Читать интересную книгу Агент Низа - Марчин Вольский

– Меня зовут Роберто Мензурес, я работаю стрелочником на распределительной горке номер триста сорок два. Я родом из бедной крестьянской семьи, которая делила кокос на четыре части, а устриц и шампанского не знала даже по рассказам. Благодаря Первосвященнику мне удалось выйти в люди. К тому же несколько раз. Ибо как мы говорим в нашем узком железнодорожном кругу: «Кортезианизм – семафор, открывающий путь в светлое завтра, надо только уметь поднять руки».

Примерно каждые сто метров на этой удивительной аллее, у которой до того не было ни единого перекрестка, появлялись различные кортезиане: то передовая браковщица, то учитель начальной школы, то электромонтер с верфей. Вскоре Мефф пресытился искренними высказываниями и хотел сказать Хименесу, что уже выработал себе представление о повседневной жизни страны, когда заметил крадущегося вдоль стены юного негритенка с ранцем. Прежде чем провожатый успел запротестовать, Фаусон догнал паренька и махнул у него перед носом жевательной резинкой.

– Ты знаешь английский или французский.

– Меня зовут Филиппе Эрнандес, – незамедлительно заговорил мальчишка, – я ученик первого класса школы номер три тысячи шестьсот восемьдесят семь имени Святой Веры и Пернатого Змея. Мой отец был попрошайкой, а мать работала на панели. Благодаря Кортезианской Весне они поняли беспре… беспрес… бесперспективность прежней жизни. Сейчас мой папа работает государственным чиновником, а мама – медицинской сестрой…

У Меффа больше вопросов не было. Тем более, что они дошли до конца аллеи, завершающейся прелестным кованым ограждением, за которым в глубине размещался президентский дворец.

– Вы заметили, решетка объединена с элементами в форме сердечек, разве это не изумительно? – спросил Хименес. – Ну, пора возвращаться, я утомил вас прогулкой. А может, у вас есть еще какие-нибудь пожелания?

– Мне хотелось бы вернуться другой дорогой.

– Экскурсионная трасса номер один предвидит возвращение только по другой стороне улицы…

– А если б изменить?..

– Простите, но я не очень понимаю. Что вы разумеете под термином «изменить»?

Фаусон смолчал, тем более, что провожатый, который теперь принялся повествовать о сверхбогатых флоре и фауне Кортезии (при Гонзалесах никто даже не знал, что существует такое понятие: «охрана окружающей среды»), подсказал ему некую мысль.

– Вы хорошо знаете зоологию, брат Хименес?

– Я несколько лет изучал этот предмет.

– Когда-то я краем уха слыхал, что в здешних лесах можно встретить последний экземпляр оборотня.

Произошло нечто удивительное. Кортезианин побледнел, на мгновение замолчал, но тут же принялся очень быстро рассказывать:

– У нас произрастают четыре вида пальм. Пальма королевская…

– Но я спрашивал…

Хименес продолжал говорить о пальмах, давая Фаусону глазами понять, чтобы тот не поднимал этого вопроса, а выкрикнув несколько комплиментов в адрес кокосовой пальмы и «дерева путешественников», тихонечко прошептал:

– Пожалуйста, не спрашивайте, если не хотите спровоцировать судьбу.

Меффа даже обрадовало столь грозное предупреждение – не напрасно он прибыл в Кортезию. Искомый вурдалак существовал и должен быть хорошо известен, коли его охраняло столь своеобразное табу.

В тот момент, когда они проходили мимо каменной стены собора, Фаусон принял решение. Он сосредоточился и, как прыгун с трамплина, нырнул в солидно выглядевшие блоки гранита.

Удалось!

Тем не менее возглас изумления, который последовал за этим, мог в равной степени принадлежать как Хименесу, так и ему самому. Стена не была гранитной! Ее изготовили из картона, досок или папье-маше. С внутренней стороны «стену» подпирали балки. Вся аллея Кортеса была одним длинным рядом декораций, вроде тех голливудских городков, в которых разыгрывают и снимают фильмы о Диком Западе.

– Вернитесь, senor, вернитесь! – кричал Хименес, колотя кулаками в стену. В аллее поднялась суматоха, засипели свистки, взвыли сирены.

Мефф осмотрелся. Перед ним, докуда хватал глаз раскинулись руины, выгоревшие дома с частично сохранившимися первыми этажами, на которых валялись кучи мусора и успели вырасти молодые растения. Побежав, он лишь на какой-то возвышенности понял, что за полосой этой ничейной земли и двойной цепью колючей проволоки находится настоящий город.

За спиной нарастал гул. Видимо, уже пробили хлипкую стену. Застрекотал двигатель вертолета. Из близлежащих бункеров высыпали солдаты.

«Скверное дело», – подумал Фаусон, но на этот раз сдержал разбушевавшиеся было нервы, сконцентрировался и отдал себе категорический приказ: «Под землю, марш!»

Щебень разверзся под ним, а сам он медленно начал опускаться!

