Читать интересную книгу Конец большого дома - Григорий Ходжер

После полудня Баоса засобирался в путь. Дул средний низовик, и он думал на парусе до наступления ночи добраться до Хулусэна. Болоньцы вышли провожать гостей, и тут один из них заметил оморочку, приближающуюся со стороны Амура. Начали гадать, кто бы это мог быть — болоньский, няргинский или мэнгэнский, пытаясь по взмаху весла, по оморочке определить возраст охотника. Оморочка приблизилась, и Пиапон узнал Улуску. По торопливым взмахам весла, по возбужденному лицу он понял, что в большом доме произошло неладное.

«Поймали их», — вдруг с тревогой подумал он.

— С нехорошей вестью спешит, — сказал Лэтэ Самар.

Улуска подъехал, не здороваясь, вытер с лица пот и проговорил:

— Мать Полокто умирает.

Никто не ожидал такой новости, и толпа замерла, глядя на Баосу.

«Нашла время умирать», — с досадой подумал Баоса.

— Жива еще? — спросил он.

— Не знаю, утром еще дышала.

Гребцы сели по местам, и лодка двинулась навстречу ветру, навстречу черным волнам. За стеной густого тальника проплыли по протоке и вышли на Амур. Крутые волны лениво набегали одна за другой, вспениваясь, разваливались, мельчали и начинали беспорядочный танец. Гребцы налегли на весла, и лодка переплыла Амур чуть ниже Малмыжского утеса. Улуска остался в Болони и должен был нагнать лодку в Малмыже.

«Как он переплывет Амур на оморочке», — думал Пиапон; сузив глаза, он рассматривал оставленный левый берег.

Вслед за ними из-за болоньской сопки выплывала грозовая туча и с глухим ворчанием поднималась против ветра. Лодка была у Малмыжа, когда вдруг стих низовик и наступила тревожная тишина. Улуска переплыл Амур и догнал лодку.

— Гроза нас догоняет, — сказал Пиапон. — Может, переждем?

Баоса оглянулся.

— Пройдет, — ответил он.

Лодка подошла к скалам, к бешено крутившей коловерти и, несмотря на усилия гребцов, продвигалась медленно. Пиапон смотрел на нагнавшую их грозовую тучу и со страхом ожидал грома. Ударил шквальный ветер в лицо, и завихрилась над протокой, точно развеваемый пепел, водяная пыль. Туча клокотала над головой, она словно пузом утюжила вершину скалы и выжидала чего-то. Пиапон не смотрел на тучу, он следил за медленно уползавшими назад камнями, прилипшими к ним лишаями.

Баоса вел лодку вплотную к скалам, кончики весел доставали до камней. Пиапон поднял голову и вдруг увидел, как ослепительно яркая стрела распорола небо и метнулась к вершине скалы. Пиапон видел, как развалился расколотый ветвистый дуб, и страшный гром на мгновение оглушил его. Он рванул правым веслом, лодка круто повернулась от берега, и тут Пиапон оцепенел от страха: большие куски камня катились со скалы, подпрыгивая на выступах, крошась от ударов и взметая пыль и щебень.

Пиапон, озверев от страха, греб что было силы и кричал сам не помня что. Отец, бросив рулевое весло, усердно бил поклоны эндури, не щадя лба. Первый камень плюхнулся левее лодки, обдав взметнувшейся водой молившегося Баосу. Второй упал вслед за первым и царапнул борт лодки. Пиапон кричал и греб дальше от страшного берега, он не видел, как небольшой кусок свалился на оморочку Улуски и как тот скрылся в волнах среди кипящей пены. Он ничего но видел, кроме катившихся на него камней, не слышал свиста осколков возле уха, дробного стука щебня об лодку, не заметил даже боли, когда щебенка ударила в непокрытую голову. Баоса, сгорбив спину, продолжал неистово молиться эндури. Небольшой камень ударил его в голову; он растянулся на дне лодки и, теряя сознание, неумело и неловко перекрестился по-христиански, тыча в лоб растопыренными пальцами.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В фанзе стояла невыносимая духота, черные, припорошенные сажей стены дышали жаром, от травяной крыши струилось тепло. У открытой двери, облизываясь, смиренно сидели полинявшие, лохматые, истощенные собаки и не спускали глаз с очага и с хозяйки.

Пота осторожно перешагнул через них, стараясь не наступить на хвосты, и прошел за фанзу к тальникам. Здесь В прохладной тени лежал неведомо каким путем появившийся посреди песчаного острова серый валун. Пота с детских лет полюбил этот валун, тут он целыми днями строил песчаные дома, строгал луки и стрелы, а уже юношей приходил сюда делиться своими мыслями и тайнами. Валун уже давно знал о его любви, о том, что Пота хочет жениться на Идари. После возвращения с удачной охоты на пантачей Пота часто беседовал с валуном, советовался, что ему купить на тори, что ему сейчас подарить любимой — ткань на халат, ушные серебряные серьги или серебряный браслет.

