Читать интересную книгу Гуманная пуля - Оскотский Григорьевич

Многие вспоминают вторую половину пятидесятых как время оптимизма, связанного с ожиданиями политических и экономических реформ. По-види- мому, не менее важно и то, что многочисленная молодежь тех лет росла в наиболее естественной и благотворной для нее атмосфере научно-тех- нических знаний и творчества, рождавшей ощущение дальней перспективы. Не случайно одним из символов времени, соединившим науку, молодость и устремленность в будущее, стал основанный в 1958 году Новосибирский Академгородок, куда съезжалась для работы научная молодежь со всей страны. Возможно, современному молодому читателю все это покажется наивным и потешным, но читатели постарше, наверное, помнят, как вы- пускники вузов стремились получить распределение в Академгородок, и какими счастливчиками чувствовали себя те, кому это удавалось. Я сам знал ленинградских юношей, которые, закончив школу, уезжали (из Ле- нинграда!) поступать в Новосибирский университет, чтобы потом навер- няка попасть в Академгородок.

В середине пятидесятых стали возобновляться систематические между- народные связи советских ученых, появился реальный научный обмен с передовыми странами. Это было даже не окно, скорее - щелочка, едва приоткрытая и бдительно охраняемая. Но после долгого сталинского удушья в эту щелочку повеяло живительным сквозняком. Советская наука снова ощутила себя частью мировой. Не говоря уже о том, насколько улучшилось информационное обеспечение.

Сами ученые тогда не сразу поверили в наступившие перемены. Петр Капица, возвращенный в 1955 году на должность директора в Институт физических проблем, решил провести семинар по генетике, чтобы дать возможность уцелевшим подвижникам этой науки, разбросанным, не имев- шим пристанища, после многолетнего перерыва собраться и обсудить свои дела. Это невиннейшее на современный взгляд собрание тогда представ- лялось дерзким вызовом. И Капица позвонил самому Хрущеву: "Не будет ли, мол, возражений?… Недавно запрещенная наука… Под крышей инсти- тута другого профиля…" Одни мемуаристы утверждают, что Хрущев был почтителен с академиком, другие - что раздражен звонком. Но в любом изложении ответ главы партии сводится примерно к следующему: "Что вы ко мне обращаетесь? Я в ваших проблемах ничего не понимаю. Как я могу вам указывать? Свои вопросы решайте сами".

Ни в коем случае не следует идеализировать пятидесятые годы! Дос- таточно вспомнить, что великому мистификатору Трофиму Лысенко удалось впоследствии очаровать малограмотного Никиту Хрущева мнимыми успехами своего опытного хозяйства. В результате, лысенковщина сопротивлялась нормальному развитию биологии вплоть до самого падения "нашего доро- гого Никиты Сергеевича", а на многих ключевых постах лысенковцы заси- делись и того дольше. Да и вообще, бессмысленное давление идеологии, бюрократическое сопротивление инициативе, гэбэшный надзор за учеными никогда не исчезали полностью. И все же, в 1954-1961 годах они прояв- лялись слабее, чем в любой предшествующий или последующий период со- ветской истории.

Крупнейший физик, академик Лев Ландау в середине пятидесятых в разговорах с сотрудниками мог раздраженно сравнивать сталинский соци- ализм с гитлеровским национал-социализмом, а себя самого называть "ученым рабом". Сергей Павлович Королев, будучи в зените славы, за рюмкой коньяка на своей даче, когда-то принадлежавшей Калинину, гово- рил друзьям, что по сравнению со сталинскими временами изменилось немногое, что, просыпаясь ночью, он представляет, как в любую минуту вежливые охранники дачи могут ворваться к нему с криком: "А ну, пад- ло, собирайся с вещами!" Гэбэшники, подслушивавшие и Ландау, и Коро- лева, только кривились, но ничего не предпринимали.

И даже этих малых послаблений оказалось достаточно, чтобы науч- но-техническая интеллигенция обеспечила стране грандиозный прорыв в будущее. Символом его, конечно, навсегда останутся наши успехи в кос- мосе. Джавахарлал Неру в своей "Всемирной истории", написанной для дочери, Индиры, обронил замечание о том, что царская Россия обогатила мировой лексикон двумя словами: "кнут" и "погром". Советский же Союз за несколько лет дал миру слова "спутник", "лунник", "космонавт".

