Каждый землевладелец, немецкий дворянин или прусский вождь получал землю от ордена в обмен на военную службу. Кроме того, он должен был ежегодно уплачивать бушель зерна и еще по бушелю за каждый «плуг» земли. (Плуг был равен четырем гайдам, а гайда – это минимум, необходимый для прокорма одной семьи.) Мелкие землевладельцы-иммигранты платили десятины зерном и серебром – до одной марки серебра на одну гайду. Мельники ежегодно уплачивали по пятьдесят марок серебром, не считая выплат зерном. Держатели постоялых дворов платили по четыре марки. Даже самый бедный прусский серв, обрабатывавший одну гайду, должен был отдавать две трети бушеля пшеницы, ржи или овса и нести особые трудовые повинности на земле Ордена.
Когда хохмейстер умирал, гросскомтур созывал ландкомтуров (глав комтурств) Германии, Пруссии и Апулии – это был первый этап в системе выборов, целью которой было исключить возможность лоббирования. Они называли председателя, который избирал двенадцать выборщиков – семерых рыцарей, четырех сержантов и священника, и все они сразу же после избрания вступали в выборный процесс. Как только состав этой дюжины был определен, они выбрали нового хохмейстера. Хохмейстер представлял собой монарха с ограниченной властью, а его бейлифы составляли совет, скорее похожий на современный кабинет министров, и его доходы учитывались отдельно от доходов Ордена. Пруссией управлял единый закон, закон хохмейстера и его совета, относившийся как к духовным лицам, так и к мирянам. Церковь в государстве рыцарей находилась на подчиненном положении. Архиепископа не было, а все четыре епископа были священниками ордена. Именно это единообразие закона и администрации, координация внешней политики, внутреннего управления, церковных дел, торговли и производства и позволяют не без оснований утверждать, что Пруссия была первым государством современного типа.
Орденсланд мог похвастаться собственной литературой, хотя, как большинство тогдашних князей и королей, многие его владыки не умели ни писать, ни читать[30]. Несколько братьев составили комментарии к Библии, среди них Генрих фон Геслер (около 1300) и каноник Эрмеланда Тило фон Кульм (около 1340). Комментарии Генриха «Евангелие от Никодима» и «Апокалипсис» интересны критикой жестокого обращения землевладельцев с крестьянами. Агиографией орден тоже не пренебрегал: Гуго фон Лангенштейн (около 1290) написал жизнеописание святой Мартины, которым в те дни весьма восхищались. Он также составил Mainauer Naturlehre, странный труд, повествующий о географии, астрономии и медицине. Мистики ордена появились только в конце XIV века, а его первые великие историки трудились уже гораздо раньше. Традиция началась с «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга, которую Николай фон Ерошин перевел на стихотворный немецкий, а Виганд фон Марбург, герольд хохмейстера, продолжил до 1394 года. Зенита историческая литература тевтонцев достигнет в «Анналах» Иоганна фон Пусильге XV века[31]. Хронике Петра (около 1330) предпосылается вступление, в котором каждый вид оружия освящается примерами из Писания, где оно встречается, что придавало священной войне свойство почти церковного таинства. Существовали также разнообразные переводы Ветхого Завета, особенно книг Иова и Маккавеев, которые, как и хроники, читали в трапезных.
Летописцами также была богата и Лифляндия. Завоевания и колонизация, союз братьев-меченосцев с тевтонскими рыцарями и первые годы Мариенланда уверенной рукой записаны Генрихом Латвийским (ум. 1259) в «Хронике Ливонии» на латыни. В следующем веке историю продолжил Герман Вартбергский. Надо также упомянуть короткую «Ливонскую рифмованную хронику» на немецком языке за авторством Дитлеба фон Альнпеке. Эти первые ливонские хроники весьма мрачны, с отчетливым духом жестокости и тревоги, даже по сравнению с хрониками Пруссии, которые и сами достаточно суровы. Быть немцами на берегах Северной Прибалтики означало подвергаться гораздо большей опасности, чем в Пруссии, – иногда «крестоносцам», как братьям, так и переселенцам, казалось, что они находятся в осаде.
