Читать интересную книгу Лесной шум - Евгений Дубровский (Лесник).

Влезть в куст? Глупо и грубо. Пернатый жулик-черныш проворно убежит под густыми ветвями в противоположный край куста и оттуда вырвется пулей неожиданно для одураченного охотника. Нет, так нельзя. Кругом куста широким поиском по гладкой дорожке.

– Да ты что же, братец!-сказал с недоумением уже довольно опытный охотник, взяв, однако, ружье наизготовку.-Ты что ж по пустому месту идешь, Дик, а?

Но Дик уже чуял ясно, где затаился косач и, став мертво, устремил туда пылающие глаза.

Прогремел взлет, ударил выстрел.

– Ах, мошенник!-радостно говорил охотник, подбирая еще трепетавшего черныша.-Смотри-ка, Дик, куда он забрался, чуть ли не в болото уселся.

Дик ничего не ответил, но именно тут узнал, хотя, может быть, не вполне правильно, кого и за какие штуки называют мошенником.

Когда зазолотятся и опадут листья лип и берез, когда в перелесках запахнет яблоками без видимых к тому причин, так как яблоков там нет, в это время тетерева выравниваются, то есть юное поколение становится похожим на стариков, так что различить одних от других можно, только взяв в руки. Разница между тетерками и косачами обозначается, наоборот, вполне резко и видна издали; в скромные рыже-серые перья одеты одни, сине-черными перьями, косицами, ярко-красными бровями нарядно украшены другие. Если родственные выводки разбиты, то посторонние друг другу тетерева начинают собираться в общества, причем дамы держатся дамской компанией, мужчины своей. Иногда среди стайки молодых косачей путается одна тетерка. Чем угодно можно поручиться, что это старка, которой удалось увидеть своих птенцов взрослыми, и она наперекор всем тетеревиным приличиям летает за детьми, хотя им до нее нет никакого дела. Доказать, что она им мать, конечно, невозможно, но из такой стаи убитая тетерка всегда старая, а косачи все нынешнего года, что непоколебимо устанавливается по перу.

Сбившись в стаи, тетерева становятся очень зорки, сторожки и… чрезвычайно глупо летят к выставленным чучелам: охота, продолжающаяся всю осень и зиму. Это уже другое дело.

БАБЬЕ ЛЕТО

Орнитологи в толстых книгах утверждают, что вальдшнепы, прилетая весной и отлетая осенью, летят в одиночку. Возражать против тяжеловесных сочинений нечего: ученым все известно. Можно их только пожалеть: никому из них не улыбнулось счастье попасть на высыпку вальдшнепов.

Лесной кулик всю жизнь проводит под пологом ветвей, но в течение того времени, когда он перелетает с севера на юг, он населяет на очень короткий срок ровные, почти открытые болота. У вальдшнепа нет ни одного признака лесных птиц, наоборот, вся наружность его, все привычки чисто куличьи. Длинноносый, отличный бегун, он свой корм достает только из влажной земли, не трогает ни одной ягоды, не может сесть на дерево и-живет в лесу, там выводит детей, гнездо, свитое по-куличьи на земле, устраивает под хворостом. Когда, зачем, почему он, кулик, попал из болота в лес? Осенний его вылет на гладь болота, что такое-случайная прогулка или темное воспоминание о бесконечно-далекой прежней жизни?

Отрицать такой вылет напрасно. Он происходит ежегодно в почти неуловимые сроки, не придумать, с какой целью, иногда на три-четыре часа, и нельзя сказать, чтобы на одних и тех же местах. В одиночку? Пусть. Против орнитологии не поспоришь. Но невозможно опять-таки отрицать, что длинноносых одиночек иной раз собирается на небольшом болоте довольно много. Что ж, летят над лесами по одному и, завидев подходящий лужок, слетаются, сговариваются провести там некоторое время и опускаются уже сообща. Так, чтобы один, сидя в болоте, подзывал отдельных пролетающих,-нет, так не бывает. Высыпка, как всякое счастье, сваливается человеку на голову вдруг, вмиг… И охотник с неожиданным восхищением убеждается, что крупная носатая птица, степенно стрекнув крыльями, без крика поднимается "свечкой", летит прямо, даже в случае двух пуделей летит недалеко и спокойно усаживается на отлично видную кочку, где, конечно, исчезает. Однако там, около кочки, при самом тщательном осмотре никого не оказывается: длинноносый хитрец уже крепко сидит в ближайшем кусте, вероятно, проклиная открытую гладь.

Это не значит, что по дороге к кусту также никого нет: тут легко поднять с таким же степенным стреканьем несколько одиночек. И, наперекор орнитологии, охотник начинает палить, как палят только на высыпках в те ясные дни, когда длинные нити белоснежной паутины медлительно тянутся в воздухе, свежем, чистом, холодноватом, но еще полном благоуханий от срезанных и отцветших трав.

