Читать интересную книгу Незваные гости - Эльза Триоле

– А мне, – сказал он, – не к чему ездить в Китай, с меня хватит Сены-и-Уазы. Держу пари, что ты не знаешь своей страны. Например, чего далеко ходить, долина Ремарды…

– Ну, это ты преувеличиваешь, сын мой, – ответил Патрис, – я знал долину Ремарды, когда ты был еще в пеленках.

– Берегись, он тебе ее всучит! В два счета ты окажешься владельцем Ремарды.

– Заткнись… Я бы сам себе с радостью купил долину Ремарды, – сказал Граммон Недвижимщик мечтательно, – ты ее знаешь, Пат, но ты ее не видел! Ты видел Рио, Буэнос-Айрес, Амазонку и Пампу, но ты, это бывает, не заметил долины Ремарды… Вот так же иногда ищешь любовь и любимую бог знает где, а счастье – у тебя под боком… Я не знаю, Пат, обратил ли ты внимание на деревья вдоль Ремарды… такие деревья никогда не растут на берегах больших рек… Небольшая узкая речка, полная до краев, а вода прозрачная, тихая, как в канале, течет между гигантских ясеней и тополей… а ивы, плачущие длинными зелеными слезами…

«Длинные зеленые слезы» вызвали всеобщий продолжительный смех. Они, несомненно, останутся в анналах семьи, их вспомнят еще не раз… И Граммон Недвижимщик тоже смеялся. Он очень старался понравиться маленькой Мари, этим и объяснялось его вдохновение. Он был вознагражден: она мужественно вступилась за него, не засмеялась и спросила: «Вы пишете, стихи, Рожэ?»

Но «зеленым слезам» положила конец вбежавшая во двор барышня с почты – куры бешено закудахтали, собаки залаяли, а барышня, еле переводя дух, еще издали закричала: «Патриса к телефону!». – «Жозет, садись, выпей чашечку кофе!», – но она исчезла, так же вихрем, как и появилась: ведь пока она бегала, на почте ее некому было заменить! «Патрис, скорее!» – крикнула она, огибая стену двора. Патрис помчался за ней, на бегу прижимая локти к бокам.

Это была мадам X… Она находилась поблизости, с друзьями, ей хотелось посмотреть его домик… Он очень сожалеет, но это невозможно, совершенно невозможно… Она настаивала – они привезли с собой еду… Хотели устроить ему сюрприз, им будет обидно уехать ни с чем. Он очень сожалеет, но, если бы она его предупредила, он бы ей сразу сказал, что в пасхальный понедельник это невозможно, в этот день он каждый год бывает занят. Лангусты?… Ради бога! Он и слышать не может о еде! С одиннадцати часов он только и делает, что ест, а сейчас уже третий час… Да, в деревне рано обедают. Нет, не раньше вторника… да, да… Патрис повесил трубку.

Ну вот, она рассердилась… Жозет, выдававшая деньги папаше Ламурэ, дружески подмигнула Патрису… Патрис медленно шел по дороге. Маленькие, прислонившиеся друг к другу, покосившиеся домики казались в этот час пустыми, да так оно и было, потому что все Граммоны были на обеде. И даже поля казались опустевшими из-за обеда Граммонов. Около фермы Граммона Большого стояли самые различные средства передвижения: малолитражка, грузовичок, черный ситроэн, повозка с лошадью, привязанной к телеграфному столбу, велосипеды… Со двора неслись песни, смех.

Потому что уже подошло время петь. У Граммона Недвижимщика была гитара, и он знал все песни Ива Монтана… Но он не имел такого успеха, как дуэт Алины Граммон, матери Патриса, с его молчаливым тихим отцом. У Алины Граммон был прекрасный свежий голос. Им бешено аплодировали. Разбуженная Нини закричала… Ее мать прибежала с соской… женщины стали убирать со стола, на кухне уже мыли посуду. Ну, клопы, живо спать, а то с вами нет никакого покоя! Мужчины тоже располагали соснуть, кто в комнате, кто в старом амбаре на сене. Граммон Недвижимщик повел маленькую Мари полюбоваться на зазеленевшую рощицу. Патрис и его родители отправились в домик тети Марты, теперь принадлежащий Патрису, чтобы обсудить хозяйственные вопросы. Если Патрис уедет в Китай, его родители приедут сюда на каникулы и последят за ремонтом. Как всегда, домик поразил Патриса. Достаточно ему было закрыть за собой старые ворота, чтобы очутиться в царстве мира и тишины. Домик походил на водяную лилию, застывшую среди спокойной глади пруда… Покой и тишина были обволакивающими, неподвижными, но живыми и нежными… Отчего этот старенький домик так трогателен? У Алины Граммон на глазах навернулись слезы, муж сжал ее руку в своей руке.

– Я рада, что этот домик твой, Пат, – сказала мать, – если бы только все это могло так продолжаться…

Она не стала объяснять, что именно она имела в виду.

