людей, любящих прекрасное, или же сама Любовь, облеченная плотью и сошедшая в этот земной мир».
[Καὶ γὰρ ἦν εὐμήκης μὲν τὴν ἡλικίαν καθαπερεὶ κυπάριττος, λευκὴ δὲ τὸ σῶμα ὡσεὶ χιών, πρόσωπον κύκλον μὲν οὐκ ἀπαρτίζον, τὸ δὲ χρῶμα δι’ ὅλου ἄνθος ἠρινὸν ἢ ῥόδον ἄντικρυς. Τὰς δὲ τῶν ὀμμάτων αὐγὰς τίς ἀνθρώπων ἐξείποι; Ὀφρῦς ὑπερανεστηκυῖα καὶ πυρσή, βλέμμα χαροπόν. Ζωγράφου μὲν οὖν χεὶρ τὰ τῶν ἀνθέων πολλάκις ἐμιμήσατο χρώματα, ὁπόσα ὧραι φέρειν εἰώθασι, τὸ δὲ τῆς βασιλίδος κάλλος καὶ ἡ ἐπιλάμπουσα αὐτῇ χάρις καὶ τὸ τῶν ἠθῶν ἐπαγωγόν τε καὶ εὔχαρι ὑπὲρ λόγον καὶ τέχνην ἐφαίνετο· οὐκ Ἀπελλῆς, οὐ Φειδίας οὐδέ τις τῶν ἀγαλματοποιῶν τοιοῦτόν ποτε παρήγαγεν ἄγαλμα. Καὶ ἡ μὲν τῆς Γοργοῦς κεφαλὴ λίθους ἐξ ἀνθρώπων τοὺς ὁρῶντας ἐποίει, ὡς λέγεται, τὴν δὲ ἰδὼν ἄν τις βαδίζουσαν ἢ αἴφνης ὑπαντιάσας ἐκεχήνει τε καὶ ἐπὶ ταὐτοῦ σχήματος ἐφ’ ᾧ ἔτυχεν ὤν, ἵστατο ἐννεός, ὡς ἀφῃρῆσθαι τηνικαῦτα δοκεῖν καὶ ψυχὴν καὶ διάνοιαν. Ἀναλογίαν γὰρ τοιαύτην μελῶν καὶ μερῶν, τοῦ ὅλου πρὸς τὰ μέρη καὶ τούτων πρὸς τὸ ὅλον, οὐδεὶς οὐδέπω τοιαύτην ἐν ἀνθρώπου σώματι ἐθεάσατο· ἄγαλμα ἔμψυχον καὶ ἀνθρώποις φιλοκάλοις ἐράσμιον. Ἵμερος γὰρ ἄντικρυς ἦν σωματωθεὶς οἷον εἰς τόνδε τὸν περίγειον κόσμον.][126].
Вчитываясь в подобное описание, несложно предположить, что как Никифор Вотаниат, так и Алексей Комнин были очарованы и побеждены этой ослепительной аланкой. Коллизия отношений между Марией Аланской, Алексеем Комнином и престарелым Никифором Вотаниатом удивительно напоминает литературный сюжет парфянского рыцарского романа, который, по мнению В. Ф. Минорского, стал основой для создания персидского стихотворного романа «Вис и Рамин» сельджукским поэтом Фахраддином Гургани[127].
Весной 1081 года Мария Аланская приняла участие в подготовке восстания братьев Комнинов, в результате которого Никифор Вотаниат был свергнут, и армия Алексея Комнина захватила Константинополь. Как уже было отмечено выше, перед этими событиями императрица Мария, которая была всего лишь на семь лет старше Алексея, усыновила мятежного доместика схол и тем самым обеспечила ему свободный доступ во дворец еще до переворота. Императрица Мария играла важную роль при дворе нового императора и в первые годы его правления. Алексей Комнин оставил императрицу Марию вместе с ее сыном, который сохранил за собой титул наследника, в Большом Дворце. Как уже было отмечено, при византийском дворе заходили устойчивые слухи о том, что между императрицей Марией Аланской и доблестным стратилатом Алексеем Комнином существуют романтические отношения, что Мария в итоге сыграла при Алексее Комнине ту же самую роль, которую в 969 году сыграла императрица Феофано – жена Романа II и Никифора II Фоки при Иоанне I Цимисхии. Предполагали, что Анна Далассина потворствует страсти своего сына к Марии Аланской, подготавливая развод Алексея с Ириной Дукеной и последующий брак с Марией. То, что подобные слухи опирались на реальное положение вещей, признавали такие крупные византинисты как Шарль Диль и Фердинанд Шаландон, ссылаясь на сообщение Анны Комниной[128].