В такой день некто с ружьем и сумкой шел через почти сухое болото из одной деревни в другую для того, чтобы, наняв там довольно скверную собаку, итти с ней к трем известным выводкам тетеревей. Когда тот вальдшнеп, что после двух пуделей сел на кочку, а с нее убежал в куст, свесил носатую голову с кожаного пояса охотника в обществе двух таких же длинноносых красавцев, как и он, охотник, повидимому, очень хладнокровно вынул из сумки довольно длинную веревку, которой предполагалось сдерживать нелепые скачки невежи-собаки, привязал эту веревку к своей правой ноге и принялся не спеша шагать по болоту из края в край. Он уже видал разные виды в своей жизни, этот охотник! И ближайшие последствия доказали, что он был в значительной степени прав. На его поясе скоро оказалось четырнадцать вальдшнепов. Редкая, великолепная добыча. Но патронов не осталось ни одного из тридцати, какая горестная ошибка! А за веревкой, волочившейся между кочками, то-и-дело слышалось еще стреканье поодиночке взлетавших вальдшнепов. Тогда охотник, сняв веревку с сапога, побежал в деревню, вернулся с патронами и с довольно скверной собакой; все это заняло не очень много времени, часа три, не больше, но… В пустом болоте, обыскав каждую кочку, каждый куст, собачонка нашла лишь трех подранков. А неповрежденные вальдшнепы исчезли. Все улетели. Поодиночке?! Пусть, пусть. Время-то у них на то было.

Куда улетели они, это осталось неизвестным, а весь случай произошел близ деревни Которово, Петриловской волости, Лужского округа в начале ХХ столетия.

На Урале же в канцелярию Верхотурского лесничества в том же веке однажды вбежал мальчишка и закричал:

– Дяденька, кулики прилетели! Доктор уже ходит.

Точнейшими исследованиями установлено, что в этот день по болоту, тянувшемуся на окраине городишка, шагали четыре человека, из коих два очень больших, а два совсем маленьких. Большие стреляли из ружей, а маленькие носили мешки. Стрельба кончилась вследствие наступления темноты. Сколько было сделано выстрелов, сколько вальдшнепов убито-известно, но оглашению не подлежит, чтобы не встать уже в непримиримое противоречие с орнитологией: столько не может быть одиночек. Впрочем, там, на Урале, в неизмеримом рассаднике вальдшнепов, им, может быть, разрешается хотя бы короткое время собираться в неисчислимые стаи.

Какой он толстый, плотный, чистый этот осенний вальдшнеп. Как славно он шлепается после удачного выстрела на землю с глухим и тяжким стуком. Он весит вдвое больше, чем поэтический, но тощий герой тяги, срезанный дробью над вершинами деревьев в весенний вечер. И роскошной этой птицы еще много будет высыпать на наши болота из своих богатых запасов Урал. Он же подсыплет и турухтанов, коротконосых куликов, замечательных тем, что весной они бесконечно разнообразны пестрыми нагрудниками-двух не найти одинаковых, а осенью одеты все как один, разница только в величине. И чудак же этот турухтан: любит не только стоять на одной ноге-это еще куда ни шло, со многими случается,-нет, он на ней, на одной, довольно долго прыгает, пока не полетит. Однообразные чудаки эти осенью настолько же вкусны, насколько весной, расфранченные в яркие перья, почти никуда не годятся. На Урале увидеть стаю турухтанов штук в пятьсот очень просто на любом поле, подобраться же к ней,-нет-с, это совсем другое дело. По плоским пескам Клязьмы или Оки пролетные турухтаны, наоборот, разбегаются небольшими станицами, иногда доверчивыми до крайности.

Настоящие кулики на пролете также бегают по пескам, но… но эти длинноносые негодяи до исступления могут довести человека: так они зорки, чутки, осторожны, предусмотрительны. Отмель они выбирают голую, такую, что даже собака по ней незаметно подползти не в состоянии. От высокого крутого берега, от кустов эта отмель так далека, что никакое ружье до нее нехватит. Плывущую по реке лодку шагов за двести приветствует звонкий серебристый крик, после чего лодка плывет уже к пустому месту.

За куликами редко даже кто охотится: слишком мала добыча за собачье ползанье по грязи, за долгое выжидание, закончившееся ничем, за тысячи неудач с хитрыми птицами. Известна, однако, отчаянная голова, посвятившая несколько лет жизни исключительно куликам. Так этот куличатник, этот спец по куликам с горестным недоумением свидетельствует, что исчезает весь род длинноносых, длинноногих хитрых птиц, мало преследуемых человеком. Почти пустынны стали берега равнинных рек, песчаная гладь отмелей лишь кое-где испещрена крестиками куличьих следов. Серебреные трели кроншнепов сверлят воздух где-то в вышине, но эти кривоносые хитрецы, право, имеют такой вид, будто они уже никогда не садятся на землю, а выстрелить по ним-это нечего и думать. Долгоносики, по преимуществу бекас и дупель, так называемая благородная красная дичь, те начали исчезать уже с полстолетия. Корзина дупелей… Это звучит преданием старины глубокой, а между тем такие корзины существовали не очень уж так давно: широкие, плоские, глубиной на одну птицу. Затем полсотни долгоносиков на одно ружье в день, в том числе десяток дупелей, стало считаться роскошной добычей. Теперь десятка полтора-редчайший случай. Сколько же болотных трущоб надо было излазать, сколько выстрелов сделать, чтобы добыть полсотни дупелей? Куличатник-отчаянная голова-таскал на себе суму с порохом, со всем инструментом для переснаряжения патронов. Выпалил все, выбрался на сухой берег, на широком пне насыпал, набил градом смерти блестящие медные гильзы, зарядился, значит, снова и-опять в болото. А есть, сушиться, отдыхать? Это после, ночью. Они слишком коротки, слишком драгоценны, стремительные ярко-изумрудные дни начала осени, пахнущие яблоками, дни красных гроздьев рябины, рдеющих в зелени, дни первой позолоты лип, дни пролета птиц и крика невидимых стай в вышине, прозрачные дни ласкающей теплоты солнца и неожиданных откуда-то ледяных дуновений.