Читать интересную книгу Впервые в Библии - Меир Шалев

«Авраам встал рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плеча, и отрока, и отпустил ее. Она пошла, и заблудилась в пустыне Вирсавии. И не стало воды в мехе, и она оставила отрока под одним кустом. И пошла, села вдали, в расстоянии на один выстрел из лука. Ибо она сказала: не хочу видеть смерти отрока. И она села против, и подняла вопль, и плакала» (Быт. 21, 14–16).

Ужасный, отчаянный вопль Агари — первый плач в Библии. Первая скатившаяся в библейских рассказах слеза — ее слеза. И хотя в Библии не счесть рыданий других отверженных и оскорбленных людей, в ней нет ничего похожего на рыдания Агари. Разумеется, автор, описавший это изгнание женщины с ребенком в безводную пустыню, был на еврейской стороне, на стороне потомков Исаака, сына праматери Сарры. Но ему достало честности и чуткости, чтобы отдать первую в Библии слезу именно Агари. И благодаря его таланту этот плач Агари, описанный так же скупо и сухо, как и многие другие ужасы в Библии, потрясает сердце читателя и сегодня, тысячелетия спустя.

Когда Сарра потребовала от мужа: «Выгони эту рабыню и сына ее», — Авраам счел это очень жестоким. Но Бог сказал ему: «Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее; ибо в Исааке наречется тебе семя» (Быт. 21, 12).

Бог действует на гигантских отрезках времени, и описанное здесь событие составляет крохотную деталь в Его великом Плане. Не исключено, что Он использовал ненависть Сарры к Агари и к Измаилу, чтобы заставить Авраама сберечь второго сына, более подходящего для этого Плана. Не случайно Он обещал: «В Исааке наречется тебе семя», — добавив, впрочем, что «и от сына рабыни Я произведу народ, потому что он семя твое». Однако с точки зрения Авраама, все эти обещания не по делу. Не судьбы тех народов, что когда-то выйдут из его чресел, беспокоят Авраама в этот страшный момент, а судьба одного — единственного ребенка — Измаила, его первенца, и я позволю себе предположить, что также судьба Агари, матери этого ребенка.

Но Авраам повиновался. И на этот раз повиновался. Авраам всегда повинуется: идет, когда ему говорят идти, обрезается, когда ему велят обрезаться, изгоняет своего сына, когда от него требуют изгнать, связывает другого сына, когда ему приказывают связать. Авраам — тот верующий, которого всякий бог себе желает.

«Сын рабыни сей»

«Авраам встал рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плеча, и отрока, и отпустил ее».

У этого ребенка есть имя. Его имя Измаил, и он уже упоминался под этим именем несколько раз. Но с того момента, когда Бог поддержал Сарру в вопросе его изгнания, автор тоже занял эту позицию и перенял стилистику Сарры. Это ее слова: «Выгони эту рабыню и сына ее; ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком». С точки зрения Сарры, у Агари и Измаила нет индивидуальности и нет имен. Они ничего не значат. Агарь — это «рабыня», Измаил — это «сын рабыни», и только у ее сына есть имя, и она с гордостью его произносит: «С сыном моим Исааком». Но не одна она говорит так. Сейчас и Бог тоже перенимает ее стилистику. Это видно из фразы, которую я только что процитировал: «Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее; ибо в Исааке наречется тебе семя».

Так что и в устах Бога, как выясняется, Сарра и Исаак — это Сарра и Исаак, в то время как Агарь — это всего лишь «рабыня», а Измаил — либо «отрок», либо «сын рабыни». И так это сохранится на протяжении всей истории их изгнания. Имя Измаил будет заменяться на «сын Агари Египтянки», и на «сын служанки», и на «мальчик», и на «отрок», но прямо упоминаться не будет никогда — как будто Бог, Авраам и автор рассказа сговорились и решили, что у него нет и не будет ни собственного имени, ни индивидуальности, ни статуса, ни прав.

Но стилистические нюансы рассказа не ограничиваются лишь упоминанием одних имен и сокрытием других. Фраза, открывающая эту историю: «Авраам встал рано утром», — тоже выполняет здесь важную роль, ибо она дословно повторяется затем в следующей главе, где речь идет о другом, еще более ужасном деянии, которое потребуется от Авраама, — о принесении в жертву Исаака. Там тоже «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол двора для всесожжения, и встав пошёл на место, о котором сказал ему Бог».

