тяжёлую больную голову. Душ помог ровно на три секунды, пока я из него вылезала и закручивала голову полотенцем. Во рту так и стоит противный вяжущий привкус, даже после трёх чисток зубов. А через час нужно выходить на работу.
— Секрет прост, — оборачивается Ангелина с лопаткой в руке. — Я ещё не ложилась!
— Да ты все ещё пьяная! — вглядываюсь в ее блестящие глазки и все становится на свои места. Совершенно безумная женщина.
— Я так рассудила… — машет она лопаткой перед моим лицом, вызывая новый приступ подкатывающей тошноты. Всё‑таки я вчера серьёзно перебрала свою норму. — У меня с утра встреча в Скайпе, надо быть бодрой, за четыре часа я точно не высплюсь, а потом весь день свободен… как раз, по моим прогнозам, отходняк к обеду меня и настигнет.
— Ты поразительно мудра для той, кто пил вчера шампанское и шлифовал его текилой.
— Так я же на повышение градус брала, а не наоборот, — снова отворачивается к плите и шерудит там сковородку. — Первый закон отличной пьянки!
— Меня пугает, что ты столько знаешь о пьянках.
— Через несколько минут ты будешь боготворить меня за то, что я такая разносторонняя подкованная во всех сферах личность. Особенно в пьянках!
— А что за встреча у тебя в Скайпе? Тебя же вроде взяли на работу? Или что мы вчера праздновали? — я напрягаю мозг, чтобы вспомнить, с чего все началось. Чем закончилось, я помню отлично.
— Да взяли, точно уже. Просто их начальник хочет на меня ещё и посмотреть. Он за бугром где‑то чилит, но привык «держать руку на пульсе», как сказала их менеджер. Хотя я думаю, он просто хочет убедиться, что я не очередной крокодил. Работа‑то с клиентами. Ты бы видела его сотрудников…
Геля морщится и выкатывает глаза, пытаясь изобразить гоблина, судя по всему, или крокодила. Но с ее красивым лицом выходит все равно красиво. Достает тарелки, накладывает то, что с таким упорством готовила и подаёт на стол. Я смотрю на мешанину из яиц, помидоров и сыра с сильно пережаренной корочкой, и желудок снова напоминает, что он при смерти. Поднимаю жалостливый взгляд на подругу, но ее это не пробивает, тарелка пододвигается ближе.
— Ешь, ешь. После этого аспирина бахнешь и вообще человек! — авторитетно заявляет Ангелинка.
— Я не хочу‑у‑у, — выходит тихо и протяжно.
— Будь благодарна, что я единственный раз в своей жизни посмотрела «Будь здоров!» с Малышевой и сразу такой полезный, как борьба с похмельем. Надо восстановить кислотность в организме и станешь как огурчик. Кстати, сейчас ещё огурчиком солёным шлифанем! — преисполненная энтузиазма Геля лезет в нижний ящик кухонного гарнитура и достает пыльную банку. — Блин, это последняя, Ид, — она протирает крышку полотенцем и достает открывашку. — Когда твои нас навестят с новой порцией хавчика? Кабачки ещё две недели назад кончились. Я скучаю.
Слышится небольшой хлопок, и на свет кухни появляются крепкие соленые огурчики — фирменный мамин рецепт. Ядреные аж до слез.
— О, боже, — закрываю лицо руками. — Искренне надеюсь, что не скоро. Хотя мама грозилась через пару недель поросёнка порешить к зиме. А это верный предвестник их приезда.
— Твоя мама, наверное, рагу понакрутила… и лечо, ммм, — мечтательно вспоминает подруга, вгрызаясь в огурец на вилке.
Ей так легче не думать об убиенных во благо пропитания животных. Она натура тонкая и жалостливая. К зверью. Так что предпочитает просто не думать о том, из чего колбаса, которую она периодически жуёт.
— И себя накрутила! — вспоминаю я. — Она же уверена, что мы тут чуть ли не съезжаемся с моим «парнем».
— Чего это? — хрустит огурцом.
— Потому что я так сказала, — почти вою я. — Ляпнула, ещё когда они приезжали в прошлый раз. Мама же, как всегда, начала: такие, как он, с такими, как ты… Я разозлилась и…
— Так расстанься с ним, — спокойно предлагает Геля. — Так же неожиданно и красиво, как сошлась, — смеётся она. — Сезон миновал, можешь до весны спокойно жить.
— Ага, а потом мне что делать? Там Галка родит как раз, и мама опять активизируется.
— Ну не знаю. Пусть он заболеет резко. Сильно и заразно. Так отмажешься, почему его нет на очередной родственной встрече.
— Уже болел. В августе. Так я отмазалась от яблочного Спаса и ящика Антоновки.
— Ну уедет пусть куда‑нибудь.
— Сентябрь. Картошка. Уезжал на обучение в Москву, — вздыхаю я, берясь за вилку.
— Давай его снова наймем!
— У меня нет денег. И есть самоуважение. Он меня вчера даже не узнал!
Я берусь за вилку и яростно пилю ей яичницу на тарелке. С удовольствием бы ему эту вилку засунула…
Гад.
— Пффф, — громко фырчит Геля. — Ещё как узнал! Ты только отвернешься, он та‑аки‑ие взгляды на тебя кидал!
— Ты его с кем‑то спутала, — я замираю с яичницей, не донесенной до рта.
Я только начала успокаиваться, а она тут соль на рану!
— Да конечно! — возмущается она. — Я хоть и была сильно веселая, но этого лошпеда запомнила. И лохудру его, вечно тыкающую в бок. И взгляды эти… Ещё до того, как ты мне сказала, что это тот самый… заметила, как он пялился на нас, когда мы отжигали на танцполе. Когда только пришли. Подумала ещё: фи, мальчик, тут тебе точно не светит. А он вот что, оказывается.
Геля засовывает в рот огромный кусок яичницы и смачно жуёт, закусывая вторым на очереди огурцом. Не понимает, какой эффект произвели ее слова.
Я всматриваюсь в свою тарелку, пытаясь побороть иррациональную радость и скрыть улыбку. Он смотрел на меня! Глупость несусветная, конечно, к чему тогда было устраивать этот концерт с «Мы знакомы?» Нет, Геля точно что‑то путает. Утешает меня. Я бы заметила, если бы он на меня смотрел, такое не заметить нельзя.
— А что пловец твой? — перевожу тему, пока Ангелина не заметила, как я поплыла.
Запасть на жиголо — вот позорище!
— Какой пловец? — с набитым ртом спрашивает она.
— Ну этот… Ро‑ма‑ан, — распеваю его имя, как она вчера.
— А! Классный, скажи? — лыбится она. — Думаешь, спортсмен?