Вдруг меня охватило беспокойство. Подчиняясь шестому чувству, я повернул в глубь леса. Чалый вскарабкался по каменистой россыпи и вошел в чащобу, петляя меж деревьев и завалов сушняка. Почувствовав себя в безопасности, я натянул поводья и стал ждать.
Через мгновение я услышал едва различимый звук. Ехал всадник… и не один. Я заметил, как среди осин промелькнула тень. Положив руку на шею коню, я прошептал:
— Ш-ш!
Оглядевшись по сторонам, увидел узкую тропинку. Мы могли бы по ней уйти. Я повернул голову, всадники остановились и прислушались. Один из них выстрелил в мою сторону, но явно наобум. Я вытащил револьвер.
— Что-то ищите? — спросил я тихо, но достаточно отчетливо, чтобы они расслышали в тишине мои слова.
Мужчина, находившийся от меня ближе всех, примерно в пятидесяти шагах, подпрыгнул в седле, будто наступил босой ногой на кактус, и принялся размахивать винтовкой во все стороны. Он заметил меня как раз в тот момент, когда я выстрелил, и отпрянул назад. Пуля раздробила руку, в которой он держал винтовку, чиркнула по груди и вошла в плечо.
Чалый с места рванул вперед и, скрывшись в зарослях, помчался сломя голову вдоль горного хребта, перескакивая через завалы, уворачиваясь от сучьев, стараясь найти выход.
За спиной раздался пронзительный крик:
— Да поймайте же его, черт побери!
— Сам поймай! — ответил сердитый голос. — Он меня уже поймал.
Обогнув густой дубняк, я вытащил винтовку и на ходу спрыгнул с коня. Чалый остановился. Поскольку здесь не было травы, а нижние ветви деревьев обглоданы, я понял, что в этом месте паслись коровы. Стараясь спутать следы, я быстро прошелся по прогалине. И тут ниже меня, почти там, где я вошел в осиновый лес, появился всадник.
Мне не хотелось убивать хорошую лошадь, поэтому я взял повыше и прицелился в плечо. Пуля задела всадника, я видел, как он дернулся в седле и на ходу упал с лошади. Несколько минут я сидел, напряженно прислушиваясь и ожидая. Я не горел желанием убивать людей, да и законы в последнее время стали жестче. Шел 1880 год, люди не одобряли убийства. У меня не было ни малейшего желания ссориться с законом на территории, где я считался чужим. Раны у меня на шее только что зажили, но еще не успели загрубеть.
Разыскав своего коня и убедившись, что с ним все в порядке, я вскочил в седло и отправился обратно на ранчо. Я срезал путь и дважды спугнул оленя.
Теперь нужно было быть осторожным. Лошадь двигалась шагом, я старался держаться в укрытии и все время оборачивался и проверял дорогу. Единственное, что меня беспокоило, — это горы. Если кто-нибудь взобрался туда, я становился Для него открытой мишенью. Время от времени я оглядывал горный кряж. Въехав во двор ранчо со стороны большого амбара, я слез с коня, снял с него уздечку и отвел в загон. Держа винтовку в руке, направился к амбару. В доме все уже замерло. Я приоткрыл дверь амбара и распахнул ее пошире стволом винтовки — доверчивым меня не назовешь, но я понятия не имел, кто мог проникнуть в амбар за время моего отсутствия.
Казалось, все оставалось на своих местах. Я быстро сложил свои жалкие пожитки, а потом сел на кровать и задумался.
Меня беспокоило завещание, что я нашел в ящике. Миссис Холлируд предъявила в суд завещание, и суд его принял. Не возникало сомнений в том, что оно выражало именно последнюю волю владельца ранчо, хотя, судя по дате, оно не могло быть составлено намного позже, чем то, что лежало в жестянке.
Почему человек, оставивший сначала все своей «любимой племяннице», полностью лишил ее наследства другим завещанием? И где сейчас эта племянница? Рассказывал ли Филлипс когда-нибудь о ней миссис Холлируд?
Увы… я ничего не смыслил в юриспруденции, но интуиция подсказывала мне, что завещание, которое находилось у меня, очень важное и должно быть представлено на рассмотрение суду. Но зачем? Филлипс составил другое завещание, по которому все оставлял миссис Холлируд. Кажется, никто не против, разве что Лью Пейн, но к нему я не испытывал сочувствия. Если он знал, что она несправедливо вступила в права наследства, ему следовало бы обратиться в суд. Эта страна претерпевала большие перемены. Старый жесткий порядок, утверждавший право силы, отходил в прошлое.
Меня расстроило, что миссис Холлируд намерена продать ранчо. Такое прекрасное, столько свободной пастбищной земли! На ранчо ей потребуется всего лишь один работник, поэтому вести здесь хозяйство можно не дорого.
Люди, напавшие на меня сегодня, по крайней мере один из них, имел отношение к Лью Пейну. Я стрелял, чтобы припугнуть их, и надеялся, что никого не убил. Однако меня беспокоил тот, последний, который свалился под копыта лошади. Но я отчетливо понимал, что в следующий раз они будут действовать осторожно. Если другой раз представится. Я намеревался сжечь за собой мосты.
Никто меня не знал в этих краях, но все, с кем у меня возникли проблемы, имели много друзей. Миссис Холлируд уезжает, у меня нет причин задерживаться, а здравый смысл подсказывал, что мне нужно убираться отсюда, и как можно быстрее.
Лью Пейн, его друзья и парни Бэрроуза хотели видеть меня в гробу, но я ничего не имел против них. Единственное, чего я хотел, — это оказаться среди гор, где поблизости нет ни души, немного поохотиться, разведать рудник или просто полюбоваться природой. Где-то на моем пути должен встретиться снежный баран, и еще я люблю высокогорные края с облаками за компанию.
Прежде всего, мне необходимо получить счет на чалого. Я куплю его, если они не отдадут, хотя и обещали. Затем я вернусь в Пэррот-Сити и съезжу за своими вещами и лошадьми. Вторая поездка займет три или четыре дня, поскольку я буду ехать ночами и в городе появлюсь не раньше вечера. Я не хочу иметь никаких неприятностей.
Теперь в доме горел свет. Я вдруг почувствовал, что у меня нет никакого желания идти туда, но мне очень сильно хотелось получить чалого, и я так боялся, что кто-нибудь пристрелит его, если не увести его отсюда. Поэтому, причесавшись и вымыв руки, я перешел дорогу и направился к двери, легонько постучал и вошел, как всегда делал раньше.
Мэтти суетилась у плиты.
— Присаживайтесь, — пригласила она. — Через минуту все будет готово.
— Миссис Холлируд дома? Нам следует решить дело с чалым. Кажется, эта лошадь никому не нужна. Она говорила, что я могу оставить ее себе.
— Скоро она уедет отсюда. — Мэтти продолжала стоять ко мне спиной. — Ей нужно о многом подумать.
— Если она продаст ранчо, Лью Пейн пристрелит коня.
— Вам следует согласиться, что у этого коня плохая репутация, — заметила Мэтти, — но мне тоже будет жаль, если его пристрелят.
— Этот Пинкертон по-прежнему здесь. Он остановился в полумиле от дороги.