Читать интересную книгу Преступление без срока давности - Мария Семенова

Откуда он мог знать, что звонили из коммунальных дебрей дома, действительно расположенного неподалеку от гостиницы «Москва»?

— Поехали! — Широкий успел еще глотнуть на кухне чаю и, выскочив на улицу, с пол-оборота завел зеленую «пятерку». — Заправил тачку турмалайским бензином, так она теперь ласточкой летает. Можешь, Людка, разогревать свой «пирожок», остыть не успеет — шмелем доедем.

Однако верно гласит народная мудрость — не говори гоп… Не успел Широкий вырулить на Ленинский проспект, как ехавший следом за «пятеркой» «шевроле-блейзер» вдруг обогнал ее и неожиданно дал по тормозам, да так резко, что пришлось уходить юзом в правый ряд. Двигатель «жигуленка» заглох, а из джипа лихо выскочили трое молодцов, и, распахнув «пятерочную» дверь, один из них приставил газовую пушку Широкому под ухо.

— Что ж ты, пидор, дистанцию не держишь? Ответишь соской своей.

— Парни, вы чего это, парни!

Хоть и газовый ствол, а если вплотную — запросто полчелюсти вынесет, и герой-спецназовец решил свою удаль держать при себе. Тем более что шкур немерено, а жизнь — она одна. А тем временем крепкие руки уже потащили Заболоцкую из «пятерки» в джип, и она поняла, что проклятый день и не мог завершиться иначе: бандитствующие ублюдки сейчас ее куда-нибудь отвезут и хорошо, если только устроят субботник, плавно переходящий в воскресник. Сразу же вспомнились жуткие истории о несчастных, проданных в рабство, о маньяках-насильниках, расчленяющих заживо свои жертвы опасной бритвой, и, оттолкнув ближайшего из похитителей, Заболоцкая крикнула пронзительно;

— Помогите!

Но напрасно — сильным ударом ей разбили лицо и, полубесчувственную, поволокли в джип.

— Ну ты, сука лакшовая, шевели грудями!

В самом деле, откуда может ждать помощи шкура, если, по понятиям, вступиться за нее — в подлость? Натурально, западло.

Широкий вышел наконец из ступора и, запустив мотор, так дал по газам, что «пятерку» понесло, как кусок мыла на мокром полу в бане, — в самом деле, финский бензин был очень хорош.

Тем временем подгоняемый голодом Алексей Алексеевич Снегирев тоже выкатился на Ленинский проспект. Машину он вел на автомате, а где-то в глубине сознания непроизвольно строил некий алгоритм — как сварит макароны в чуть подсоленной воде, затем промоет их, непременно кипятком, и, заправив маслом, смешает с тем, чему название придумать невозможно, — с амброзией из соуса «кубанского», сметаны, перца и чеснока. Внезапно полет его гастрономических фантазий был прерван увиденным, и нога непроизвольно потянулась к педали тормоза.

Собственно, ситуация была самая банальная — бандитствующая шелупонь решала половой вопрос, однако молодые люди, бьющие по лицу женщину, пусть даже продажную, явно заслуживали самого пристального внимания.

Мигнув поворотником, «мышастая» начала принимать вправо, обиженно загудели «подрезанные» соседи, и, когда Удалось разглядеть потерпевшую в деталях, Снегирев вдруг усмехнулся — вот это подарок судьбы, не всегда удается совместить приятное с полезным. Он стремительно запарковался перед самым джипом и приготовился действовать со всей возможной решительностью.

Однако недаром говаривал китайский полководец Сунь Цзы, что война — это путь обмана, и Скунс первым делом радостно осклабился:

— Едрена вошь, вот это встреча! Сенька, кореш, ты откинулся никак?

Самый амбалистый из любителей халявного спаривания удивленно раскрыл глаза и скривился:

— Буркалы протри, брат. Ты мне троюродный.

Эх, молодость, молодость. Не надо никогда при разговоре с незнакомцем стоять вроде самца гориллы в период брачных игрищ — с гордо поднятой башкой и широко расправленной грудью. Подбородком хорошо бы кадык прикрыть, а ноги лучше согнуть в коленях, чтобы пах убрать куда подальше. От греха…

— На подельника моего ты машешь, корешок, один в один. Вот век воли не видать. — Сплюнув, Скунс чирканул ребром ладони поперек своего горла и тут же всадил указательный палец собеседнику в яремную впадину. — Тот тоже перед смертью был совсем плохой и зеленый…

Амбал в самом деле побледнел как мел и, обхватив ладонями шею, с хрипом уткнулся мордой в снег. Сможет он проглотить слюну в ближайшие тридцать секунд — его счастье, ну а если нет, значит, не судьба. Через мгновение рядом с «Сенькой» залег его соратник, тоже скрючившись, однако руки держа по-другому — в паху. Скунс его избавил от половых проблем кардинально, надо думать, навсегда, и, не теряя времени, устремился к джипу, в салон которого третий молодец пихал едва живую от страха Заболоцкую. Скрипел снег под мужскими ногами, матерный рык заглушал негромкие женские крики, однако внезапно все стихло.