Патрис влез в окно, которое, как всегда, не сразу, но поддалось, и открыл дверь изнутри. Они обошли дом сверху донизу… Здесь надо снять перегородку… тут переделать чердак… краска облезла. Отец Патриса любил разные домашние поделки, а Дэдэ ему поможет. Папаша Ламурэ вполне мог бы заняться выгребной ямой, пусть только выберет время. Что касается огорода, тетя Сюзанна даст рассады и луковицы тюльпанов и гиацинтов – у нее в саду их столько, что девать некуда. А лентяй Марк может раз в жизни потрудиться и вскопать огород – такая работа папе уже не под силу. Если бы Патрис не уезжал, он бы сделал это сам, но так как он уезжает… Так как он всегда уезжает!… Пришлось бы ждать десять лет, пока он займется всем сам. Пусть он не беспокоится – без него все прекрасно сделают, и именно так, как он хочет… Но после такого обеда остается только лечь! И поскольку наверху стояла удобная постель тети Марты, они решили пойти соснуть.

Предоставив родителям отдыхать, Патрис спустился в сад и сел на шаткую скамейку. Дрозды, которые скоро начнут клевать его вишни, чирикали где-то поблизости… Патрис в детстве всегда разорял их гнезда, однако это не мешало им уничтожать вкусные вишни тетки Марты. В Китае тоже будут вишневые деревья… Нет, это в Японии… Не все ли равно… Перед глазами Патриса поплыли розовые цветы, он задремал.

VIII

Целое путешествие по коридору, сначала широкому и прямому с двустворчатыми дверями по обеим сторонам, потом, после поворота под острым углом, – узкий проход, несколько ступенек, еще более крутой поворот – и вы возвращаетесь обратно. И наконец коридор упирается в номер 417.

Она опять встретила в коридоре белокурое изваяние… «Гранд-отель Терминюс» – великолепная гостиница, и даже ночных дежурных там держат великолепных. Пышное белое платье упало на ковер, распластавшись, как парашют. Открыть окно… воздуха… Ольга вышла на балкон.

Ночь была светлая. Почти белая ночь… как в Ленинграде, городе, где протекло ее детство. Небо цвета воздуха, цвета воды. Париж… Над ночной пустыней занималось утро цвета синеватого городского молока. Ольга чувствовала, как растворяется в Париже, подобно льдинке, тающей в воде… Но никогда она не говорила, даже шепотом, даже наедине с собой, «мой Париж». Несмотря на теплый халат, ее знобило… Лечь в постель. Заснуть.

Постель, логово человека. Своя постель, одна и та же каждую ночь, постель, к которой возвращаешься после дневных блужданий. Любить, родиться и умереть в постели – это естественно, это хорошо. Тайны постели… где человек – в одиночестве, вдвоем. Ольга лежала, натянув одеяло до подбородка. Простыни, саван на живом, теплом теле… пока мотор в голове продолжает работать и готовится продолжение дней и ночей. А мысли? Они рождаются в постели, как дети? Постель – родина одиноких, лишенных родины людей… Но, может быть, и на том спасибо, может быть, главное – это одеяло, которым можно укрыться с головой… в этой ли, другой ли постели. Просто одеяло, чтобы укрыться от чужих глаз. Но разве ночи, одной только ночи, недостаточно? Ночь – родина одиноких, лишенных родины… Ночь укроет лучше всех покровов, запертых дверей, бронированных стен. Даже у самого обездоленного из людей остается прибежище – глубокий сон, который освобождает человека от самого себя.

В тишине и теплой темноте комнаты Ольга изо всех сил старалась насладиться мягкой постелью. Постель… где в течение нескольких часов вас не настигают ни голоса, ни взгляды, ни мысли других… Альковные тайны. Бывает, альков таит совсем не то, что приходит людям в голову. Ольге казалось, что ее засыпало песком в бездонных глубинах гостиницы, что на нее все набрасывают и набрасывают песок, лопата за лопатой… песок забивается в ноздри, в горло, в грудь… Она задыхается! Ольга вскрикнула и проснулась. Зажгла свет: пять часов… У нее сердцебиение. Она взяла книгу, прочла несколько страниц и снова заснула.

Со скорым в семь пятнадцать прибыли путешественники. Портье, посыльные, все служащие отеля были на местах. Коридорные бегом спускались со своих этажей за багажом. Огромный вестибюль, днем еще больше, чем ночью, похожий на песчаный пляж, ожил, люди сновали взад и вперед среди песочного цвета ковров, стен, кресел и диванов. Отель был старый, в нем некогда останавливались коронованные особы, – здесь не экономили за счет клиентов: предпочитали получать с них за удобства, за величину комнат, толщину ковров, за фаянсовые ванны и двухместные умывальники, за красное дерево кроватей, отделанное бронзой, за множество ламп, которые можно зажигать в отдельности или все одновременно, за тонкие простыни, мягкость постелей, за удобные кресла, за комоды и зеркальные шкафы, за этажерки и туалетные столики, не говоря уже о стоимости излишней площади. Стены были глухие, непроницаемые, повсюду двойные двери, вода в ванной – кипяток, а обслуживание быстрое, бесшумное и вежливое.