизма (здесь у нас неспециалистов вообще не бывает), то, называя кошку кошкой, заведомо рискуешь в глазах очень многих прослыть, как минимум, реакционером и/или русофобом. О чем свидетельствуют, в частности, отклики на публикацию первой части этой работы в «Новой газете».

Россия как людское сообщество по многим разным причинам, — некоторые из них я назвал, — застряла в начальном периоде борьбы за существование, где-то в самом раннем Средневековье. По социальным меркам наше сообщество абсолютно неспособно к самоорганизации. К тому же оно остается глубоко расколотым и пребывает разными своими составляющими в совершенно разных эпохах. В интеллектуальном плане мы неспособны к рефлексии и воспринимаем себя и окружающий мир преимущественно на коллективных — подсознательном и бессознательном — уровнях. В сфере духовной — тот же раскол, то же расщепление русского духа между святостью и животными инстинктами.

Когда ЭленКаррерд’Анкосс отметила, что «индустриальный мир уже тонет под весом бедных стран», она не сочла нужным уточнить: самим типом своей социальности, ментальности и духовности Россия существенно увеличивает этот «вес бедных стран». Не только своим абсолютным весом, но и своими попытками сплотить этот мир бедных.

Мы в мире бедных — среди своих. И особенно роднит нас с ними патологическая ненависть к Западу. В этой ненависти кроется и общее неприятие любой другой субъектности, и тайное признание своей собственной ущербности: нам хочется иметь и уметь то, чего у самих нет, а сделать самим не получается.

Но ненависть — при всей ее эффективности — плохое и опасное средство для сплочения.

Борис Стругацкий — Юрию Афанасьеву:

За существование России я спокоен: время еще не пришло

Дорогой Юрий Николаевич!

Давно (с незабвенных времен «самиздата») не получал я такого удовольствия от публицистики, как при чтении Вашей статьи. Я знаю, конечно, что ничего не изменит она и не заполнит ни в какой мере всепобеждающую Пустоту, но она высечет, я уверен, десятки и сотни искр из родственных душ, которые есть, которые всегда были и которые будут всегда, — потому что Мир устроен так, а не иначе! Черт побери, он устроен так, чтобы родственные души были всегда и перекликались бы через Пустоту, вопреки Пустоте и в ущерб этой Пустоте, какой бы неодолимой она нам ни представлялась.

Я позволил себе несколько замечаний-дополнений к Вашему тексту не в надежде даже, что они представят для Вас какой-то интерес, а потому только, что они показались мне уместными.

Россия снова перед выбором: то ли все то, что уже довольно отчетливо просматривается в окружающей нас реальности, — ордынско-византийский политический курс властвования, традиционная русская геополитика, советское мессианство, всепоглощающая коррупция и путинская зачистка политического пространства России. То ли…

Я совсем не уверен, что у нас есть время для размышлений о каких-то альтернативах. Тем более для их реализации.

Время для размышлений всегда найдется — Божьи мельницы мелят медленно. Что же касается реализации — да зависит ли здесь от нас хоть что-нибудь? Мы всего лишь наблюдатели посреди Пустоты. И если у нас получится хотя бы ПОНЯТЬ происходящее, это уже будет немало.

И он (Сталин) решил, чтобы рывок все-таки сделать, — заменить народ.

Рывок получился, а замену народа потом нарекли «построением социализма».

Это важнейший момент в понимании того, что сделал Сталин!

Замятин и иже с ними предрекали роботизацию человечества при социализме, обращение индивидуумов в безликие номера, потерю личности они предрекали. Оказалось, что ничего этого с людьми делать не надо. Люди вполне могут оставаться людьми, они просто становятся плохими людьми — двуличными, предельно эгоистичными, запредельно пуганными, — они становятся «антиблагородными»: нравственный шлак, совсем утративший способность (и потребность) к анализу. Превращение в роботов обернулось превращением в «совок».

