Офицерские каюты имели спартанскую обстановку, на их оборудовании экономили. Проветривались они плохо, несмотря на устанавливаемые виндзейли (специальные рукава из парусины, через которые шёл воздух с верхней палубы), зато простуда от них гарантировалась. Воздух в каютах был наполнен запахами сивушного масла, табака, плохо очищенных длинных чубуков курительных трубок, которые были тогда в моде, смолёных тросов и немытых тел. В матросских кубриках непривычный человек вообще мог потерять сознание от духоты и нестерпимого зловония. Морскую офицерскую форму того времени придумал какой-то человек, которому самому носить её не грозило, настолько она была неудобная, какая-то кургузая, с фалдочками сзади. По аналогии вспомнил приключения российской формы, когда министр обороны, получивший образование и опыт по мебельной части, пригласил модельера, создававшего фасоны для дам нашей элиты, и тот переключился на фасоны для военных. Хорошо хоть, что в плавании разрешали надевать фуражки вместо дурацких чёрных киверов с медными орлами.
Офицеры подбивали свои сюртуки каким-нибудь дешёвым мехом суслика, белки, зайца, иногда и просто ватой, носили галоши. От дождя защищались зюйдвестками и плащами из смолёной парусины. У матросов не имелось и таких возможностей. Зюйдвестки и плащи выдавали только вахтенным. Работать в них на мачтах было неудобно и опасно. Все были простужены, покрывались болячками, фурункулами. Ко всему этому добавлялись ежедневный мордобой и порка линьками за самые незначительные проступки. При адмирале Лазареве — нашей гордости, выдающемся моряке, о котором положено говорить только с придыханием, обучение и служба матросов были поставлены так, что многие новобранцы не выдерживали условий корабельной жизни и умирали. Выживали лишь наиболее крепкие люди, происходил, язык не поворачивается это произнести, естественный отбор. Зато из оставшихся в живых создавали великолепные команды, прославившие себя в Синопском сражении и на севастопольских бастионах, как говорится, мы за ценой не постоим
Как-то уж очень часто это повторялось в отечественной истории. Смертность на Абхазской эскадре была самой высокой в Черноморском флоте. Иногда умирали целые команды. В море находились неделями. Когда появлялась возможность сойти на берег в местах, где стояли русские гарнизоны, радостным пребывание на берегу назвать было трудно. Ряды малочисленных защитников фортов и постов косили, как и моряков, малярия и другие болезни. Развлечений никаких, женщин не было. Оторванность от семей, общества, жизнь в тяжелейших условиях служили причиной всеобщего пьянства. Флотское командование, чтобы сократить потери личного состава, разделило отряды Абхазской эскадры на три смены, но обстановка постоянно вынуждала привлекать для высадки десантов и крейсерства большое число судов, и заметного облегчения матросам и офицерам эта мера не принесла. Григорию Бутакову, на его счастье, в Абхазской эскадре плавать долго не пришлось, в отличие от его младших братьев, Ивана, Дмитрия и Владимира, которым довелось сполна испытать все прелести службы у кавказских берегов. Да и зря мичман обижался, что всех наградили «чохом». Начальство его не забыло: он получил даже не полугодовой, а годовой оклад жалованья, а главное, был назначен в октябре 1838 года на шхуну «Ласточка», идущую в заграничное плавание.
Судя по наградам, Лазареву понравился сын его старого друга и сослуживца. Заграничное плавание считалось тогда такой же большой удачей, как и во времена Советского Союза: во-первых, интересно и познавательно побывать в других морях, посетить разные страны, а во-вторых, денежное содержание при плавании за границей было выше, чем при плавании во внутренних водах. Одно дело получать надбавку за крейсерство вдоль необжитого Черноморского побережья, а другое — ещё большую надбавку, плавая по поручениям русских посланников, посещая места истоков человеческой цивилизации.
На денежную помощь из дома братья Бутаковы никогда не рассчитывали. «Наши живут в Николаеве ни бедно, ни богато, но в удовольствии. Всякое воскресенье папа обедает у Михаила Петровича (Лазарева. — Примеч. авт.), а часто и маменька с Сашей. Дяденька живёт открытее, у него по вторникам собираются играть в карты», — сообщал Григорий своему старшему брату. Принимать гостей у себя дома, вести светский образ жизни влекло за собой значительные расходы, но без этого было не обойтись — надо же знакомить дочерей с потенциальными женихами! Немало денег тратилось и на образование девушек, которых посылали учиться в Петербург, Киев или Москву. Делалось это опять-таки для повышения статуса невесты. Отрывок из письма Григория в 1838 году: «Саша — очень миленькая девочка, и серьёзная петербургская барышня, или “баришня”, как здесь произносят. Говорит, что один уланский офицер играл с ней вдвоём на фортепьяно». И затем с грустью добавляет: «Только, кажется, он ищет не только жены, а приданого и жены».