Наши победы в космосе, бескровные, радостные (после стольких кро- вавых и трагических), вызывали такой энтузиазм, такое чувство народ- ного сплочения, каких не добиться любой пропагандой, и какие следую- щим поколениям просто невозможно себе представить. Высшим проявлени- ем, пиком, стал, конечно, полет Гагарина в апреле 1961-го. Даже пере- жившим те дни сейчас не верится, что молодые ребята, школьники и сту- денты, по собственному порыву писали мелом на стенах и углем на улич- ных газетах: "Космос - наш!", "Ура Гагарину!", "СССР - Космос - Гага- рин!", "Даешь Луну!" (самые невероятные "граффити" за всю отечествен- ную историю, патриотические). Что вполне взрослые люди подхватывали и принимались качать случайно встреченных на улице офицеров в фуражках с голубыми авиационными околышами. А ведь это было, было, было…

Но космос явился лишь самым ярким проявлением наших научных успе- хов. Прорывы шли на многих направлениях. Во времена застоя мне не раз доводилось беседовать с химиками-полимерщиками, которые вспоминали вторую половину пятидесятых и начало шестидесятых, как некую "герои- ческую эпоху" в своей отрасли. При всей нелепости тогдашней системы управления экономикой, - при хрущевских разрозненных совнархозах и госкомитетах, - под научную идею, под синтез в пробирке быстро и ре- шительно выделяли миллионы, создавали новые институты, строили заво- ды.

В те годы сокращалось и наше извечное отставание от Запада в ра- диоэлектронике. А в области кибернетики Советский Союз на какой-то момент даже сравнялся с Западом! Этому невозможно поверить при нынеш- ней полной зависимости России от привозных компьютеров, технологий, программ. Но вот авторитетное свидетельство академика Никиты Моисе- ева: "В конце 50-х годов мне довелось принять участие в поездке одной из первых групп советских специалистов, которые посетили несколько вычислительных центров Западной Европы. Домой я вернулся окрыленным: не только в области математики, но и в области вычислительной техники мы были никак не позади наших европейских коллег. А кое в чем и опе- режали их". (Напомним читателю: ЭВМ тогда были ламповыми, довольно ненадежными, в их работе происходили частые сбои, каждую машину об- служивал штат инженеров-электронщиков. Использовать такую технику могли только крупные исследовательские организации.)

Именно в эти годы, при всеми осмеянном и оплеванном Хрущеве, Со- ветский Союз превратился в настоящую сверхдержаву. Успехи научно-тех- нического прогресса предопределили успехи промышленности. Экономичес- кий рост в конце пятидесятых составлял, по официальным данным, 15-16% в год. В эпоху "перестройки" мелькали сообщения о том, что статистика тех лет грешила преувеличениями, что фактически темпы роста не превы- шали 10-11%. Но и это огромная величина, никогда впоследствии не было у нас таких показателей. Причем достигались они не на крови и костях миллионов заключенных-рабов, не ценой голода в стране, как в сталин- ское время, а при скромном, но неуклонном росте общего уровня жизни. И в 1960 году на долю Советского Союза приходилась пятая часть про- мышленной продукции всего мира, тоже наивысшее значение за всю исто- рию (эта цифра подтверждается и современными публикациями). Сорок лет спустя, в разоренной России, которая производит где-то около двух процентов мировой продукции, все это звучит фантастически.

Но, может быть, лучшей характеристикой эпохи является то, что вре- мя "хрущевской оттепели" отмечено самым низким уровнем самоубийств за всю историю нашей страны.

Ни в коем случае не следует идеализировать пятидесятые годы! Тяго- тение к реальности не смогло пересилить изначальную неадекватность режима. Вновь нарастая, помешательство принялось добивать несчастное сельское хозяйство, вырезать коров, отбирать приусадебные участки, сеять кукурузу на севере, породив продовольственный кризис в стране и постоянную зерновую зависимость от Запада. Не отделаться от мысли: одна из причин катастрофы в том, что на биологии и сельскохозяйствен- ных науках "оттепель" сказалась в наименьшей степени. Эти отрасли ос- тались вотчиной сталинско-лысенковских шарлатанов, где голоса честных ученых глушились, а результатам их исследований не давали выхода в жизнь.

Но не отделаться и от другой мысли: успехи точных наук, получивших от "оттепели" наибольшие льготы, тоже в конце концов обернулись бе- дой. Они вскружили головы тогдашним правителям (прежде всего, конеч- но, эмоциональному Хрущеву), породили у них ощущение всесилия и все- дозволенности. Отсюда - фанфаронская программа партии, обещавшая построение "материально-технической базы коммунизма" за 20 лет. Отсю- да - усиление претензий на мировую гегемонию и новый рост конфронта- ции с Западом.