Валун молчал, он, по-видимому, знал, что у Поты нет ни пушнины, ни денег на подарки. А когда юноша нашел серебряную русскую монету, валун подсказал изготовить из нее серьгу для Идари. До сих пор Пота уверен, что эту мысль ему подал добрый древний валун. Он же и разрешил на своей спине ковать монету. Это была долгая и сложная работа. Пота камнем плющил монету, потом вытягивал из нов длинный и тонкий прутик, бугорки и вмятинки на прутике полировал песком и пемзой. Юноша не помнит, сколько Дней он трудился над серьгой, часто ему приходилось отрываться от работы, чтобы наловить рыбы и накормить родителей, в это время валун хранил под собой серебряный прутик. Наконец, когда прутик был отполирован, Пота сделал на одном конце крошечное колечко, на другом конце загнул крючок. Серьга вышла большая и красивая.

«Она должна прикрыть губы, — с удовлетворением подумал Пота, примеривая серьгу. — Хороша! Ни у одной женщины в Нярги нет такой серьги. Завидовать будут, наверно, спросят, где она достала ее».

Два дня назад он подкараулил Идари на берегу протоки и незаметно передал ей свой драгоценный подарок. Девушка взглянула на серьгу, вся зарделась, и загоревшиеся радостью глаза ее благодарили любимого. Пота не мог еще раз приблизиться к ней: они находились на голом песчаном берегу на глазах всего стойбища.

— Сам сделал, — сказал он вполголоса, делая вид, что прибирает в своей оморочке. — Идари, когда я тебя еще увижу?

Девушка прошла к воде, приподняла полы халата, заголив смуглые икры, зачерпнула ведрами и, возвращаясь мимо, ответила:

— Не знаю.

— За дровами не поедешь?

— Не знаю.

— Приходи вечером к валуну.

Идари прошла, она ничего не ответила.

Пота ждал ее в тот вечер, ждал и вчера до полуночи, но Идари не пришла на место свидания. Два вечера Пота беседовал с валуном и сейчас, продолжая тот же разговор, спросил:

— Не любит меня Идари, верно, не любит?

Валун был теплый, его разогрели солнечные лучи, пробившиеся между листьями тальника. Он молчал — видно, уснул. Пота тоже не склонен был к долгим разговорам, взобрался на камень, растянулся вверх животом и уснул. Сквозь сон он слышал, как разодрались собаки возле фанзы, окрик матери.

«Кормит», — лениво промелькнуло в сонной голове.

Он проснулся от прикосновения чьей-то руки, открыл глаза и увидел милое лицо Идари.

— Ты? — не веря глазам, спросил он. Вскочив на ноги, он обнял любимую. Девушка прижалась к нему, плечи ее затряслись. — Что ты, Идари? Что с тобой?

— Приходи вечером на нижний конец острова, все узнаешь, — рыдая, ответила Идари.

— Скажи, что произошло?!

— Вечером узнаешь.

— До вечера еще долго.

Идари вырвалась и побежала домой.

Пота так растерялся, что даже и не попытался ее догнать, только смотрел ей вслед широко открытыми глазами. Опомнившись, он задумался, перебрал в памяти все события, вспомнил встречи с Идари, разговоры, и вдруг его будто кто ударил по голове:

— Отдают ее замуж?!

Он вскочил с валуна и, как укушенный бешеной собакой, забегал вокруг камня.

— Отдают! Отдают мою Идари!

Потом встал на колени перед валуном, обнял его.

— Скажи, скажи, добрый камень, что мне делать? Отбирают у меня любимую Идари, другому отдают. Что мне делать? Я не хочу ее уступать. Слышишь, я никому не хочу ее уступать! Я убью Чэмчу, скажи только «убей». Ну, скажи. Молчишь? Ты всегда молчишь, когда мне трудно. Что мне делать?!

Весь день Пота не находил себе места, успокоился он только к вечеру. Тальниками он пробрался к месту свидания. Идари еще не пришла в условленное место. Пота подошел к самому краю обрывистого берега реки, встал между тальниками. Берег рушился, куски глины время от времени отваливались и с плеском падали в бурлящий поток. Белели корни тальника, змеями свисали к воде и почему-то казались Поте обнаженными костями животного. Левое Поты лежал свалившийся старый тальник, вода подмывала его, обрывала листья, ломала сучья, но он продолжал бороться за жизнь, он цеплялся всеми корнями за землю, за родной остров.

«Вот обвалится сейчас подо мной земля, я свалюсь, и меня унесет поток», — с грустью подумал Пота.

Вдруг его кто-то схватил за руку и оттащил от обрыва. Это была Идари.