Смачно приложившись затылком о поребрик, бандит рухнул на землю, ошалевшая Людочка молча опустилась на сиденье, а Скунс, глянув по сторонам, поинтересовался:

— Ну как? Их подождешь или, может, я тебя подкину?

Раздумывать Заболоцкая не стала и, с быстротой молнии забившись в «Ниву», уткнулась разбитым лицом в ладони — рыдать.

Испортив в джипе замок зажигания, Скунс тоже забрался в «мышастую», запустил мотор и плавно тронулся с места.

— Поплачь, поплачь, для мочевого пузыря очень полезно. Тебя, красавица, как зовут-то?

— Агнесса, — привычно соврала Заболоцкая и, внимательно осмотрев себя, снова пустила слезу: под глазом наливался огромный лиловый фонарь, разбитый нос распух, а главное, канадская дубленка была испорчена напрочь.

— Хорошее имя, только скучное очень, — улыбнувшись, одобрил Снегирев и представился сам: — Фердинанд. Тебя куда?

Оказалось, ехать было недалеко. Спящая за деньги красавица обреталась в хрущобе на улице имени партизанки Зинули Портновой. Когда «мышастая» остановилась, она подняла покрасневшие глаза на Снегирева:

— Смелых мужиков уважаю. Пошли… Без денег. — И, заметив, что тот не отреагировал, привела решительный аргумент: — Пойдем, водки у меня — залейся.

— Спасибо на добром слове, родная. — Снегирев сделал скорбное лицо и вздохнул: — Понимаешь, Агнесса, не могу я — триппер лечу. Вот одолею заразу — обязательно придумаем чего-нибудь. Ты не против?

Вместо ответа та пожала плечами и, в лучших традициях кинематографа, намалевала на лобовом стекле губной помадой телефон.

— Понадоблюсь — звоните! — Выпорхнула из машины, закрывая, словно белый медведь на охоте, разбитый нос ладонью, и боком, боком мимо старушенций на скамейке полетела домой — отлеживаться.

«Правильно говорят, все зло от баб. — Посмотрев ей вслед, Снегирев размазал по стеклу помаду, мир сделался розовым, и он ухмыльнулся: — А впрочем, все, что ни делается, к лучшему».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Мало того что Ступин с Хрусталевым трудились бок о бок, так они были еще и соседями. Правда, майор обретался на седьмом этаже, в то время как полковник занимал престижный пятый. На первом проживали сержанты, на втором мелкий командный состав, а третий и четвертый занимали рвачи из ГАИ, труженики из ХОЗУ и в срок отдавшие свой интернациональный долг мокрушники-омоновцы.

Ментовская обитель была просторной, тысячеквартирной, с дугообразными красными кирпичными стенами и возвышалась в гордом одиночестве на пустыре. Сверху, наверное, казалась она гигантской подковой, подаренной на счастье людям. Местное население, правда, считало иначе. Оно обходило дом за версту и называло его сучьим логовом.

Судя по календарю, уже хозяйничала весна, а на улице творилось такое, что собаки, не говоря о хозяевах, выбирались на прогулку без всякого энтузиазма. Однако против природы не попрешь, и каждое утро Ступин встречался с Хрусталевым среди обгаженных сугробов на пустыре. Оба они были заядлыми, со стажем собачниками, однако наклонности имели разные. Полковник привык иметь дело с братьями помельче, его терьерша Кнопка была размерами с кошку. Ступин же всегда держал крупных собак и из-за своего кавказца Бакса имел как-то раз крупные неприятности.

Помнится, года два назад въехал в крайний подъезд кадровик из Управления, да не какая-нибудь там инспекторская сошка, а высоковольтный зубр Особой инспекции ГУВД — лысый, в очках, а главное, при породистой боксерше-медалистке. Окрас, прикус — все при ней, и, чтобы. Боже упаси, породу не е испортить, во время течки ее выгуливали подальше от собачьих масс. И вот однажды критическим днем паршивец Бакс, вырвав поводок, вызволил суку-красавицу из хозяйских рук и, отдавшись во власть природы, предмет особистской гордости поимел.

Будучи категорически против, зубр поначалу пытался вмешаться, однако, глянув кавказцу в глаза, резко передумал и устремился домой за стволом. Когда он вернулся, Бакса уже след простыл, зато его место занял техничный, знающий хорошо свое дело ротвейлер, а собачники-менты стали громко поздравлять кадровика с грядущим пополнением — народ у нас отзывчивый и особистов не любит.