IX

Актер дрейфил. Тысячи раз он проклинал ту кошмарную майскую ночь, в результате которой он, Андре Лесор, стал игрушкой в руках шантажистов. До сих пор он мог спокойно работать дублером, спокойно играть роли лакеев и кучеров, спокойно жить со своей Люсиль.

Известно, нет ничего хуже, чем страх перед неведомым, не обозначенным, не названным. Андре третий день торчал в пансионате «Парадиз», а по-прежнему не знал правил игры, в которой ему досталась роль пешки. В нарко-контрабандную версию он не верил – беглое знакомство с психологией подсказывало, что его слишком открыто посвятили в некоторые секреты. Они не должны были ему ничего говорить. Тогда, в чем же дело? Ему предстояло стать двойником какого-то Меффа Фаусона, не очень интересного американца, официально занимающегося рекламой, но сколь долго? Что ему угрожает? Темнокожие ассистенты говорили, что нет никакого риска, но он им совершенно не верил. Он вообще недолюбливал цветных – его отец погиб в Алжире, забитый камнями исламских фанатиков.

Правда, пока что не происходило ничего тревожного – утром Гали возил его по библиотекам, в которых он интересовался почему-то книгами, касающимися магии, оккультизма, психотроники либо демонологии. Впрочем, он их не изучал, так как, кроме иллюстрированных журналов и сценариев пьес, в которых играл, вообще не читал ничего. Иногда ему поручали писать несколько страниц, что он делал совершенно механически. Потом шатался по аптекам, зеленным лавкам и химическим магазинам, где должен был выспрашивать о царской водке, корне мандрагоры, женьшене, зоре, роге нарвала в порошке. Чистый идиотизм.

Привыкший реагировать на зрителей, он прекрасно видел, что за ним следят. Преимущественно этим занимались два типа: толстощекий в очках и тощий альбинос. Возможно, были и другие. Лесор часто пробуждался ночью весь в поту и представлял себе, как где-то совсем рядом кто-то льет масло в замок, проверяет глушитель и пристраивает оптический прицел… Роль двойника, а может, мишени?

Меж тем, черные не проявляли ни малейшего волнения. Днем поочередно сопровождали его. Когда один ехал с ним в центр, два других дрыхли в постели до полудня. Вечером вся троица здорово поддавала, к ним присоединялась хозяйка с лакеем, а также неведомо откуда приползавшие девицы отвратного поведения. Из их комнат доносились визиг, хохот, порою стук, словно по комнате бегало какое-то копытное животное. Обычно Лесор затыкал уши патентованными шариками, опрокидывал стопочку коньяка и засыпал. Однако вскоре ему являлись кошмары, от которых он просыпался стуча зубами и повторяя обрывки молитв, которые запомнил с детства. За стеной уже, как правило, стояла тишина, иногда слышался вибрирующий храп. Но случалось, что в лунном свете за стеклом венецианского окна появлялись тени или страшно расплющенные физиономии с лягушачьими глазами, уставившимися в актера. О, господи! Разумеется, ему и в голову не приходило попытаться участвовать в оргиях. После той фатальной ночи, с того момента, когда он увидел, что Кристина мертва и он лежал рядом с трупом, он уже не мог быть мужчиной. Нет, конечно, он реагировал на дамские прелести нормально, возбуждался, но когда дело доходило до завершающего этапа, происходила автоматическая, и что уж тут скрывать, компрометирующая его блокада.

Люсиль, любовница терпеливая и снисходительная, пыталась это перебороть и он возненавидел ее. Он все больше времени проводил в ванной комнате с несколькими «порнушками». Был противен самому себе, но выхода не видел.

В первую ночь, до того, как он ближе познакомился с привычками своих темнокожих охранников, он пытался подсматривать и подслушивать. Хо! Замочную скважину тут же залепили какой-то дрянью, а когда приложив ухо к стене Лесор однажды попытался уловить постанывания и хохот, с противоположной стороны сквозь обои высунулась косматая лапа, осуждающе схватила Лесора за ухо и раздался тихий, полуласковый голосок:

– Ай-яй-яй!

Из женщин, посещавших троицу, он лучше других узнал одну. Грузная бабища, которую дружки называли Бэта, однажды, раздосадованная тем, что туалет в комнате занят, ворвалась в апартаменты Андре и нисколько не смутившись присутствием молодого мужчины, справила малую нужду прямо в раковину. Тогда Лесору удалось в приоткрытую дверь осмотреть часть комнаты соседей, но и то, что он успел увидеть за несколько секунд, напоминало кадр из дурного сна. Абсолютно голый Хали со сверхъестественно волосатыми конечностями и ляжками сидел в позе нотрдамовской химеры на краю шкафа, Али в позе лотоса висел в пятидесяти сантиметрах над полом, а Гали хохоча во все горло гонялся за голой хозяйкой. При этом все было бы ничего, если б не то, что в догонялочки они играли на потолке. Актер почувствовал слабость, повалился на кровать и накрыл голову подушкой. Его тут же сморил сон.