Унизительное чувство постоянной нехватки денег доставило немало горьких минут Григорию Ивановичу. Память о пережитом скандале в доме дяди, о положении бедного родственника навсегда осталась с ним. Несколько месяцев, которые Григорий Бутаков провёл в Севастополе в ожидании назначения, для него не пропали даром. Немецкий и французский он знал с детства благодаря матери. Теперь же мичман принялся изучать английский язык. Он стал частым посетителем морской библиотеки, брал учебники и книги на английском языке.
Ещё не зная о своём назначении, Бутаков готовился к заграничному плаванию, не без оснований считая, что при выборе кандидатов получит преимущество за знание иностранных языков. Лингвистические способности у него были хорошие. Вскоре Григорий принялся изучать итальянский язык. В этом отношении на него большое влияние оказывал Алексей, которому тоже легко давались языки. Однако какие бы способности ни были у человека, за всем этим всегда стоит большой труд. Попасть в заграничное плавание мечтали все, только вот мечтается всем всегда легко, а упорно трудиться для осуществления своей мечты способны, увы, немногие. В этом месте многие читатели захотят ещё добавить, что неплохо иметь к тому же влиятельных друзей или родственников, и будут, без сомнения, правы. Библиотека в те далёкие времена служила основным источником знаний. Не зря Михаил Петрович Лазарев вложил столько сил в создание великолепной морской библиотеки, о чём мне хочется когда-нибудь рассказать в отдельном очерке.
Помимо приобретения знаний, существовала и ещё одна цель у Григория Ивановича. В библиотеке имелась возможность завязать полезные знакомства. Мичман, в отличие от большинства своих товарищей, сидевший по вечерам с книгами и учебниками, а не за столиком с водкой в одном из многочисленных питейных заведений, был, конечно, замечен старшими по службе. Комитет директоров морской библиотеки состоял из самых авторитетных командиров Черноморского флота, фамилии которых знакомы любому, интересующемуся историей отечества и российского флота: адмиралы и капитаны 1-го ранга Нахимов, Вукотич, Корнилов, Матюшкин, Новосильский, Метлин, Юхарин. Бутакова, по предложению Корнилова, назначили в ревизионную комиссию библиотеки. Комиссию составили из наиболее образованных, подающих надежды молодых офицеров. В ней Григорий Иванович работал вместе с молодыми лейтенантами и мичманами, Лесовским, Шестаковым, Поповым. Они знали друг друга ещё по Морскому корпусу, хотя и учились на разных курсах. Библиотека свела их вместе, и молодые офицеры подружились. Пройдут десятилетия. Юные мичманы и лейтенанты станут заслуженными, убелёнными сединами адмиралами и… лютыми врагами. Такими они и уйдут из жизни, никогда не примирившись друг с другом. Грустный финал.
Перед началом плавания шхуна зашла в Одессу, там командир получил «звонкой монетой» денежное содержание на экипаж и на судовые надобности. Из Одессы Григорий 23 сентября послал Алексею огромное письмо, как он писал, «не письмо, а настоящее письмище. Желаю от души, чтоб оно дошло, потому что такого я, верно, не скоро соберусь написать другой экземпляр. В нём ты увидишь почти всё подробно, что со мной было в Черномории…». Чаще, чем с другими членами семьи, Григорий общался в письмах со старшим братом, правда, с годами письма стали реже. Молодой офицер не мог нарадоваться, что своими глазами видит страны, о которых раньше только читал, поэтому, называя в письмах порт стоянки шхуны Пирей, никогда не забывал добавить — «7 вёрст от Афин». В том порту он встретил Ивана Шестакова. Иван Алексеевич служил на корвете «Ифигения» (боевые суда Черноморского флота, непонятно почему, называли именами героев и героинь греческих мифов). С деньгами у обоих было не густо, поэтому Бутаков был очень доволен, когда узнал от приятеля, что наиболее дешёвые книги можно купить во Флоренции. Он собирался приобрести книги Байрона, Шекспира, Шиллера и других авторов, которые ему нравились. Из английских писателей Григорий увлекался тогда Фредериком Марриатом. Этот автор в своё время был лихим моряком, искателем приключений. «Ласточке» предстояло посетить Мальту, а затем Ливорно, откуда Бутаков мог за день добраться до Флоренции.