Императрица Мария Аланская. Деталь миниатюры из византийской рукописи из собрания Французской Национальной Библиотеки, BNF Coislin 79, fo 2 bis vo
Впрочем, императрица Мария Аланская приходилась Алексею Комнину не только приемной матерью, но и родственницей. Необходимо отметить, что согласно сообщению Никифора Вриенния, старший брат императора Алексея Комнина Исаак был женат на царевне Ирине, племяннице императрицы Марии Аланской[129] и, вероятно, дочери аланского царя Дургулеля Великого. Сообщение позднего автора Иоанна Цеца о том, что императрица Мария Аланская и ее семья имели не аланское, а авазгское, т. е. абхазское происхождение[130], вступает в противоречие со сведениями источников, современных правлению Алексея Комнина, и не заслуживает доверия. Вместе с тем необходимо отметить, что вторая половина XI века стала эпохой активного культурно-политического сближения Византии и христианских государств Кавказа, в частности Грузии, и в этом смысле она сильно отличалась от царствования императора Василия II. Одной из причин подобного сближения безусловно стала общая сельджукская угроза. Не только династическая политика Византийской империи на Кавказе, но и церковные отношения между Византией и Грузией приобрели в этот период очень активный характер, что, в частности, проявилось в рецепции Грузинской Церковью византийского канонического права. В конце XI века, вероятно, уже при императоре Алексее Комнине, византийский Номоканон XIV титулов был полностью переведен на грузинский язык[131]. Добавим, что в составе Номоканона были переведены 28-е правило Халкидонского Собора 451 года и 36-е правило Трулльского Собора 692 года, которые, как известно, признавали Константинопольского патриарха равным Римскому папе. Грузинская Церковь тем самым отвергала претензии папства на верховное учительство и сохраняла верность православной вере после того, как Римский понтифик отлучил от Церкви императора Никифора Вотаниата.
Решения Римского Собора 1078 года были в известном смысле претворены Марией Аланской в конкретные политические шаги, направленные на свержение ее второго мужа Никифора Вотаниата, но без какого-либо участия папы Григория VII, исключительно благодаря личному влиянию и харизме императрицы Марии, которая с легкой руки невежественных римских канонистов также была под папским отлучением. Ибо даже если Мария Аланская и не была формально отлучена в определениях Римского Собора 1078 года, однако отлучение ее второго мужа императора Никифора Вотаниата за брак с Марией бросало тень и на нее. В конечном итоге, Мария не последовала за первым мужем императором Михаилом Дукой Парапинаком и не постриглась в монахини, а пошла под венец с престарелым Никифором ради сохранения власти для себя и для своего сына Константина. Какие же политические и юридические выводы проистекают из этих событий? Эти выводы заключаются в следующем.
Кесарь Константин Дука. Изображение на короне святого Иштвана
Во-первых, папство в лице Григория VII пристально следило за событиями на восточной границе Византийской империи еще в 1070-е годы. Во-вторых, идея Крестового похода против язычников первоначально предполагала поход на защиту Константинополя, а вовсе не в Иерусалим. Эта идея была подготовлена теми контактами между военной элитой западных латинских государств и Византией, которые сохранялись на протяжении многих десятилетий благодаря существованию варяжской гвардии и «маниакатов» – подразделения норманнских рыцарей, которое было сформировано Георгием Маниаком для завоевания Сицилии еще в 1030-е годы и которое, по сообщению Никифора Вриенния и Анны Комниной, сохранило почетное имя своего командира[132]. Подобная верность памяти первого командира была, вероятно, связана с влиянием старинных традиций, существовавших еще в римской армии. Если искать параллели подобному явлению в истории Нового времени, то было бы уместно сравнить его с аналогичной традицией, существовавшей в