В обоих случаях просыпается один и тот же отец, и в обоих случаях он просыпается, чтобы совершить чудовищный поступок по отношению к своему сыну, причем оба раза не по своей инициативе и вопреки своему желанию. И оба раза в дело вмешается Божий ангел и в последнее мгновенье спасет каждого из сыновей. В случае Измаила за мгновенье до его смерти появится вода, а в случае Исаака за мгновенье до его всесожжения появится заплутавший в кустах агнец, который и будет принесен в жертву. Однако самое важное в обоих случаях — конечно, поведение Авраама, который каждый раз подчиняется жестокому приказу, не пытаясь ни спорить, ни возражать. Не удивлюсь, если именно его покорное согласие изгнать Измаила побудило Бога потребовать в следующий раз принести в жертву Исаака. Словно бы Бог и Сам дивился — где же предел послушанию этого отца и что еще он готов сделать?

Я уже упоминал ту скупость и краткость описаний, которые автор использовал в рассказе о жертвоприношении Исаака. Несколькими словами он сумел намекнуть на бурю, бушующую в душе Авраама, не описывая ее. И такая же душевная буря ощущается в рассказе об изгнании Измаила. И здесь из считанных слов возникает и вырисовывается целая картина. Вот Авраам берет сумку с хлебом и мех с водой: «И дал Агари, положив ей на плеча». Так и видишь, как Авраам протягивает Агари эти припасы, но глаза его тем временем смотрят куда угодно, только не ей в глаза, а она, застыв от ужаса, уже понимая, что ее ждет, не берет то, что он ей протягивает, ибо возьми она из его руки, это означало бы согласие с той жестокой и злобной несправедливостью, на которую ее обрекли.

Но Агарь не согласна участвовать в этой несправедливости, она не берет протянутые ей припасы, и потому Авраам вынужден положить сумку и мех с водой ей на плечи — как вешают на вешалку или кладут в седельную корзину. И «отрока» — его зовут Измаил, если кто забыл, — он тоже передает ей в руки, потому что Агарь не берет и его, и кто знает, быть может, Измаил все это время прижимался к нему, к своему отцу, к Аврааму.

А Сарра? Где была Сарра все это время? Надо думать, сидела в шатре и прислушивалась — как в тот день, когда к Аврааму пришли ангелы с вестью о рождении Измаила. И кто знает, может, и смеялась в душе, как тогда.

«Мы родственники»

Послушание Авраама — как в истории изгнания Измаила, так и в истории жертвоприношения Исаака — вызывает недоумение и любопытство. Принято объяснять это глубокой верой и восхвалять Авраама за нее, но похоже, что послушание это проистекает также из особенностей характера: Авраам стремится любой ценой избежать конфликта. В прошлом, когда вспыхнула ссора между его пастухами и пастухами Лота, он тоже немедленно расстался с племянником. Верно, разлука была взаимовыгодной и миролюбивой, но продиктовало ее все то же стремление избежать конфликта: «Да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими; ибо мы родственники. Не вся ли земля пред тобою? отделись же от меня. Если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево» (Быт. 13: 8–9).

И точно так же вел себя Авраам в Египте и в землях филистимлян. Всюду его преследовал страх, что местные цари убьют его, чтобы «взять себе» его красивую жену, и потому он всюду представлял ее как сестру. При всем уважении к красоте праматери Сарры позволительно все же думать, что она была не единственной красивой женщиной в те времена, и как-то не верится, что так вели себя мужья всех красивых жен, приходившие с ними в Герар царя Авимелеха или в Египет фараона.

И в предыдущем, до изгнания Агари, конфликте между нею и Саррой Авраам вел себя точно так же. Сарра тогда утверждала, что ее рабыня, забеременев, стала свысока относиться к ней, и эта жалоба действительно была справедлива. Но вместо того чтобы поставить Агарь на место, Авраам снова предпочел уклониться. «Вот, служанка твоя в твоих руках, — сказал он жене, — делай с нею, что тебе угодно». И Сарра стала так измываться над Агарью, что та сбежала от нее.

В сущности, кроме погони за царями, пленившими Лота, Авраам не вступал в конфликт ни с одним человеком. И даже в его разговоре с Богом о числе праведников, которые спасут Содом, просматривается та же линия. На первый взгляд Авраам спорил вполне бесстрашно. Он даже упрекнул Бога: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» Однако и в этом споре он на самом деле проявил нерешительность и боязливость. Вместо того чтобы напрямую попросить Бога о спасении любимого племянника, он долго и докучливо ходил вокруг да около, обсуждая общие принципы Божьего воздаяния за грехи.