(Абстрактный вопрос: любой народ можно так «превратить» или только наш — с Ордой, опричниной и Империей в социальных генах?)

Обычно, когда хотят сказать о самом страшном из всего, что произошло с Советским Союзом в ХХ веке, говорят о войне и о сталинских «репрессиях». Так уж отпечаталось в коллективной памяти представление о жертвах, которые нашему народу пришлось положить на алтарь отечества. Жертвами сталинских «репрессий» в этой памяти оказались те многие миллионы, которые попали в ГУЛАГ или были уничтожены, еще не дойдя до него, в ходе «мирного» «социалистического строительства». И эти жертвы — правда. Но только далеко не вся и, может быть даже, не основная правда.

Это — «разрешенная» правда. Правда, допущенная цензурой к употреблению. Истинный ужас — превращение народа в социальный шлак — никогда не обсуждался сколько-нибудь широко. Что характерно! Ибо народ у нас вечен, неприкосновенен и всегда прав. Никто и ничто — ни татаро-монголы, ни крепостное право, ни бесы-большевики — не в силах изменить природу и суть народа-богоносца. На том стоим и до сих пор, и всегда стоять будем, какие бы режимы ни вторгались в нашу историю и на какие бы отчаянные раскаяния не решалось начальство.

Анализ «революции конца 80-х — начала 90-х» у Вас бескомпромиссен и даже попросту жесток. Этим, почти трогательным, на мой взгляд, Давидам, оказавшимся вдруг — без всякой пращи! — перед чудовищным Голиафом перезрелого протухающего социализма, Вы не оставляете, по сути, никакого права на «неумение» (а где было взять там умелых?), на «неполное служебное соответствие» (а откуда было взяться полному?), на простое отсутствие опыта в таком редкостном все-таки занятии, как совершение стихийной — как снег на голову — революции. Вы жестоки до беспощадности.

Государственных руководителей 80-х и 90-х годов <…> роднят и делают совершенно однотипными в одинаковой мере присущие им всем два основных качества — правовой нигилизм и аморальность. <…>

Любые решения, любые деяния властей во все рассматриваемое время можно разбирать, перебирая по косточкам все их экономические, геополитические, патриотические и прочие соображения и обоснования, но всегда если не на поверхности, то на донышке откроются эти два родовых их качества, объясняющие все до конца. Именно они, такие качества, стали преступной основой самих властей и создали необходимую среду для криминализации всего социума.

Не берусь оспаривать этих тезисов, хотя и считаю их по-прежнему чрезмерно жестокими. Но снова и снова спрашиваю — себя, Вас, всех: как?!!! Как можно было реализовать появившийся тогда у России «исторический шанс»?

С этим народом? С этими лидерами? С этой экономической ситуацией?

Более эффективно? Более исторически точно? Просто более перспективно, наконец?

Как?!!!

Движение, как известно, жизнь. Отсутствие жизни — смерть. Сегодняшние «Бог, Царь и Отечество» (олицетворенные Путиным) предлагают нам согласиться с тем, что общероссийская утренняя гимнастика («восставание с колен» под барабаны и фанфары) означает движение — то есть жизнь. <…>

На самом деле продолжать такую имитацию развития означает гарантировать очень скорый конец для того культурно-исторического феномена, который пока еще известен как Россия.

It depends, как говорят в таких случаях наши извечные супротивники.

Иногда мне кажется, что Путин взял за образец нынешней России царскую Россию 1913 года. Иногда мне кажется даже, что он такую Россию уже построил. Это вполне стабильное государство, населенное довольно спокойным, вполне неприхотливым народом, начальстволюбивым, неприязненным к тем, кому «больше других надо», и искренне убежденным, что начальников не выбирают — их назначают другие начальники, и получается гораздо лучше. Государство наше по сути своей — империя, имеет имперские амбиции и склонно к расширению своей территории, хотя склонность эту отнюдь не афиширует, а использует только во внутренних пропагандистских целях.