Одним действительным эстетическим достижением тевтонских рыцарей была их архитектура. Типичный domus conventualis (здание обители) сочетал в себе строгость и стратегические соображения. К 1300 году их в одной Пруссии было уже двадцать три. Сначала они представляли собой укрепленную сторожевую башню по рейнскому образцу, с куртинами вокруг деревянных жилых зданий, и все это окружали рвы и насыпи. Однако в конце XIII века они начали строить командории с особой структурой. Часовня, дормиторий, трапезная и дом капитула образовывали четыре массивных крыла, укрепленные снаружи, часто с отдельно стоящей сторожевой башней. Были также крытые галереи, но они располагались на верхнем этаже на случай, если враги войдут во двор. Зодчие ордена разработали собственный стиль, который, хотя и заимствовал из сирийских, итальянских, французских и даже английских источников, все же не терял своеобразия.
Надгробие тевтонского рыцаря Куно фон Либенштейна, ок. 1396 г.
Ярчайшим примером был Мариенбург. Там первоначальный укрепленный монастырь разросся до четырех огромных крыльев в несколько этажей, которые окружали внутренний двор с двухэтажными галереями, где располагались такие помещения, как часовня, дом капитула, дормиторий, кухня и оружейная. Квадратные башни по углам соединялись зубчатым парапетом вдоль крыши. Во времена ландмейстеров Пруссии Hochschloss (высокий замок) следовал стандартному образцу: четырехугольник с крытыми галереями и внутренним двором, усиленный угловыми башнями. Мариенбург строился из камня, но более поздние внешние сооружения, Mittelschloss (средний замок) и западное крыло построены из кирпича. В Mittelschloss размещалась большая трапезная со сводом в виде звезды, покоящимся на изящных гранитных колоннах. Апартаменты хохмейстера находились в западном крыле, и в центре его личной столовой, очаровательной «летней трапезной», возвышалась единственная колонна, поддерживавшая красиво украшенный массивный кирпичный свод. Это утонченное сочетание кирпича и камня производило воздушное, почти мистическое впечатление. Поэта-романтика XIX века Эйхендорфа так тронула его «прозрачная легкость», что, стоя в летней трапезной, он сочинил знаменитую фразу «музыка, застывшая в камне». Были и другие великие замки-командории в Торуни, Редене, Меве, Кенигсберге и Гейльсберге. В Мариенвердере епископский дворец был одновременно и замком, и укрепленным собором – вместительным, однако несомненно элегантным зданием из красного кирпича. Так, нарядность изысканной архитектуры орденских замков несколько расцвечивает их мрачную историю.
Подобные командории преобладали в архитектурном пейзаже Орденсланда. Однако были и другие здания в явно тевтонском стиле: обнесенные стенами города и церкви, например Мариенкирхе в Данциге с ее фантастическими красными щипцами. В Ливонии камня было много, и кирпич использовался редко, но в остальном тамошняя архитектура очень походила на прусскую. Города были укреплены массивными цитаделями. В Ревеле и Нарве стояли высокие башни, звавшиеся Длинный Герман, может быть в память о храбром ландпфлегере. Ливонские епископы, отличавшиеся самостоятельностью, строили замки в подражание своим прусским коллегам, аналогичные обителям братьев, поскольку потребности декана и капитула очень схожи с потребностями хаускомтура и его двенадцати рыцарей. (В XX веке СС называли собственные укрепления Ordensburgen, орденскими замками[32].)
Лифляндия во многом отличалась от Пруссии. Рижский архиепископ и четыре его епископа спорили с орденом за власть и часто обращались к папе, а иногда даже к язычникам-литовцам. Ландмейстер как своего рода «вице-король» хохмейстера пользовался такой независимостью от Пруссии, что некоторые историки даже не понимают, что он и тринадцать его комтуров были уже не меченосцами, а тевтонцами. (Ландмейстера назначали из двух кандидатов, представленных хохмейстеру ливонскими комтурами.) Его власть была далеко не абсолютна, и ему часто приходилось обращаться за одобрением к ландтагу (собранию) провинции. Однако переселенцы прекрасно знали, что их выживание зависит от ордена. В основном они селились в городах и составляли лишь небольшой процент населения Ливонии, в которой их всегда значительно превосходили местные жители балтийских и финно-угорских народностей. Рига и великие командории Дюнамюнде, Ускуль, Ленневарден, Ашераден, Дюнабург, Венден и Феллин были связаны водными путями таким образом, чтобы в случае мятежа местных жителей туда можно было быстро доставить подкрепления. В ночь 22 апреля 1343 года эстонцы убили 1800 немцев – мужчин, женщин и детей, а потом напали на Ревель. Там их разгромил ландмейстер фон Дрейлебен, который быстро восстановил порядок[33].